Наш главнокомандующий уже действовала.
– Тебе на вот, Анатолий, веревку, готовься.
– К чему? – дурашливо спросил тот и накинул веревку себе на шею.
– Ребята, репортаж с петлей на шее. Вас устраивает?
– Как только я выманю из клети Борьку чашкой с дробленкой, не плошайте, мужики, вяжите его – и в фургон. – Баба Настя, казалось, начала сердиться на нас всерьёз.
Не буду говорить, что мы оправдали доверие бабы Насти своей сноровкой, но как-никак операцию «захват» исполнили. Правда, она стоила Анатолию заграничных брюк фирмы «Лемонти» – одна штанина снизу доверху была по шву разодрана, и теперь, когда Анатолий широко и воинственно шагал рядом с фургоном, эта штанина, как красно-зеленый флаг, развевалась за ним на осеннем ветру. Но Анатолия это не смущало, ведь мы все были приобщены к совершенно конкретному, хотя и непривычному делу. Это подтягивало нас. Из фургона доносилось похрюкивание Борьки, и нельзя было точно установить – было оно умиротворенное или угрожающее. Все – непривычно, и можно было ожидать всякой внезапности, поэтому мы не расслаблялись.
Ворота, которые, очевидно, не открывали с времён Второй мировой, когда мы вынули железный мощный засов, осели и, оказавшись непомерно тяжелыми, оставляя жирный след в сырой земле, как циркуль, выписывали полукруг под нажимом двух довольно дюжих умельцев. Въехали во двор. Он был пустым. Цепь на двери в избу была наброшена на большое ржавое кольцо без замка, но весьма убедительно.
«Академик» появился из подвала. На Веньке была телогрейка, надетая прямо на синюю майку. Из кармана военных галифе торчала бутылка водки, заткнутая бумажной самодельной пробкой.
Во всем облике Веньки не было ничего необычного. Разве ж глаза – светло-голубые, ясные и как бы невидящие, обращенные в никуда. Странные глаза. Но к ним, наверное, здешние все привыкли уже.
– Давайте, ребята, вон туда, на ровненькое место сгружайте, я сейчас.
Мы, откинув задний борт, начали двигать вальяжного Борьку к краю. И тут произошло то, чего никак все мы, очевидно, и баба Настя, не ожидали.
Борька вдруг взвизгнул и стал судорожно биться в наших руках. Зафонтанировала кровь. Это тихонький и светленький наш Венька, невесть как оказавшийся в сутолоке у задка фургона, среди нас, неожиданно проворно, ловким коротким движением вогнал поросенку огромный нож под левую переднюю ногу и вращал его слева направо. Упавшая туша крепко придавила мне ногу, и я не сразу отозвался на вскрик бабки Насти, когда же оглянулся вправо, увидел обмякшего Петровича, лежащего на голой земле с совершенно отрешенным лицом, обращенным в небо; левая рука его была вся в крови.
– Боже, его-то за что? – мелькнула несуразная мысль в тот момент событий, слипшихся в сознании воедино, когда захрипела кобыла и рванула упряжь на себя, когда Анатолий с перекошенным лицом бросился хватать её под уздцы, чтобы вывести на улицу.
– Нюра, Нюра, нашатырь давай, быстрее, обморок у мужика, – бабка Настя кричала соседке, смотревшей через низкий забор это бесплатное кино, а сама уже брызгала проворно большой и темной ладонью воду из ведра Петровичу в лицо.
– Я же говорил, ребята, что не могу видеть кровь, – это были первые слова, которые произнёс виновато Петрович, чуть позже пришедший в себя.
Его повели к соседке Нюре отлеживаться, и на одно действующее лицо во дворе стало меньше.
– Ты что же не предупредил всех, начал резать без подготовки, спьяну, что ли? – Анатолий вцепился взглядом в Веньку.
– Дык ты что? Вы же сами просили, бабка Настя приходила раза два, – он деловито обтер травой нож и бросил его тут же на скамейку, достал поллитровку, зубами вынул пробку и сделал два глотка.
– Не предупредил, без подготовки? – странные вопросы. Мне что, артподготовку надо было организовать, что ли? Мужики, это же поросенок, а не боевая точка противника.
– Венька, ты хулиган! – твердо и внятно произнёс Гвоздодер, распрямившись и встав во весь рост на своих пружинистых ногах.
Я понял, что в воздухе запахло горячим, и поторопился остудить атмосферу:
– Мужики, где же солому брать?
– Да вон у фермы она. Идите и берите, сколько надо. Когда опалите поросенка, позовите меня, – великодушно простил нас Венька. Махнув вяло рукой, растворилось в акациях на улице.
До фермы было километра полтора, и это обстоятельство меня всерьез удручало.
Но вернулась баба Настя, сказав, что Петрович пьет чай у соседки. Потихоньку разговаривает. На душе полегчало.
А, когда она скомандовала Анатолию садиться в фургон и ехать за соломой, чтоб враз привезти, сколько надо, все как-то встало на свои места.
От её зычного, крепкого голоса флегматичная кобылка пошла ходко, повинуясь волевой хозяйке, и вскоре они скрылись в дальнем переулке.
Я сидел на бревне около большой белой туши и, то ли в оправдание своё, то ли – всей нашей безалаберно устроенной жизни, думал о том времени, когда каждый человек будет делать своё дело, и это каждое дело будет, может быть, организовано как-то лучше, умнее, грамотнее, просто цивилизованнее, а не так глупо и бездарно, как сейчас. Может, мы все же перестроимся хоть когда-нибудь, чтобы делать все по-человечески, а?
1988 г.
Дальнобойщик
– Что, блин, рассусоливать? Любовь— любовь!.. Если она есть, то есть! А нету – ищи ветра в поле.
Я – дальнобойщик. Вернулся домой, а она мне подарочек приготовила:
– Все, Коля, не нужны мне никакие твои денежки. Не жена я тебе больше. Ушла от тебя, с другим живу. Мне муж нужен, а не эти твои: приехал-уехал. Как морячка. На фига мне твои подарки, квартира?
Сгоряча разговоры разговаривать начал, а потом думаю: «А мне на фига это, если она уже полгода с другим живет?» Половину вещичек своих к нему перетащила, а я и не заметил.
Ушёл сам, без скандала. Квартиру оставил – с ней же наш сын Ванька. У меня вторая однокомнатная есть. Небольшая, правда, но… перетрусь.
Запил, было, сначала. Один же! Что делать?
Скоро в рейс снова, как быть? Задача! Думал, думал – ничего путного в голову не идёт. Мне что? В сорок лет по дискотекам подругу искать? Или в клуб «Кому за 30», в нафталине копаться? Не для меня. Один мой приятель по Интернету себе нашел подружку – приехала такая горилла, еле через месяц выпроводил.
Ничего не придумал я. А тут из магазина с продуктами выхожу, смотрю: очередь на троллейбус. Ага, приличная такая очередь на остановке. Жмутся все, холодно. Одни женщины – как будто кто нарочно так сделал для меня.
Мысль у меня высеклась. Подошёл к середине очереди и бабахнул прямой наводкой, открытым текстом:
– Женщины, дорогуши! Посмотрите на меня: ну я ж нормальный! Руки, ноги – все при мне, не дефектный какой! Зарабатываю неплохо. Выпиваю так себе: от случая к случаю. Есть недостаток: рейсы длинные, надолго уезжаю. Но это же профессия! Мужику работать надо!
– Че тебе надо-то, сердешный? – спрашивают из толпы.
– Жена нужна, – отвечаю, – искать некогда мне, через два дня в рейс. Кто смелая – соглашайтесь!
– А прежняя где? – спрашивают.
– Нету, не выдержала моей профессии! Ушла. А квартира есть, – отвечаю. – Бить женщин не умею. Не гуляю.
Какая-то пухленькая дамочка объявила то ли в насмешку, то ли всерьез:
– Бабоньки, так это ж почти идеальный жених!
В толпе засмеялись, так, по-доброму. И тут вышла одна, невысокого роста, черноглазая:
– Я согласна.
И мы пошли ко мне. Как пришла – так два года уже живем. Маша разведенная была. Расписались, обвенчались. Судьба.
Сыну Егору полтора уже. За вторым пошла, УЗИ подтвердило. Все по науке. Решили Ванькой назвать. Так Маша хочет. Не могу возражать. У меня два сына Ваньки будут. А!