В этот раз он приехал в село поздно. Уже смеркалось. Так хотелось увидеть сына!
– Мам, я – к Бочаровым.
– Подожди, отца проводим в клуб на дежурство и сходим вдвоём.
…Когда они вошли, Бочаровы чаёвничали в передней. Саша тут же выскочил из-за стола, чуть было не наступив на большого белого кота Колчака, растянувшегося около тёплой голландки. Повис на шее отца.
– Во-во! – сказал Бочаров-старший, – восемь лет уже, а как маленький.
– Не маленький. Я соскучился, – отвечал внук, помогая отцу снять куртку.
Потом с курткой юркнул в прихожку к вешалке.
– Как юла, – радостно проговорила Екатерина Ивановна.
– Говорит: не маленький, – продолжал Бочаров, – а дал ему вчера «тулку» стрельнуть в сороку, он курок не осилил нажать. Нашёлся мне большой…
– А зато я, – заторопился вернувшийся Саша, – в классе на линейке стою третий по росту. Нормально?
– Ну-ну, – неопределённо отреагировал Бочаров, одновременно освобождаясь от рук внука. Тот, балуясь, вынырнул сзади, прикрыл деду ладошками глаза.
– Саша! – строго посмотрела на него Дарья Ильинична. —
Разве так можно?.. Садись…
Внук сел за стол. Начал дуть на чай.
– Да он уж десять раз остыл, – сказал дед.
– Мне интересно, как волны в чашке делаются!..
– Ну, какой он большой? – улыбаясь, обронил Бочаров.
– На вот! – протянул Ковальский свёрток.
– Что это?
– Смотри!
– Рубаха! – обрадовался сын. – Белая!
Они пили чай, потом резались с сыном в шашки на «щелбаны». После четвёртой партии сквитались, получив каждый по два щелчка в лоб. Дед Бочаров в игру не вмешивался. Читал газету. А женщины вполголоса разговаривали на кухне, изредка поглядывая в сторону расположившихся на диване игроков.
…Когда шли обратно, Екатерина Ивановна вздохнула:
– Рубаха – это хорошо, конечно…
– Мам, я немного денег оставил, каждый раз привожу…
– Без матери растёт, без материнской ласки…
– Мам, они его заласкали, по-моему, балуют.
– И это верно, – согласилась она. – Но всё равно…
– Ты – за старое, – засмеялся сын. – Меня непременно женить хочешь?
– Хочу, Саш… А то скоро уже твоего сына женить надо будет…
– Вот найду такую, чтоб матерью сыну стала – женюсь.
– Найдёшь ли такую? – покачала головой Екатерина. —
Надо, чтобы любила тебя и добрая была…
Некоторое время шли молча.
Мысли Екатерины Ивановны перескочили на другое.
«Когда мне старик-то гадал на бобах, в войну ещё, то сказал, что без вести пропавший Станислав объявится, когда мне это уже не надо будет. Мне. А он на сына и внука посмотрел бы! Что старик имел в виду? Мне не надо будет – это значит, вернётся, когда я умру? Или при жизни ещё? А мне бы сейчас хоть одним глазком увидеть. И всё! И чтобы Василий не знал…»
– Мам, – вывел её из задумчивости сын, – мне так хочется, чтобы Саша фамилию «Ковальский» носил. Ты-то вот, в своё время, настояла и мне фамилию отца записали, хотя вы и не зарегистрированы в браке были.
– Кто же нас зарегистрировал бы: он – иностранец и война шла…
– Саша даже не Бочаров, мне эта фамилия нравится. Он —
Колесников, по мужу Анны.
– А как по-другому могло быть? – она пытливо посмотрела на него.
Сын стушевался и ничего не ответил.
– Саша, а ты об отце-то, Станиславе, ничего так и не узнал?
Александр ждал этого вопроса. Не сегодня, так в другой свой приезд.
…Он, как мог, занимался поисками отца, но результаты неутешительны.
Когда пришли, спать легли не сразу. Сидели за столом в передней. Был и чайник на столе. Говорили о Саше – сыне Ковальского и его деде – Станиславе, так внезапно пропавшем при освобождении своего родного города Варшавы.
В областном архиве Ковальскому сообщили, что за 1943–1945 годы никаких сведений о Станиславе Ковальском нет.
А до этого он перерыл в сельсовете кипы бумаг, пока не наткнулся на запись в похозяйственной книге за 1943–1945 годы:
«Ковальский Александр Михайлович г. рожд. 1919
Ковальская Екатерина Ивановна г. рожд. 1918