Тень, закрывшая край солнца

– Завтра утром я у вас. И не подведу, – заверил Викторов.

– Наркотики тебе подбросил начальник отделения, – спокойно, как о чем-то естественном и домашнем, что в семье происходит утром и вечером, сказал Вышегорский. – Он брал деньги с людей, которых ты разрабатывал. Тебе, дружище, надо понять, что сидеть в старых окопах и отбиваться сегодня уже не получится. Надо занять свои ниши, укрепиться, получить новое оружие в виде знаний и постепенно переходить в наступление.

– Вот сволочь! – вскипел Викторов. – я догадывался. Я точно знал, что уходит оперативная информация через него. Но как доказать? Я убью его.

– Не торопись. Мы договорились с тобой начать учиться. Придет время, и поговорим со всеми.

– Долго, время уходит, ничего не получится, – махнул рукой Викторов и со злостью швырнул сигарету, как будто этим жестом хотел отбросить несостоявшуюся службу.

– Меня беспокоит не время, – сказал Вышегорский, – Получив деньги и знания, человеку так не хочется покидать свою нишу. Среда приглаживает человека, превращает его в подобных себе, иначе человек погибает. Не потерять генетический код цивилизованности – вот твоя основная задача. А ты пожалел время. Мы все с удивительным постоянством жалеет время, которое не жалеет нас.

Во второй половине дня Вышегорский созвонился с редакцией одной центральной газеты и, назвавшись представителем общественной организации “Милосердие во имя будущего”, договорился о встрече с политическим обозревателем для обсуждения будущей газетной публикации. Редакция либеральной газеты, куда он вскоре пришел, охранялась не хуже важного бастиона. Вышегорскому долго пришлось звонить, заказывать пропуск и упорно двигаться по бесконечным одноликим коридорам в поисках нужной комнаты.

Он впервые в новое время был в редакции газеты и с удивлением обнаружил во всем вполне стильную обстановку. На мгновение он вспомнил старую редакцию, насквозь пропахшую кислятиной дореформенного времени: оббитые столы, как будто на них полвека рубили мясо, обшарпанные двери, похожие на двери женского общежития, в которые ведомые плотью бьются похотливые посетители; рыхлый линолеум на полах, кругом откровенная запыленность и грязь. Все, о чем читалось тогда ежедневно в газетах, вся внутренняя энергетика статей, противоречила окружающей обстановке, и трудно было поверить, что передовые социальные идеи могли конструироваться в тех убогих стенах. Но время перевернулось. Теперь за всеми компьютерами, цифровыми платформами и программами стояло короткое слово «цифра».

Обозреватель газеты Ларин принял Вышегорского весьма прохладно. Он не встал, не пожал руку, а продолжал что-то писать, всем своим видом показывая чрезвычайную занятость, в следствие чего у него, известного интеллигентного журналиста, даже нет сил, чтобы встать, и нет времени, чтобы оторвать от пера руку. Сказав быстро: “Что у вас?”, он продолжал писать, а услышав причину прихода очередного посетителя, уныло выдохнул из себя: “А я думал, вы из международного фонда”. С исчезновением международного фонда его интерес к Вышегорскому окончательно испарился, он отложил ручку в сторону и стал придумывать доводы, чтобы быстрей выпроводить ненужного гостя.

– Вот вы говорите, что фирма, как ее? – переспросил Ларин.– Вот “Восток–сервис” отняла помещение у вашего фонда.

– Не у фонда, – поправил Вышегорский. – Помещение они отняли не у нас, а у большой музыкальной школы. Детям негде учиться. А наша организация просит за них, мы им помогаем.

– Ну это не имеет значение, – раздраженно сказал Ларин. Ему в эту минуту было безразлично, кто и что у кого отнял. Весь его интерес состоял в том, чтобы у него не отняли драгоценное время, поэтому он не вникал в суть дела, путался и все больше злился.

– Ваша газета весьма популярная печатает материалы большого общественного значения, – сказал Вышегорский, повышая голос, – неужели вы не хотите перекрыть дорогу махинаторам и помочь детям.

Ларин смотрел на Вышегорского равнодушным взглядом и не скрывал своей скуки, с трудом удерживая рот от зевоты. Вышегорский не собирался уходить, листал принесенную статью, документы, приводил цифры и не мог понять, что журналисту нужно, чтобы статья взорвалась в печати. “Какой народ не догадливый пошел. Каждому надо все объяснять. Надоели до горькой редьки”, – подумал Ларин и сказал:

– Но вы здесь много пишете о своей организации “Милосердие во имя будущего”. Неужели вы не понимаете, что вы ее этим рекламируете. А за рекламу надо платить, – выдохнул самые главные слова Ларин.

– Но невозможно написать статью без упоминания организации. Во-первых, мы этим показываем, что не боимся мошенников. Мы открыто называем себя, – твердо стоял на своем Вышегорский. – Во-вторых, наша организация провела расследование, мы указали на это, что очень важно для показа объективной картины.

– Все равно это скрытая реклама, за которую надо платить, – твердо сказал Ларин, готовый разбить и первый, и второй, и любой аргумент собеседника.

– Если руководствоваться вашей логикой, то буквально любую статью можно назвать рекламой. О чем ни напиши, везде упоминаются какие-то события, люди, организации. Каким образом тогда вообще материалы попадают в печать? – спросил Вышегорский, пытаясь данным аргументом загнать журналиста в угол.

– Мне вообще не понятно, – сказал Ларин, как бы пропустив вопрос гостя, – зачем существует ваша организация? У нас есть органы социальной защиты, во всех властных органах на местах есть соответствующие отделы, которые занимаются этими вопросами. Наконец, есть полиция, прокуратура. Зачем вы сюда лезете?

– Вы прекрасно и без меня знаете, что эти государственные инструменты не срабатывают. Поэтому и создаются общественные организации.

– У вас деньги есть на эту деятельность? – спросил Ларин.

– На какую? – искренне удивился Вышегорский.

– Чтобы заниматься милосердием, – уточнил журналист, как будто стопроцентно был уверен в возможность существования милых сердец только с денежными купюрами.

– Нет, мы независимая общественная организация.

– Вот видите. Зачем тогда заниматься тем делом, на которое у вас нет денег, – развел руками Ларин и встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Затем, видя, что посетитель не собирается уходить и даже готов скандалить, решил сменить гнев на милость и достаточно осторожно добавил: – Я даже не хочу говорить о том, что это заказная статья, чтобы убрать конкурентов.

Вышегорский понял, что именно от него хотел получить журналист. Достоверные факты, следственные документы, длинные цифры – все это оказалось в ряду совершенно ненужных, бесполезных и вредных для журналиста вещей, поэтому Вышегорский ясно выразил готовность платить. Как только он сказал об этом и даже, чтобы не вызывать сомнение деловито спросил стоимость материала, Ларин моментально изменил настроение, поднял трубку и позвонил редактору.

Через десять минут они сидели в кабинете заместителя главного редактора. Это было по-европейски убранное помещение, где не стыдно было принять посетителя, а тем более вести финансовые переговоры, к чему немедленно приступил редактор. Перед тем как войти в кабинет, Вышегорский вынужден был некоторое время постоять в коридоре. В течение одной минуты Ларин объяснил редактору, что есть клиент достаточно мутный, но, поняв схему работы газеты, согласился платить, но самое главное – он точно держит в кармане какой-то сильный материал.

Редактор вышел из-за стола, доброжелательно, как старому внештатному корреспонденту, пожал руку, мягким движением руки пригласил сесть и сразу передал гостю визитку.

– Вы, господин Вышегорский, видимо, первый раз имеете дело с газетой, – дружелюбным тоном начал говорить редактор, поэтому не удивляйтесь: у нас своя кухня.

– Я готов выслушать ваши условия, – сказал Вышегорский и с улыбкой повернулся к Ларину, который тоже улыбался ему, как старому другу, который принес ему бутылку отменного виски.

– Статья носит рекламный характер. Мы ее опубликуем, но у нас существуют расценки, – сказал редактор и немедленно добавил самое главное: – Так во всех редакциях делают. Вы заплатите, – и редактор назвал круглую чену. – Но у нас самые низкие расценки. Если вы пойдете, – тут после очередной паузы редактор назвал самую читаемую газету, – то у них тираж больше, но и возьмут они с вас в три раза больше.

– У вас все статьи платные?

– Не обязательно, – сказал редактор. – Есть авторы, которым мы сами вынуждены платить. Часто организуем интервью со знаменитостями, и в этом случае мы платим за встречу.

– Я должен заплатить в кассу или можно принести наличными? – спросил Вышегорский, чем вызвал к себе еще больше доверия и в награду получил моментальный ответ.

– Если вы принесете наличные, то это даже будет дешевле.

Вышегорский поблагодарил за помощь, сказал, что должен посоветоваться с инвестором, пообещал позвонить в ближайшее время и вышел. Выходил он из помещения теми же коридорами, однако теперь, после разговора, они уже не казались загадочным лабиринтом. Все становилось предельно ясно. Он поймал себя на мысли, что в нем ведут диалог два человека, один из которых осуждал сложившиеся законы отнюдь не свободной прессы, а другой ее оправдывал.

“Милосердие сегодня в прямом смысле слова в цене, – думал Вышегорский.– Плати деньги и призывай к милосердию. Все продано и куплено, включая свободное слово. Тотальный контроль сменился самоцензурой, скрытой цензурой, контролем денег, и трудно понять, как изменить положение вещей так, чтобы восстановить цивилизованные отношения. Выходит, что можно принести в газету фотографию задницы и за хорошие деньги опубликовать. Наверное, не опубликуют по моральным соображениям. А почему бы и нет, если я приложу к этому десять тысяч зеленых бумаг! А в качестве оправдания внизу сделают редакционное объяснение, мол, это наш ответ на расширение НАТО. Россия, прости покинувшее тебя свободное слово! Прими, Россия, статьи, написанные на банкнотах! ”

Второй сидящий в нем человек возражал: “ А чему удивляться? Ведь в действительности ты собирался нанести удар по мошенникам. И хотя это дело не менее благородное, оно, согласись, бьет по твоим конкурентам. А газетам сейчас живется хуже всего. Редакции просто вынуждены перед угрозой банкротства выжимать деньги любыми путями. Журналисты это такие же люди, как и все остальные. Им тоже хочется денег. Время романтизированной печати закончилось. Наступило время бизнес–печати, поэтому принимай условия общей игры. И потом, не только эта газета публикует статьи за деньги. Это реклама. Так делают все, следовательно, ты имеешь дело с явлением, с установившимися законами рынка, которым не надо сопротивляться”.

И опять в нем говорил один первый человек: “Раньше идеология подавляла свободное слово. Сегодня финансовая зависимость от тех или иных группировок полностью подавила свободу слова”.

И опять возражал второй внутренний голос: “ Давай не путать понятия и противоречить самому себе. Раньше единая идеология подавляла все. Теперь режим и зависимость от финансовых группировок не позволяют печатать только строго определенный материал. Но не забывайте, что сейчас много газет и много группировок, и всегда есть возможность пойти к конкурентам, которые с радостью опубликуют твой материал. Это позволяет сделать вывод, что есть в рамках режима выбор, следовательно, можно показать свободу слова”.

8

Шикарная квартира в центре Москвы, принадлежавшая вору в законе Хмурому, была пропитана едким дымом табака. В самом воздухе, помимо дыма, повис какой-то заряд напряженности, выводивший из равновесия хозяина квартиры, заставляя его ходить взад вперед по комнате.

Заранее обусловив встречу, во время обеденного перерыва из министерства приехал Холмов и устроил Хмурому разнос за провал операции по уничтожению клиента.

– Слушай, Хмурый, ты, я вижу, стал терять квалификацию, – сказал Холмов, наливая себе в рюмку импортной водки.

– Даже и не знаю, как получилось, что он убрал моих людей. Считались самыми опытными ребятами. Чужака не стал приглашать. Своих тихо послал.

– Двоих, говоришь, убрал, а третьего, почему-то, оставил. Не понятно, – сказал Холмов.

– В этом ничего удивительного нет. Оставил так, для понта, мол, вот вам сожрите, посмотрите на красавчика, – сплюнул Хмурый.

– Я же вас предупредил, что клиент очень серьезный. За ним стоит “Миринвестбанк”. Это махина, которая не держит слабых ребят, – Холмов сделал паузу, обдумывая новый пассаж. – Но и мы не должны показать свою слабость, поэтому тебе в течение месяца надо решить проблему.

– Ты мне так и не ответил, кем работает в банке этот Вышегорский.

– У нас там есть источник информации, но он его там не видел. В списках персонала его тоже нет. Наверное, работает на службу безопасности. Они своих людей не афишируют.