Демоническая фабрика

– И так или иначе, но мы пропали, – сообщил мне Кариеномен, который искал выдернутого в своих летописях. А нет. Было. Было пару раз, когда он выдергивал постояльцев за то, что вовремя не могли съехать. По крайней мере, так говорили люди, а кто мы такие, чтобы на них наезжать? Главное, чтобы меня не выдернул. А то он такое может. Только и всего, что путешествовали по миру посредством сновидений. И дело было плохо, когда я оказывался один.

– Ты уверен, что голоден?

– Я то нет, да только ты, вот, похудел уже. А надо весить свои кровные килограммы, которые делают тебя тучнее в глазах других но знакомым в глазах своих собственных. Что у тебя с ширинкой?

– Застегнута.

– Давай исправим! – и он потянулся за ножницами, которые висели на потолке аккурат в том самом месте, где спала моя голова. И в самом деле – муторно. И как ему сказать, что спать под ножницами далеко не так приятно, как казалось поначалу?

– Кариеномен, ты прав, они там пока еще висят. Быть может, сменим дислокацию ножниц?

– Да нет, ты прав в другом. Это опасно ровно в такой степени, чтобы тебе было страшно. И спать приходится под прицелом лезвий ножниц, и тем не менее, спать уже пора без них.

Он встал из за стола и снял ножницы, которые висели там более суток. Это был странный ритуал и после него хотелось как рыть носом землю, чтобы снова найти себе острых ощущений. Позвонить, что ли Кате? Она скоро уже будет ждать и тем не менее…

Я перезвонил. Было муторно выслушивать ее извинения, что сейчас она на педсовете, и что не может говорить. Я повесил трубку. Больше она лежала бы там, где висел тот Дамоклов меч, сиречь ножницы, которые меня волновали своим размахом и остротой лезвий. Теперь там будет висеть телефон. И зачем мне это.

Я быстро собрался и вышел ее встречать. Было холодно. И чуждо. Это был чужой мне город, который сиял огнями по ночам и волновал душу поэта, который встрепенулся из меня и, вышедши наружу, обнаружил там пустоту и сияющие камни, мимо которых ходить было ну очень приятно. Только зачем так ярко включать свет, когда до вечера еще пару часов было?

Дождавшись у школьного входа Катерину, мы распрощались с консьержем и стали наяривать круги в близлежащем парке. Вокруг суетилась малышня и тем более, чем сильнее шел мокрый дождь. Благо, я прихватил с собой зонтик.

– Ты меня любишь? – вдруг спросила она.

Я поперхнулся.

– Я полюбил тебя сразу, как только я тебя увидел.

– Значит, будешь моим парнем!, – хихикнула она и, задрав носки, стала ходить так, словно опиралась на одни только кончики пяток. – Так легче, пояснила она, увидев на моем лице то еще недоумение. Так ты будешь моим другом?

– Буду, – решительно заявил я и пригласил ее домой на чашечку кофе. Она отказалась, но тогда лишь из за того, что верила, будто кофе вредит рассудку. Кто знает, может она и права, а, может, и о своем чем то подумала…

Мы пошли в тишине мимо груды опавших когда то листьев, которые собирали всю осень, а потом и весну. Сколько же можно их еще жечь? Пусть горят синим пламенем!

Она изумленно обернулась.

– Кто ты? Умалишенный что ли?!

Я не заметил, как стал говорить вслух то, что думал. Я постарался успокаивающе улыбнуться, но получилось довольно криво. Она это заметила сразу и стала гадать. Чем же таким меня приворожить, чтобы и магия удалась и любовного треугольника избежать. И гадало то она вслух, что меня тем более опечалило.

– Нет, так не стоит! – попросил я и пропел ей одно старое заклинание. Оно было заклинанием распятья христова, и действовало на ура, только пластинки успевай менять. Оно заклинало демонов и требовало большой сноровки, чтобы справиться с тем, что вы сейчас увидите.

Загорелась куча листьев. Мокрых и сухих листьев, которые никто из нас не поджигал. Катя замолчала, весьма довольная эффектом.

– Так значит, я становлюсь ведьмой?

– Мы же хотели чистый парк, не так ли?

– Да, но не таким же образом… ты проведи меня в тумане! Вот мой дом, видишь? – и она указала куда то вдаль, где едва проглядывались контуры старых домов. И мы туда повернули, в надежде, что туман не слишком сильно осядет на нашу одежду и волосы. Или шел дождь? Я уже, по праву, ничего не замечал вокруг, что творилось там, за нашими спинами.

Аккуратно приобняв ее за талию, я ощутил тепло ее тела. Давно же у меня не было подруг, которые бы вот так позволяли себя обнять! Она слегка отстранилась, и поцеловала меня в щеку.

Я попытался в ответ поцеловать ее в губы, но она с хохотом ускользнула и побежала вприпрыжку вдаль, по тенистой алее. Я помчался за ней вслед. Так мы бежали минут пять, пока не выдохлись. Она приостановила шаг и я добежал до нее прежде, чем она успела прихорошить волосы. Это было счастливое время….

– …Так что же ты ждешь? – голос в трубке был пронзителен и уныл. Это была все та же Екатерина, только уже пять недель спустя. – ты выйдешь меня встречать, или как?

– Выйду, выйду… попытался успокоить ее я, да только толку мало было. Она была все время нервная, эта моя подруга. Нервная, словно в нее сзади зарядили порохом с перцем. Та еще дробь. Младшекласники уже разбежались по домам, и оставалось всего два месяца каникул. И она нервничала, что не вынесет такого позорного лета. Все никак не выберется на дачу!

Я успокаивающим тоном голоса заверил, что уже сейчас выхожу и повесил трубку. Надо было выходить. Дух смеялся и приказывал мне ждать, чтобы снова там не сидеть в вестибюле. И надо сказать, хороший совет был, да как его воплотить? Я уже боялся ее. Простая, властная, без каких либо украшений скажу, что я снова захотел быть холостым. И это все, как мне казалось, из за ее тона голоса. Он стал пронзительным, как сирена скорой помощи. Но не сам же я такую выбрал.

Одевшись, я пошел в школу. Вот уж не знаю, чего там добивался директор, когда назначил ей на каникулах рабочее время, однако он знал толк в математике. И доплачивал ей регулярно, чтобы она могла носить стринги под полупрозрачное платье и завивать волосы так, словно она древнегреческое божество. И это было мило, я знаю, но я уже понемногу ее ревновал из за этих самых стринг.

Она была одета ослепительно. Наши свидания пошли ей на пользу – сразу улучшилась кожа, за которой я и так прежде не замечал никаких дефектов. Волосы немного выгорели на солнце, но это было, как я полагал, из за наших с нею прогулок.

Взяв меня под руку, она радостно заболтала о своей работе. О, Бог ты мой, какая же скука! И надо было бы ей сказать это прямо, но что делать, если у человека кроме его работы больше ничего попросту нету?

Я поддакивал ей, когда она пыталась вызвать меня на откровенный разговор. Больше у меня ничего не получалось, но ведь надо же знать меру и в своих молчаниях. И я начал с ней говорить на отвлеченные темы. В основном это касалось нас обоих. То шубку ей подарил, то вот кольцо то ей зачем то вручил.

Было ли это моим раскаяньем? Я уже давно перестал понимать, что тут вокруг меня происходит. И предложил ей снять с себя обувь. Она смутилась на пару секунд, но я подал ей пример и первым снял туфли. Было приятно чувствовать под босыми ногами теплый асфальт, а ей было непривычно вдвойне. И она обрадовалась как ребенок, которому только что подарили новую игрушку.

Гулять по парку в столь погожий день было особенно приятно. И надо же, я приучил себя к прогулкам! Быть может, и к семейной жизни когда ни будь себя приучу. Но голос… главное, чтобы голос был столь же хорош, как в первые минуты знакомства. Однако освежить память…. Это было такой редкостью в наших жизнях.

Вступив в кучу песка, которую недавно накопали тут ремонтники, я остановился и предложил Кате сделать то же самое.

– Холодно, – пожаловалась она спустя несколько секунд.

– Ничего, главное, чтобы было приятно!

– Да, но мне все равно холодно!

– Тогда пошли на асфальт.

И взяв ее за руку, я спустился с кучи песка и помог ей самой. Она надела туфли и шла некоторое время не произнеся ни звука.

Нас оттеняло лишь шелест ветра и пение птиц. Было одиноко, но вот почему я побоялся сказать и себе самому. А спутнице рядом все, казалось, шло на пользу. Она сияла вечной улыбкой и шла так радостно, словно вокруг не было никакого зла. Вообще. Вообще ничего не было. Только она и ее суженый.

Мне стало лестно от таких мыслей. Потом мы завернули ко мне домой. Я жил на другом конце парка. И еще немного через дорогу. Она редко у меня бывала, только вот зачем? Убирать было лень, да и не до этого было: надо было сдавать очередную книгу, а Кариеномен только читал и шутил про маленькие объемы. Зато за пару месяцев получался солидный сборник историй.

В доме у меня часто шли магические ритуалы. Остановить ветер, это был минимум, на который я стал способен. И повелительство ветру было одним из главных способов привлечь девушку. Она давно уже считала меня чудаком, но вот напрямую заявить об этом не могла. Это и так читалось в ее взгляде.

…Сев на кресло, она зажмурила глаза и попросила добавки. Это был солидный бутерброд, но она хотела еще. И было странно намазывать ей кусок хлеба снова, словно она не видела, с чем он. Это было довольно странное масло, с перекрошенным мясом, почти чечевица на вкус и она же такая же и на вид. Только синяя. Синяя колбаса была таки редкостью в нашем районе, но я таки нашел магазинчик, где продаются деликатесы. И там и была она, странная колбаса с луковичным запахом. Потом было это… чай. Обычный такой крепкий простой чай, который ни с чем не смешивался, ни с медом, ни с таинственными луковичками чумных докторов. И все таки она была хороша. Странное приданное. Все при ней. И голова и шерстка. Фигура чуть сухощава, но это убирается легко. И я закормил ее бутербродом.

– И себе намажь, – велела она, притираясь поближе к бутерброду. Поближе, дальше, повкуснее. Все было при ней. Только бедра суховаты. Поэтому я намазал ей на всякий случай еще пасты, что сделал сам при помощи мясорубки. И потому притирка пойдет еще лучше, если я нарежу еще хлеба.

– Так тонко.

– Я люблю делать бутерброды.

– Так сделай еще.