Большая вода

«А кто говорит о предательстве?!..» – голос Степана Матвеевича осёкся от долгой болтовни, и он прохрипел в кулак, чтобы прочистить горло.

«Кто говорит о предательстве… Мы могли бы сделать это и без вашей помощи, поверьте, просто это заняло бы больше времени. Мы предлагаем вам дело, в котором вы, по сути, не участвуете, и мы даём возможность заработать большие для вас деньги, только лишь сказав нам два слова. Вы даже ничем не рискуете в отличие от меня, вы это понимаете?»

На мгновение лицо Анфисы словно засияло, но благодаря какому-то неведомому внутреннему движению она вновь стала такой же, какой и была.

Она погрузилась в свои мысли, желая до конца обдумать всё, на что ей предлагают решиться.

«Значит, вы говорите, что я ничем не рискую, и готовы дать мне 1000 рублей за то, что я вам назову место, в котором хранятся деньги?! Я готова назвать это место, если вы мне пообещаете, что все они останутся живы».

Степан Матвеевич внутренне торжествовал и, забывшись, стал довольно потирать руки.

«Честное слово даю вам, барышня, все они останутся живы, да и в мыслях другого не было».

«Я готова буду назвать вам это место завтра при встрече, деньги я хочу получить вперед, тоже завтра».

«Хорошо, завтра так завтра. Встречаемся на этом же месте, барышня, как и сегодня, ровно в семь часов вечера».

Глава 11. Любовь

Бальтазар пребывал в нерешительности, он ненавидел это чувство и всегда злился на себя в такие мгновенья.

Иметь благородное сердце опасно. В целом, судьба довольно холодна к благородству, если не губительна для него. Поэтому, во многом, как думал сам Бальтазар, благородный человек обращён в сторону вечности за пределы действительности.

Впрочем, действительность этого юношу занимала мало, по сути, она ему даже претила, в том смысле, что он не получал удовольствия от её каждодневной рутины и цикличности всего происходящего. Он считал, что этот мир оправдывают только три вещи: юмор, философия и женская красота. Он был созерцателем, но считал созерцание действием, он был человеком действия, но считал любое действие эфемерным. Он никогда не хотел завести семью, так как считал, что семья и связанный с неё быт убивает самое лучше в человеке – любовь.

Вместе с тем, он не был оторванным от реальности, многие бы могли назвать его романтиком и сказать о том, что он видит всё в розовом цвете, но если он и был таковым, то потому, что его угнетала серость и банальность бытия.

Люди, события оставляли у него странное послевкусие, оно было горьким, и эта горчинка как нельзя странно успокаивала его во время тоски, когда бессмыслица жизни напирала на него со всей силы.

Дарья, когда он впервые её увидел в тот морозный мартовский день, показалась ему абсолютно небесным существом, первозданным светом, который зажег для него Бог. Это был тот самый пушкинский «гений чистой красоты». И подумать только, разве мог этот гений произойти от обезьяны? Юноша часто всматривался в лица людей на улице, и некоторые ему прямо говорили о своём животном происхождении. Но эту девушку мог сотворить только Бог.

Он думал о своём положении узника собственных чувств и мыслей и решился во чтобы то ни стало рассказать обо всем сегодня. Но как это сделать?

Надо каким-то образом встретить Дарью сегодня вечером и начать с ней разговор, но только, чтобы никого рядом не было. Но мыслимо ли это? И как это устроить?

Возвращаясь после закрытия лавки в свою келью, он больше всего на свете мечтал увидеть свою возлюбленную где-то рядом с домом. Но, даже если он её встретит, то что он скажет ей?

Только сейчас ему стало понятно, каким беспомощным становится мужчина, когда он влюблён.

Бальтазар мечтал увидеть свою возлюбленную, но при этом боялся внезапного появления перед ней прямо здесь и сейчас.

Возвратившись, во дворе он никого не встретил: ни Дарью, ни кого-либо ещё, и сразу расстроился до самых потаённых глубин своей души, и с мрачным видом присел на лавочку рядом с крыльцом дома.

Сегодня было звёздное небо, и какой-то неповторимый отпечаток имело всё вокруг, как будто очень скоро что-то изменится в мире, и мир этот станет лучше.

«Ах, какая же странная штука – жизнь, а вот смерть, наверное, ещё более странная. Господи, зачем всё это? Мне? Ей? Ему? Им? Работать ради того, чтобы прокормить себя, отдать свою жизнь ради обслуживания собственных потребностей. Или потребностей чужих?! А потребности, потребности-то зачем, чтобы насытиться ими и выработать в себе новые, для всё будущих насыщений. Какой чудесный замкнутый круг! Подумать только. Смерть, я думаю, гораздо более честная вещь, она не водит тебя за нос, не заставляет разгадывать бредовые, а иногда и дешёвые ребусы, она указывает тебе на дверь с самого твоего рождения, только молчит, когда эта дверь откроется. Хотя ты можешь и сам её открыть, никого не спрашивая, даже её – смерть. Помню, в детстве я читал про одного самурая, который перед тем, как покончить с собой, говорил о том, что, убивая себя, он убивает весь мир».

Каждое небесное тело, видимое им этой ночью, представлялось забытым и пройденным этапом мироздания, архетипом, являющимся ступенью человеческого развития. Миллиарды звезд, миллиарды лет. Несметное количество душ, населявших и населяющих вселенную. Хоровод вечности. Он подумал, а что может быть её музыкой, из каких нот, или аккордов должна состоять эта мелодия. А, может быть, музыка вечности – это абсолютная тишина?

Мечтая и уходя в своих мыслях далеко-далеко, он перестал замечать реальность. Но что-то должно было вернуть его на землю. Бальтазар услышал приглушенные тихие всхлипывания, c трудом разносившиеся по двору. Если это был плач, то плачущий делал всё, чтобы его не обнаружили. Он оглянулся, но с первого взгляда никого не заметил. Всхлипывания ненадолго прекратились, и тогда ему подумалось, что, может быть, это тоже плод его фантазии. Но человек, который плачет, с трудом себя сдерживал. Всхлипы становились сильнее и сильнее. Бальтазар приподнялся и решил пройтись по периметру тёмного двора. И в каком же он был изумлении, когда понял, что девушка c самыми дорогими на свете чертами лица сидела на лавочке в противоположной от него стороне, закрывшись руками от остального мира.

Осторожными шагами, чтобы не выдать себя, он подошёл как можно ближе. Он чувствовал, как внутри всё клокочет, как напряжены нервы, как дико бьется сердце, норовив выпрыгнуть из грудной клетки. Его тревога была сладостной, как если бы он, будучи кладоискателем, лицезрел перед собой заветные сокровища такими, какими он себе их представлял во сне и наяву. Он говорил себе, что эта встреча сегодня для него подарок. Его не покидало ощущение судьбоносности происходящего.

Плач продолжался, Бальтазар еле слышно присел рядом. Какие главные слова в жизни человека? Что можно и нужно сказать, чтобы не сделать пошлыми самые сокровенные мгновения жизни, самые милые и интимные её минуты. А, может быть, именно так появляются на свет молитвы? Именно в такие мгновенья? Когда любовь превращается в слова настолько монументальные, твёрдые, как алмаз, прозрачные, как родниковая вода, восхитительные, как летнее солнечное утро.

Убирая руки от заплаканного лица, Дарья наконец увидела его рядом собой. От неожиданности она вздрогнула. Потом закрылась вновь. Юноша спокойно наблюдал за ней, заворожённый происходящим. Потом быстро встал и пошёл в сторону своего жилища, поднялся на второй этаж, отпер входную дверь, оглянулся в комнате, взял коробку спичек со стола и зажёг рядом стоящую свечу, вставленную в бронзовый дешёвый подсвечник. Подумав несколько секунд, с подсвечником в руках он спустился со второго этажа, во двор усадьбы. В его отсутствие ничего не изменилось, он направился туда, откуда ушёл только что. Со свечой в руках в тёмном дворе он показался бы странным любому, кто бы его ни встретил. Но он остался незамеченным.

«Если вы уберёте руки от лица и откроете глаза, то увидите в моей руке свечу».

Это фраза, сказанная вкрадчивым, чуть слышимым голосом, словно разбудила юную девушку. Красными от слёз глазами она поглядела на Бальтазара.

«И я буду держать ладонь своей другой руки над пламенем до тех пор, пока вы не перестанете плакать».

Над свечой появилась ладонь. Не понимая до конца, что происходит, Дарья смотрела на свечу, потом на юношу, потом снова на свечу. Вскочила со своего места и схватила рукой подсвечник, затем набрав в лёгкие воздух, одним выдохом задула её.

«Я бы не хотела вам этого говорить, но вы дурак, дурак, какого я не видела на свете ещё никогда, как вам пришла в голову такая идея?! Вы что не в своем уме?! Видите, у меня больше нет слёз, и не потому, что вы решили измучить себя, и мне непременно вас жалко, а из-за того только, что я больше не хочу видеть это».

«Вы спасли меня от ожога, на который я себя обрёк. Понимаете, я не могу смотреть, как девушка плачет, и никогда не мог вынести женских слёз. Позвольте, я вам кое-что расскажу. Вы юная, красивая, цветущая барышня. А теперь представьте, что вся ваша жизнь – это полёт упавшего с дерева осеннего листа, и вы в начале это полёта, вы только оторвались от ветки и летите себе спокойно, даже не подозревая, что от приземления вас отделяют считанные мгновения. Я такой же осенний лист, как и вы, только оторвался чуть раньше, и, видимо, чуть раньше окажусь на земле. Это наша судьба. Но ещё наша судьба или судьба таких, как я, трепетать перед божественной красотой. Когда Яков Бёме нашёл её в отблеске солнца на старом медном чайнике, его мир перевернулся. Когда вы вытащили меня из холодной воды, и я впервые мог увидеть ваше лицо – мой мир перевернулся тоже».

«И что же сделалось с вашим миром, как он изменился? Зачем вы мне это говорите?»

«Я вижу, своим высказыванием я заставил вас смутиться. Это черта прекрасного сердца – такое смущение. Позвольте узнать о причине ваших слёз?»

«Я не должна вам это говорить. Обстоятельства складываются не в мою пользу. Как вам у нас живётся?»

«С тех пор, как мы гуляли, прошло так много времени. Мне запомнится это на всю жизнь. А может и после?! Никто же не знает, что будет после?! У меня есть для вас небольшое письмо, и я вам очень доверяю, и прошу вас раскрыть его, если я пропаду, и вы обо мне больше не будете ничего знать. Вы принимаете моё предложение?»

«Да, принимаю. Там что-то важное для вас?»

«Да, важное для меня. Мне также есть, что сказать вам, это касается ваших родителей и вас. Их хотят ограбить. Я твёрдо знаю об этом. В этом замешан мой начальник, Степан Матвеевич. У него есть сообщники. Я тоже знаю их. Но сейчас это перешло черту. Я попал в этот город из-за них, а встретил вас. Вам надо рассказать всё родителям».

«Я боюсь, они не поверят в это, и потом, отец и мать сегодня утром уехали на три дня по торговым делам в Москву. Я смогу им это рассказать только по приезду».

«Напишите им!»

«Они не поверят».

«Я буду искать встречи с вами», – произнес Бальтазар после недолгого молчания.

Дарья наградила его жемчужной улыбкой и, когда Бальтазар отошёл в сторону, быстро побежала в дом.

Глава 12. Наводнение

На следующий день Степан Матвеевич исчез из города. Просто не пришёл на работу. На втором этаже бакалеи, где, собственно, и проживал приказчик, дверь была заперта.

Тогда же случился первый по-настоящему теплый весенний день. Солнце пригревало, и от земли шёл неповторимый запах весны, имеющий множество разных оттенков. Всё было залито лучами и после дождей земля покрылась свежей зеленой травой. Стало жарко в привычной одежде, и кое-кто уже появлялся в нарядах больше предназначенных для мая.

Есть в весенней погоде что-то вроде катарсиса: апогея старого и начала нового. Экзистенциальное обновление. Весна волнительна, особенно на стыке апреля и мая, когда лето подбирается всё ближе и ближе, а зима всё дальше и дальше. Недаром в библии написано, что Христос умер и воскрес весной – вечное обновление мира, вечное рождение нового.