Быть в форме

– Что там у тебя? – спросил Виталий, увлечённо наблюдающий за их опытами.

– Туалет, – пожал плечами Николай.

Мысли не обманешь – подумал Олег. Сказывалось влияние выпитого пива.

Провожая них, Коля вынес в коридор слегка облегчённый мешок с «крабовыми палочками».

– Оставь их у себя, братец, – попросил его Виталий. – У нас и холодильника то нет.

Ковригин озадаченно посмотрел на неожиданный трофей, вздохнул и отнёс его на кухню. Это добро во Владике не переводилось уже не первый год, и с непривычки каждый, вновь прибывший сюда, увлекался им. Вскоре увлечение сменялось равнодушием, а при излишне активном потреблении этот деликатес мог вызывать стойкое отвращение. Похоже, эта судьба не миновала и Николая.

* * *

Наступил последний день пребывания товарищей во Владивостоке. Стоило подумать о сувенирах или просо о вещах, полезных в хозяйстве. Близость к Японии и Корее определённым образом сказывалась на ассортименте товаров в местной торговой сети. Диковинная вещь и в условиях обострившегося дефицита была бы не лишней.

В свой предыдущий приезд Олег за вполне разумные деньги приобрёл в видеомагнитофон и музыкальный центр, что у них на «западе» – он уже привыкал к этому термину – сделать было проблематично. Со временем за сумму, эквивалентную потраченной тогда, можно было бы приобрести вполне приличный, хотя и не новый, автомобиль. Но тогда японская электроника высоко ценилась, и обладание ею было престижным.

В центральном универмаге внимание Виталия привлекла дрель производства Конаковского завода. Он, не задумываясь, купил её. Возможно, неосознанным импульсом к этому послужило то обстоятельство, что его супруга была родом из Конаково, и он этой покупкой пожелал хоть как-то смягчить бремя своей полигамии. Более того, ему удалось уговорить и Олега последовать его примеру. Володя, в ту пору человек далёкий от бытовых проблем, к их затее проявил равнодушие.

Дрель и в самом деле оказалась довольно качественным и надёжным инструментом, прослужившим гораздо дольше хвалёной японской электроники.

Рядом, в отделе бытовой техники, Олег с удивлением обнаружил на прилавке видеокассеты – вещь, которую дома можно было приобрести в комиссионке, и то недёшево. Здесь же цена подкупала своей доступностью. В нём проснулась предпринимательская жилка, и на все оставшиеся деньги он приобрёл несколько десятков этих высокотехнологичных изделий. Довольный неплохим вложением средств, он поставил точку в своей программе.

На следующее утро друзья с трудом растолкали Виталия, простились со своим временным прибежищем, и, махнув рукой Уссурийскому заливу – монету до него было не добросить, а идти не хотелось – направились к автобусной остановке. Погода, отстояв безоблачную вахту, снова начинала портиться. Накрапывал мелкий дождь. Владивосток с неохотой расставался с гостями.

Руки Олега оттягивали сумка с дрелью, которую он практически возвращал на малую родину, к месту её изготовления, и увесистая коробка с видеокассетами. Если бы Олег мог предположить, что через какую-нибудь пару месяцев этими кассетами будут буквально наводнены прилавки магазинов на «западе»! Разочарованный недальновидностью, ему лишь оставалось утешать себя мыслью, что его видеотека тоже нуждалась в пополнении.

Так и не востребованное подводное ружье Виталия, наконец, нашло своё утешение в обществе конаковской сестрицы, и теперь они, тесно прижавшись, делили пространство его баула. Крёстный отец этого неожиданного тандема, протирая заспанные глаза и затягиваясь сигаретой, шёл рядом.

Впереди лёгкой, танцующей походкой двигался загорелый и довольный жизнью Володя. Содержимое его заплечной сумки обременяли лишь пара футболок, зубная щётка и пара бутылок водки, так и не дождавшихся своего часа быть початыми. Олег до сих пор не могу понять, как они сумели избежать судьбы быть выпитыми тремя здоровыми мужчинами в обстановке, располагающей к приятному времяпровождению.

Приехав в Артём, они не сразу отыскали голубые ворота со звёздами, ведущие на аэродром. Сверив наши документы со списками, караульный пропустил них на поле. Уже знакомый нам силуэт Ленина на постаменте указывал нужное направление нашего движения. Он словно знал, где них ожидает служебный борт.

Обратный перелёт прошёл как-то буднично и незаметно. В салоне самолёта никто не ликовал – по всему было видно, что проводы и расставания с друзьями у большинства наших попутчиков отняли немало сил. Виталий не выделялся особой бодростью на их фоне. Закрыв глаза, он безмятежно спал в позе, которую принял, едва коснувшись сиденья. Они с Володей снисходительно поглядывали на товарища и обменивались редкими фразами, вспоминая наиболее яркие события последних дней.

– Ну и как тебе Владик, в целом? – спросил его Олег тоном местного жителя, показавшего свой город новичку.

– Нашенский он, – ответил Володя.

Они рассмеялись. Олегу почему-то казалось, что отныне при этом слове у него перед глазами всякий раз будет вставать образ голубого Ильича, простирающего руку вперёд и произносящего ставшую крылатой фразу о городе, в котором он никогда не бывал.

Апельсец

Как он появился здесь, никто уже припомнить не мог. Яркий, с блестящей пористой кожурой, он лежал на столе одного из преподавателей и всем своим видом украшал казённое помещение кафедры, невольно будоража аппетит присутствующих. Но участи быть съеденным в первый же день своего появления он счастливо избежал, равно как и в несколько последующих дней. Через пару недель он утратил былой глянец, поблёк и ужался в размерах, но уже воспринимался, как неотъемлемая часть интерьера, занимая привычное место в центре штабного стола.

Штабным называлась комбинация из трёх составленных вместе рабочих столов, образующих довольно обширное, удобное для разного рода занятий пространство. Оно идеально подходило для оперативной сервировки всем необходимым, собирая вокруг себя офицерский коллектив кафедры по поводу какого-либо события – будь то присвоение очередного воинского звания или день рождения. Более ответственные события было принято отмечать в помещении лаборатории, подальше от начальственных глаз, но оперативки, как правило, проходили здесь. Возможно, наш оранжевый приятель остался на штабном столе после одного из таких мероприятий.

Помимо организации на штабном столе скромного застолья или коллективного чаепития, здесь было удобно раскатывать учебные плакаты для внесения в них правок, или «поднимать» морские карты для проведения очередной командно-штабной игры. Для несведущих поясню – «подъём» карты вовсе не подразумевает её перемещение в пространстве, а означает её раскраску и нанесение на ней специальных знаков и текстовых пояснений. В таких случаях Апельсец – а так мы стали именовать своего приятеля, совмещая с названием этого фрукта постигшую его судьбу – прекрасно исполнял роль утяжелителя, придавливая собою один из углов бумажного полотна.

Делал он это без особого труда – процесс обезвоживания лишил его былой, идеально круглой формы, образовав на суховатом, выцветшем тельце несколько досадных пролежней. Иногда он пробовался на более ответственную роль – удержание своим весом целой стороны плаката, но справлялся с ней далеко не всегда. В таких случаях он с лёгким грохотом перекатывался по столу, вовлекаемый внутрь себя скручивающимся листом непокорного ватмана.

Если первое время его подспудно тревожили происходящие с ним перемены, то вскоре он смирился с неизбежным и даже стал испытывать некоторую гордость. Потому как мало кто из его соплеменников мог похвастаться таким поворотом судьбы – большинство из них традиционно послужило звеном в пищевой цепочке, а некоторые и вовсе оказались невостребованными и заканчивали свой недолгий век в затхлой утробе мусорного бака. А он всё ещё жив, и хоть не совсем здоров, но зато выполняет общественно полезную функцию. К тому же пребывает в окружении интеллигентной и прилично одетой публики – морская форма с каждым днём нравилась ему всё больше и больше.

Вот и сегодня он привычно прижимает край листа с расписанием учебных занятий на первый семестр, над которым усердно корпит Николай Николаевич. Работа по заполнению этой простыни – не самая благодарная. Надо и о себе не забыть, и по возможности удовлетворить пожелания коллег. Ибо неучтивость заполняющего тебе же боком и выйдет, когда очередь составления расписания перейдёт к кому-то из сослуживцев, обойдённых твоим вниманием.

Над плечом Николая Николаевича склоняется Александр Петрович.

– Николай Николаевич, – несколько протяжно, укоризненным тоном нарушает он тишину в помещении, до этого прерываемую только шуршанием бумаги и сопением заполняющего. – Уж если ты рисуешь мне третью подряд субботу в месяц, то изволь, пожалуйста, отводить для этого только первую пару часов. Приехал с утра, отчитал – и свободен. А так ты мне весь день на части рвёшь.

Апельсец косится на Петровича своим единственным чёрным глазом. Подобный разговор он слышит сегодня уже не в первый раз.

– Об этом вы, Александр Петрович, с Виктором Язеповичем договаривайтесь. Ему тоже пораньше на дачу нужно уехать. У него в планах – уборка урожая, подрезка побегов – сами понимаете.

«Да, эти, пожалуй, между собой договорятся» – прикидывает рыжий. В чём в чём, а в определённых нюансах отношений некоторых педагогов он уже успел разобраться.

Александр Петрович, один из ветеранов кафедры, уже не первый год работает над докторской диссертацией. Докторскую пишет и Виктор Язепович, его младший коллега, с которым у Александра Петровича имеется ряд принципиальных разногласий. И не только по сути проблематики и по методологии исследования, но по ряду жизненных установок. И не совсем ясно, что же тут первично. На заседаниях кафедры они яростно оппонируют друг другу.

Александр Петрович прищуривается, взгляд его становится колючим и недобрым.

– Я думаю, Николай Николаевич, вы способны урегулировать вопрос самостоятельно.

Он недовольно возвращается на своё рабочее место, садится на стул и громко пододвигает его к столу, наполняя помещение кафедры неприятным скрипом. Николай Николаевич с раздражением откладывает карандаш в сторону. Уже всё почти срослось, а тут – на тебе, опять тасуй предметы и фамилии и складывай новый пазл. Хотя при любом раскладе найдутся недовольные. Он берёт резинку и начинает ползать по простыне, ворча под нос что-то неразборчивое.

Имей в виду, ветераны освобождены от составления расписания – наблюдая за хозяином стола, мысленно советует ему Апельсец, у которого уже затёк один бок, и ему давно хочется переменить позу. Похоже, что эта идея посещает и Николая Николаевича, и он, оставив неизменной сетку занятий, сворачивает простыню. Тем более, что с Александром Петровичем у них отношения тоже не из лучших.

В этот момент к нему поворачивается Вадим Борисович, всеми уважаемый профессор, создатель нашей кафедры.

– Николай Николаевич, если у вас есть проблемы, ставьте мне субботу, любое время.

Вадим Борисович известен своим великодушием. Но воспользоваться им претит Николаю Николаевичу. Зачем портить профессору выходной день?

– Вадим Борисович, не беспокойтесь, всё в порядке. Решим мы этот вопрос.

В помещение заходит Борис Васильевич, наш зам.

– Так, господа офицеры, никто не забыл? Сегодня чествуем нашего уважаемого Вадима Борисовича. Сбор в пятнадцать, в лаборатории. Будет командование факультета, однокашники и прочие гости. Прошу никого не опаздывать.

Вадим Борисович – это наше всё, как тут забыть! Апельсец чувствует, что ему самому ужасно хочется оказаться на этом мероприятии. К профессору он испытывает незнакомое доселе чувство. Если бы он был человеком, то он назвал бы его сыновними. Ему порой кажется, что когда он слышит мягкий звук шагов ветерана, первым появляющимся утром на кафедре, его косточки перестают ныть, и увядшие ткани снова наливают соком.

Ему припоминается, как на прошлой неделе Олег Николаевич, новоиспечённый доцент кафедры, тщетно пытался перехватить какую-то смешную сумму до получки. Странные люди – ни у кого почему-то не нашлось такого пустяка. Обрывок диалога долетел до профессора.

– Сколько? – спросил он, повернувшись в сторону нуждающегося.

Прозвучала цифра. Вадим Борисович, повернувшись к сейфу, достал оттуда портмоне и вытащил из него требуемую сумму.

– Вадим Борисович, огромное вам спасибо.

– Как говорил Константин Станюкович, для хорошего человека дерьма не жалко, – улыбнулся профессор, протягивая купюры.