Демоническая фабрика

– Располнеешь. Их надо есть потихоньку, вечно матерясь и делая вид, что ты тут совсем ни при чем. И после раскуриваешь длинную сигару…

– … Панателлу?..

– Не совсем такую. Скорее, халф – корона.

– Совсем дикая. Она солодит мозги и набираешься грюйта, чтобы там не говорили монахи. Говорят, они сами пить запрещали, и собирать грюйт.

– Ну, собирать то да. А вот пить, так сам продавали. Пропала бы баснословная сумма из казны, если бы они не запретили собирать грюйт.

– Так это все ради денег?

– И разнотравье тоже. Это уже потом научились добавлять в солод хмель и использовали его вместо пива. Потом варка усугубилась и стало есть зазорно. Все полнели. А с того пива толстели лишь монахи, коим дозволялось пить по четыре литра в сутки, чтобы не пьянели.

– Это немного для пьянки…

– Ну так они пили через вечер. Иные монахи старались пить реже, и обращали внимание на воду. И так они толстели, пока не приходила лысина. Потом они начинали читать чаще и садилось зрение. И ведь во всем виноваты монахи, которые добавляли грюйт вместо пива.

– Я бы тоже научилась варить пиво.

– Эль. Эль, моя дорогая, иначе ты была бы сожжена за колдовство.

Она вздохнула с облегчением. Что ж, хоть готовить не научилась. В наших отношениях поваром был я. Это и хорошо и плохо в одно и то же время, ведь отнимало немало сил и, опять таки, времени. А время я ценил больше всего. С каждым дуновением ветра я постился насчет того, что стал старше еще на один день и пришла моя морозная старость. Я был совсем молод, если не сказать, чтобы юн. И все таки старость настойчиво ощущалась за порогом дома. Почти тридцать лет. Мне стало почти за тридцать лет и я ни разу ни с кем не бывал в ЗАГСе. Что ж, будет шанс все это исправить. Но как ни будь потом.

– Ты замуж меня возьмешь?

– Обязательно. Придет время и я тебя позову на ужин. А там гляди, и кольцо будет.

– Только пирог не надо. Я хочу торт. Покупной. А ты все делаешь вместе. А вот женишься и все будем делать вместе.

– Обязательно!

Я вздохнул. Но аккуратно, так, чтобы она не видела. Что то быстро у нас все скрутилось на рутину. Не было в ней чего о такого…. Может, она просто отстранилась? Не похоже.

Я выдохнул и призвал Кариеномена. Молча, чтобы ничего не опошлить. Тот молча и ответил. Он стоял рядом с ней и взял ее за руку незаметно для нас обоих.

«Ушли!» коротко скомандовал он и указал пальцем на двор. Тогда я предложил Кате пойти на прогулку и она согласилась. Быстро одевшись, мы выбежали во двор и стали играть друг с другом. Не спрашивайте меня, в какую игру мы играли. Скорее всего, она называется догонялки. Но главное, что в ней есть принцип. Принцип блаженства, что тебя догонят. Поэтому убегали все довольно нехотя и матерились на нас люди, которые в эту минуту проходили мимо.

– Зачем ты меня прячешь? Познакомь меня со своими друзьями.

– И тот Кэри…

– А зачем ему женское имя? Он ведь мужчина, верно?

– Он свят и не делает различий. Только матершина у него такая, что заплюет тебя, как только увидит.

– Тогда уходи от него. Нечего вам оставаться друзьями.

– А нечестно ли это будет по отношению к Карименомену?

– Это кличка.

– Нет. Это сокращенно от «Кэри».

– Так бывает. – она вздохнула и поболтала ногами в воде. Мы сидели на берегу широкой реки, в которую входило множество других рек. Было хорошо. Я пригладил ее волосы, и молча прижал к себе. Она замолчала. Я надеялся на это, но все такие молча терпел это.

Что то дурное настроение у меня проходило, когда она касалась моего затылка при объятии. Она так странно это делала. Словно волны животного магнетизма проходили через нас обоих, когда мы касались друг друга и плавно снисходили на убыль, когда рука касалась плеча. Это было странно, да? Как первое желание юности, зарыться в ее теплую и красивую душу и там залечь на дно, раскочегариваясь лишь изредка, чтобы посмотреть что она там делает. Потом мы сошли на нет. Нет той близости, что при первом прикосновении. Снисходила на нет и гордость нашего знакомства. Теперь она была просто своя. Нежная и терпимая к моим порывам. Лучше отдавалась бы таким порывам сразу. Но к чему хранить целомудренность, если завтра хочешь с ней в ЗАГС?

Не надо читать мне морали о том, что выше и чище. Штамп в паспорт еще не делает вас родственниками. А вот насолить умеет, тем более, если ты не с планеты Земля. Я скорее, с Меркурия. Мне все также претило все белое и красивое, что надевают женихи пере сексом. Уж лучше таки черное. Оно и смазливое и покорно ложиться на кровать, когда требуется. Но желтого белья не надо никому. Это и странно и загадочно. Остается лишь твой собственный запах, и его хватает с изобилием, чтобы твоя девушка запаниковала, находясь рядом с тобой. Его ты уже не чувствуешь. И все таки он есть. Коварный и липкий запах, который мешает сконцентрироваться. Говорят, это даже привлекает. Ну, смотря, где ты чист и чем пахнет. Если пахнет подмышками, то может и не меня, но женщину, что рядом со мной.

Что то сделалось со мной за эти три месяца. Раньше я отдал бы все, чтобы оказаться вместе с надежной подругой, а теперь мне думается, что это было лишним. Кажется, мне уже говорили, что я плохо разбираюсь в людях. Это не так. Я просто смиряюсь с ними. И с этим смирюсь. Так что вы сказали насчет ЗАГСа?..

У меня неплохо получалось только одно: сидеть и возмущаться, когда лысые старые духи прикасались ко мне во сне и настойчиво просили проснуться. Этого хотели все избранные, но бывало довольно редко. Скоро я с ними совсем свыкнусь. А в первый раз я не на шутку сдрейфил, когда падшие во сне меня прикасались. Это был их атрибут: лысина и морщина во весь череп. Так мы отличали серафимов. Это были падшие создания, с которыми приятно вести разговор, но они незатейливо так пишут, что может быть и пригодился бы мне их навык. «Только в пустоту стреляешь», предупредили меня как то они. И сделали смело, за что их начальник их похвалил. И их трогать запрещалось, потому что это навевало в них лесбийские чувства к своей подруге, как они называли меня со смехом. А что получилось? Теперь я среди них набираюсь опыта для дальнейшей жизни.

И было дело так. Однажды со мной заговорила моя печень. Потом легкие, сердце и прочие органы, кроме тазовых. И не сразу я раскусил тот славный замысел по захвату доверия, который они во мне вызывали. Только их нынешний начальник сказал мне тогда завязывать с ними разговоры и не вовлекаться в сплетни.

И эти синекожие серафимы отлично сохранились, несмотря на свой возраст. Каждому из них было много лет, но по меркам духовных существ всего немного. Всего двадцать три миллиона лет самому старшему из них. И он считал себя молодым. А тебе… а тебе если тебе двадцать лет и ты считаешь себя молодым, то ты успешен. Успешен во всем, не только в отношениях. Хотя из них для духов было главнее все таки отношения.

– Главное, не цедить из них все до капли. Иначе сопьешься, – увещевал старший из них. – и ты не познаешь ее до конца. Черпай ее и будь осторожен. Она сопьется и станет осторожной, чтобы не сказать больше. И станет она скучной, если не сказать больше….

…Она осторожно намекнула, что пора бы уже и спать и прильнула всем телом, глядя при этом в глаза. Я подумал, что она требует ответа и поцеловал ее при это в губы. Она отошла на несколько шагов и попросила добавки. Это следовало бы учесть. Мне стало весело и я пошел за ней. А там она отошла еще на несколько шагов.

– Что же ты? – игриво спросила она, прибегая к тайным уловкам женщин.

– Иду уже, иду! – воскликнул я, и понесся к ней на всех парах. Она отошла еще несколько назад заявила, что спать она сегодня будет одна, но если я так хочу, то могу на ночь прочитать ей сказку. И могу, кстати, поесть лукового супу, что она приготовила намедни. Я согласился и пошел за ней дальше, хохоча при это от того, как на убегала все дальше и дальше, и всякий раз на несколько шагов. И так мы и гнались друг за другом до самого ее порога. Потом она распрощалась с небом и попросила меня войти.

Суп был хорош. Старинный рецепт, в котором было много картофеля и шкварок, которые сочились соком и были вкусны, как никогда.

– Спой мне что ни будь, – попросила она, пододвигаясь ближе и глядя при этом пристально мне в лицо. Я смутился. Было уже поздно и мне следовало бы уходить, но она так ласково попросила. И я спел ей что то из мотивов старинных монахов, которые мне пели, когда я в юности бывал у них в монастыре. Она сморщилась и попросила другой куплет и насыпала мне еще супу. Я с удовольствием присоединился к ней в деле поглощения трапезы, как мы ее иногда называли, и она смеялась, когда я продолжил что то мурлыкать про себя.

Успех был в том, что она пригласила к себе домой. Конечно, можно было бы надеяться и на нечто большее, однако дело было в том, что мы оба хотели иного. Не супружеского единства, а просто нежных отношений, которые заканчивались известно как. И было хорошо и она пела мне все реже и реже, чему я был благодарен, ибо голос у нее был так себе. Явно иное надо было сказать, но я уже не знал, что именно. Поэтому, прочитав ей несколько страниц из рассказа, который я «случайно» нашел у нее на полке, я перехватил ее странное дыхание и уединился в ванной комнате. Там я вызвал духа, и спросил совета, что делать дальше.

– …Так бери ее в жены, – хмыкнул тот и приготовился идти дальше, чем я был несказанно рад. Я вышел из ванной и там меня уже ждали тапочки.

– Я думал, что уже пора идти домой. – проворчал я, влезая в домашнюю обувь, которую она для меня поставила. Она расхохоталась и попросила прочесть ей еще что ни будь. И протянула странную книжку, в которой содержались странные руны, в которых я, откровенно говоря, мало что смыслил.