Дневники Чарльза Одиннела. Сериал

– У тебя услышал. Ты много во сне разговариваешь, а я люблю к тебе по ночам приходить и слушать. Много чего интересного можно услышать, если не обращать внимания на твои романтические похождения…

– Это еще какие?

– Давай не будем об этом. Ты ведь не спрашивал меня о моих самках? Вот и я предпочитаю не слушать о чужих самках.

– Не так уж и много их у меня было.

– Достаточно, милостивый человече… по моим меркам, конечно. Штуки три-четыре точно.

– Маленький ты грызун, быть не может, что во сне я тебе рассказал обо всех своих влюбленностях!…

– Вот уж не знаю, обо всех ли, но слушать было интересно… А кто такая Рарджерика?

– Да, была одна странная девушка. Мне она одно время довольно сильно нравилась, даже хотел женится на ней.

– То есть, оставить с ней приплод?

– Ну, если по мышиному, то да.

Надо признать, что беседа с мышем меня здорово увлекла. Что ж, по моим меркам я давно уже находился вне общества, теперь оставалось не так уж и много времени до возвращения на родину, но все таки было приятно хоть таким вот фантастическим образом почесать языком. Хотя, судя по всему, фантастическим он являлся для меня. Мышонок чувствовал себя вполне в своей тарелке.

– Извини, мне надо снять показания с зондов, сказал я, когда крылатые аппараты наконец то прибыли с воздуха.

– Милости прошу, – отозвался мышонок, – только отломи ка мне еще того своего печенья!

– Запросто.

Пока тот продолжил уплетать за обе щеки печенье, я стал разбирать показания зонда, с одновременной прокруткой в голове того, что сказал мне мышь. Эволюция, начатая человеком… Надо же, выходит я на синтетической планете! Но в самом то деле, как эти первопроходцы отважились развивать жизнь на планете, где так сложно ориентироваться по местных признакам? Я бы не смог прожить на такой планете и десяти лет, а уж эти местные…. Странно только, что они совсем не стремятся улетать на другие планеты. Нет, конечно, звездолеты здесь совсем уж редкость, но раз в три-четыре года какой то искатель приключений да и заглянет сюда. А основной его заинтересуют драгоценные металлы и камни, но иногда местные в Айярле торгуют и весьма интересными для торговцев дорогими шкурами животных. Но… флисов, то есть, динозавров, среди них точно не было.

Писк приборов показали, что они готовы для следующего запуска. Я вышел из палатки, заправил топливные баки обоих зондов и отравил их в дальний полет, насколько хватало навигатора. Благо горы довольно сложные для изучения, так что материалов для исследования с наземной техники вполне хватало. То есть, с воздушной, наземная это уж буры…. О буры! Надо бы и их проверить. За этими беседами с животным миром я совсем забыл, что надо проверять и бурильные установки!

…На это ушло немного времени. Но когда я пришел обратно в лагерь, мышонка уже не было. Мне стало несколько жаль, что мы прервали столь интересный для меня разговор, но делать было нечего, кроме того, эйфория от пыльцы стала стихать и я понял, что могу наконец снова лечь спать. На пике ощущений это было очень непросто.

Я снова спал на ходу. Пора было заканчивать свое злоключение с зондами и отправляться домой, в нормальный мир, где правят люди, а не флисы. Мне было тут скучно до одури, настроение менялось каждый день, как у какой то чокнутой истерички, которой стало скучно жить. Пыльца. Надо было возвращаться. Срочно. Или я тут одурею с этой пыльцой. И да, шевелящиеся ястребы это конечно круто, но да… животный мир было нереально тупо исследовать по рассказам лишь одного мышонка. Надо исследовать весь мир. А за один раз это сделать невозможно. Надо еще собирать фольклоры. Увы, это невозможно. Население стало слишком диким, словно ты впервые на этой планете, и экзопланеты тебе неведомы.

Где то там наверху, на орбите витал мой корабль. Спейс – шаттл остался на пристани, а самое убойное было в том, что черта с два разберешься, в какой это сейчас стороне. Где то на Севере. Скорее уж на Северо – Западе. Там было тепло и тихо, а здесь туманы по пути заслоняют твой разум.

В следующий миг я вспомнил про подарок шкипера. Хрустальный шар с единственной песчинкой внутри, которая плавала, согласуясь с эмпатической связью владельца. Вот только надо было опробовать ее раньше….

Я достал этот шарик размером с кулак и уставился на песчинку. Она заколебалась в центре и стала вибрировать, указывая то вверх, то вниз. Теперь надо подумать о чем то серьезном. Я подумал о мышонке, и она указала влево. Так, телесканер, значит.

Потом я подумал о шаттле. Я знал, что он стоял на заброшенном космодроме где то за океаном, но это будет серьезное испытание для песчинки, если она просканирует всю планету. Или это основная оболочка так на нее действует? Хрустальный шар. Когда то им баловались маги, то теперь – только путепроводцы.

Песчинка вновь заколебалась и стала подниматься кверху по сужающейся спирали. Пока не затормозила в считанных миллиметрах от хрустального корпуса. Потом в глазах заструились слезы, и я понял, что вокруг поднялась пылевая завеса. Молча выругавшись, я спрятал шар в нагрудной карман и пошел к палатке. Мышонка не было. Я спал на ходу. Очень резкий туман, и все те же свинцовые облака на горизонте, как там, на шхуне, когда мы плыли в этот дикий, неизведанный мир. И пыль.

Дышать становилось все труднее и труднее. Мышь скрылась за горизонтом. Единственный здравый друг, которого я нашел на этой планете. Скоро улетать. Интересно, как она отреагирует на предложение полетать между звезд? Или она испугается невесомости? Главное, чтобы ей это понравилось. И мышах. Такого прожорливого компаньона у меня еще не было. Надо будет разжиться еще галетами, тогда мышь точно согласится. Она на них подсела.

«Кто ты? Мальчик или девочка?»

– Ты мальчик, – сказала она снизу. – А я тот еще мальчик. Скоро будут дети. А у тебя их еще нет. Так кто из нас моложе?

– Хочешь полетать между звезд? Я хочу тебя побаловать галетами в невесомости.

– На галеты я согласен. – подумав, кивнул головой мышонок. – а вот кто такая невесомость, я не совсем понимаю.

– Это когда у тебя хвост ничего не весит.

Тот задумался.

– Я согласен. – задумчиво произнес мышь. – Теперь о главном, – его усы растопорщились и он сделал ножку. – ты меня снова накормишь, или все таки дослушаешь до конца?

– Можно совместить и то и то. – и я положил перед ним самую хрустящую галету, которую незадолго до этого собирался съесть сам, но уже с бульоном.

Он задумчиво похрустел галетой, но съев пару крошек и отошел в сторонку.

– Что случилось?

– Мою подругу съели.

– Ты уверен? Может, просто заблудилась?

– Лисы!!! – и тот заревел навзрыд.

– Давай тебя заберем в приличное место. Дети остались?

– Нет… она не успела их выносить. Мы только познакомились, но уже собирались оставить потомство. Если бы ты видел наш дом. Он тихий и сухой, уложенный листьями и пеплом вулкана. Там была нежная любовь…. И новые крысы по соседству.

– Ужас… – только и произнес я в ответ. И мы оба замолчали. Тот начал молча есть галету, запивая свои слезы молоком из блюдца, а я задумчиво жевал бутербродное печенье с коричневым напитком, полным питательных веществ, и думал лишь о том, как скоротечна жизнь, и падки мыши на любовь.

Тот наелся и, нахохлившись, замер над блюдцем.

«Наверное, о чем то задумался… или просто заснул»

Тот поперхнулся и посмотрел самым серьезным взглядом, который я когда либо видел.

– Мне тоскливо, – пояснил тот тихо и продолжил смотреть на оставшееся молоко в блюдце. Я ему только мог позавидовать. Свою подругу я ненавидел, но за что, уже не мог припомнить. Но у него была своя цель в жизни, удачливые крысы по соседству, и флисы в друзьях. Но свою подругу он не мог забыть, а я не мог вспомнить свою. Все заслонила та теорема добра и зла, что мы решали вместе.

– Познакомь – ка меня с одним из флисов? – постарался я его отвлечь от тягостных раздумий.

– С кем именно? – встревожился мышонок.

– Да с тем самым, который разговаривал с твоим пра-прадедом. Мне он кажется интересным.

Тот встрепенулся:

– Конечно, я тебя с ним познакомлю!!! – закричал он. – Он совсем уже старый, ему пять лет, но он очень жизнерадостный. Тебе понравится. Они огромные и свирепые хищники, но к мышам они добрые.

С этими словами он подскочил, и побежал к выходу. У выхода он повернулся и посмотрел на меня с укоризной: