Собрание сочинений. Том 4

Предприниматели

Перестройка заставила шевелиться многих. Вот и мы втроем: я, Дмитрий Петрович и Анатолий завели двух поросят в деревне. Нам удобно: с Анатолием работаем вместе, он мой коллега – учитель физкультуры, а Петрович – сосед, пенсионер, постоянный партнер по шахматам.

Сговорились с бабой Настей – дальней родственницей Анатолия, что она выращивает двух поросят. Одного нам, другого – себе. Дробленку достает для корма она, мы же для этого поставляем ей водку. Договор дороже денег. Так многие делают. И вот ситуация: под Октябрьские праздники привет от бабки Насти, письменный: «Приезжайте, с дробленкой худо, председатель навел порядок. Хорошо, что на дворе холода уже, оттого можно резать скотину и забирать свою долю».

Собрались мы на летучку вечером у нашего подъезда.

– Ехать надо в субботу, – говорит Анатолий, – чего тянуть. Закономерный финиш.

– А как резать будем? – спрашиваю.

Оказалось, что с этим делом никто не знаком, так, понаслышке кое-что знаем. Я предлагаю:

– Берем ружье, жикан и стреляем в ухо или чуть левее – это наверняка, также берем с собой баллон с пропаном и резак. Пропаном мы быстро опалим тушу.

– Не суетитесь, ружье, баллон. Миномет с собой возьмите – может, надежней будет. Венька Яшунин – академик в этом деле, я сбегаю к нему и все дела. Прошлый раз я ему бутылку дал – он обещал все сделать, – уверенно заявил Анатолий.

У него подход к сельскому труженику проверенный. На том и решили.

Субботнее утро. Красота кругом. Ночью подморозило, но с утра дорогу уже подразвезло, поэтому едем на «Москвиче» Анатолия осторожно. Разговариваем о том, о сем, обо всем помаленьку.

– Дмитрий Петрович, – Анатолий с веселым прищуром глядит на собеседника, – расскажи хоть, а то скучновато, как воевал, ну как вообще на войне… мне твоя старуха говорит, что ты крови видеть не можешь? На прошлые Октябрьские праздники был весь в орденах, а в этот раз наденешь, а?

Петрович тусклым взглядом посмотрел на говорившего и не спеша отреагировал:

– Тебе сразу на все вопросы отвечать или по порядку, как от микрофона на съезде?

– Давай, Петрович, без регламента, на все сразу.

– Если на все сразу, то скажу: война – это не человеческое дело, а дьявольское. Я когда на фронт попал – мне было всего семнадцать лет… Так вот, идёт уже бой, мой первый. А я все не верю, что буду в другого человека стрелять. Не верю и все тут! И книги читал про войну, и в нормальной жизни я, вроде, все понимаю, а представить не могу.

– Ну и как, стрелял?

– Стрелял, несколько раз бесприцельно, а в человека – не довелось. И не знаю, смог бы я или нет. Я действительно кровь не выношу.

Он помолчал и виновато сказал:

– Вы уж тут, ребята, как-нибудь без меня… того, с поросенком. Я потом, когда палить, помогу…

– Ну, ты, Петрович, даешь, а с виду молоток. Откуда медали тогда?

Петрович, нисколько не обидевшись, ответил не спеша:

– Так сколько потом праздников было, вот набралось.

Я впервые слышал от Петровича слова о войне, да ещё такие. Мы уже года два знали друг друга, когда-то съехались в один подъезд нового дома. Общались так: то в картишки перебросимся, то в шахматы. Никогда серьезно ни о чем и не говорили. Не знаю, как кому, а мне всегда казалось, что так легче общаться с соседями. Зачем в душу лезть?

Но Анатолий не может так. Он о самом сложном и больном готов напропалую, в упор, спросить и ждать ответа. Гвоздодер – это его в 5-а как назвали, так теперь вся школа и зовет.

– Ну, а кто же воевал? Не все же такие? – продолжал «дергать гвозди» физрук.

– Не все, были люди геройские.

– Были, – подхватил Анатолий, – были, но их давно нет. Они и погибали потому, что геройские.

– Может, так, но мой дружок Николай Манохин – герой и жив-здоров.

– Расскажи о нем.

– Нет, Анатолий, о нем долгий разговор, человек прошел на войне все, а после войны ещё и лагеря. Ворошить походя не хочется, вон уже и поворот на грунтовку.

Действительно, мы подъезжали к селу. Тут уже мне захотелось продолжить разговор:

– Дмитрий Петрович, если можно, о Манохине, коротко?

– Коротко? – переспросил наш собеседник. – Если коротко, то Николай – мой земляк, из Кинеля, вот он ничего не боялся. В начале 44-го года получил Героя Советского Союза, а через неделю гвардии рядовой Николай Манохин снял звезду Героя и положил на стол командиру полка.

– Добровольно?

– Нет, конечно. Наделал он шуму, будь здоров. Прошил автоматной очередью в упор в окопе своего старшину.

– Как так? – удивился Анатолий.

– А вот так, сволочь этот старшина был хорошая, измывался над ребятами. Те молчали до времени. Нарвался старшина на Николая. А на передовой свои законы. Ну, донесли сразу, нашелся такой среди нас. Манохин и не собирался оправдываться, хотя знал, что за это грозит вышка – командира своего застрелил. Но спасло то, что он Герой. Поснимали все награды – и на передовую. А ему, как черту, это и надо будто. Ничего не боялся.

– Сейчас где?

– После войны вновь набедокурил в своём тресте с начальством. Припомнили сразу все. Теперь после гулаговской жизни чахнет потихоньку. О войне всего не скажешь. В душе многое поменялось.

Приехали.

И началась проза сельской жизни. Все наши надежды на Веньку Яшунина лопнули, едва мы ступили на порог. У Веньки оказался очередной запой-загул, и он третий день «лежал в лежку».

– Да что вы, в самделе, здоровенные мужики, – дивилась баба Настя, – и не сможете одолеть хряка, диво эко… ей-бо, – и она, укоризненно оглядывая нас, добавила: – Как вас жены ваши терпют, нагольная интеллигенция… связалась с вами… К жизни неспособные оказались…

Нам не хотелось выглядеть «неспособными к жизни» в глазах бабы Насти, и мы деловито перебирали уже в который раз все варианты наших действий. Но баба Настя нас осчастливила:

– Т-п-ру, блудница, потерпи маленько, ишо напужаешь моих городских.

Мы застыли в недоумении: она въехала во двор, сидя в фургоне, запряженном старой, очевидно, чуть моложе бабки Насти, буланой флегматичной кобылой, к которой бабкино обращение «блудница» явно показалось нам преувеличением. Мы почувствовали себя ещё более неуютно и не к месту в районе разворачивающихся событий.

Настасья Ильинична пояснила:

– Венька маленько очухался и сказал, что за поллитровку все спроворит, но токмо у себя во дворе. Никуда он не пойдет, если надо, везите порося к нему.

– Ну конечно, какой академик будет ходить по дворам с ножичком? Извольте подсуетиться, господа, – съязвил Анатолий.

Петрович флегматично посапывал над разобранным сепаратором на верандочке. Мне показалось, что он тем самым увиливает от наших хлопот.