Большая вода

Как нередко бывает с двуличными людьми, Анфиса была, когда ей было нужно, человеком открытым и обаятельным. И к этому следует добавить, что горничная была талантливой актрисой.

Внутри же себя, она презирала весь мир, весь этот город и каждого обитателя дома, презирала, когда улыбалась, когда прислуживала или кротко смотрела в глаза отцу семейства. Но лицемерие, даже самое искусное, не может продолжаться вечно, и поэтому записка, переданная ей вчера поздним вечером, попала точно в цель и сильно её взволновала.

В записке было нечто интригующее, высказанное, конечно, полунамёками. Человек, её написавший, говорил о возможности изменить её судьбу.

В этот же день, сделав все намеченные домашние дела, она, сославшись на хорошее самочувствие и на желание прогуляться по городу, второй раз вышла из дома. Так как она не пришла по известной нам причине на встречу, она решила сама найти человека, который ей эту записку передал.

Появившись через некоторое время около бакалейной лавки Карасёвых и не желая входить, она стала прогуливаться рядом.

Внутри магазина был Бальтазар. Он, со вчерашнего вечера знавший о проделках Степана Матвеевича, решил выждать время и не только не показывать вида, но и никому не говорить ни слова о происходящем. Приказчик был немного более задумчив, нежели обычно, но в принципе оставался самим собой: с теми, кто был выше по социальной лестнице – до подобострастия вежлив, учтив до приторности. Настоящий лакей. А с теми же, кто был ему ровня или хуже того, кто был в его подчинении – груб, заносчив, хамоват, часто говорил с укором и претензией.

За время это время Бальтазар успел возненавидеть Степана Матвеевича и презирал его, как существо низкое и подлое. Часто он думал о том, что его начальник достоин пули и что он без раздумий эту пулю бы выпустил.

Покупателей в лавке не было, и Степан Матвеевич вышел на крыльцо покурить папиросу, где, неожиданно для себя, встретил горничную.

«Ах, это вы?» – он огляделся по сторонам, предчувствуя, что кто-то мог их услышать. «Почему вы не пришли в назначенное время?» – немного лукаво спросил он, убедившись, что их никто не слышит.

«Утром я почувствовала себя плохо и упала в обморок, когда шла к вам», – боязливо и с горечью произнесла Анфиса.

«Да, это случается с такими юными барышнями, как вы…» – сально улыбнулся приказчик.

«Вы передали мне записку, из текста которой я сделала вывод, что вы имеете ко мне дело. Я говорю верно? Если так, то я готова с вами поговорить прямо сейчас».

Приказчик насторожился, ему надо было как можно быстрее принять решение на тот счёт, где и когда ей обо всем рассказать. С одной стороны – улица совершенно пуста, и их никто не услышит, с другой – уместно ли говорить об этом здесь и в такой час…

«Нет, милая барышня, для этого разговора нам лучше увидеться сегодня вечером у монастыря, у той части, что выходит на почтовую улицу. Давайте в 7 вечера. Сможете?» – довольно произнёс Степан Матвеевич, всё же предчувствуя, что он не обманулся и правильно сделал ставку на эту юную дуру.

«Хорошо, я очень постараюсь быть, Степан Матвеевич. Только вы не могли бы заранее сказать, какого дела будет касаться наш разговор?»

Приказчика стало раздражать то русло, в которое зашло их общение, и это неуместное преждевременное любопытство. Но ради поставленной цели он сдержался.

«Спешу вас заверить, что, как и было сказано в переданной вам записке, тема разговора очень важна для вашего будущего. Скажем так: для будущей карьеры такой красивой, молодой и умной девушки, как вы».

«Хорошо. Я приду», – тихо ответила Анфиса.

По пути к дому с лица Анфисы время от времени спадала маска нежной девичьей кротости, и появлялся самодовольный огонёк в глазах вместе с честолюбивой ухмылкой, но этого никто не успел заметить.

День прошёл, и теплый апрельский вечер повлиял на характер Анфисы не лучшим образом, её природная мнительность как будто расцвела в тёплых и влажных сумерках, она стала пессимистом, думающем о том, что её обязательно обманут в чём-то и что старт этому обману будет дан сегодня. Её рефлексия продолжалась весь день вплоть до вечера, и она несколько раз меняла своё решение по поводу сегодняшней встречи. Но она всё же решилась и вышла из дома без четверти семь.

Подойдя к высокому кирпичному забору, отделявшему улицу от женского монастыря, и обогнув этот забор, она оказалась на ещё одной узкой улице, выходившей прямиком к зданию почты. Фонари освещали ей дорогу, и вдалеке горничная увидела кого-то очень похожего на Степана Матвеевича. При ближайшем рассмотрении это оказался именно он.

Приказчик весь день, проведённый в лавке, думал о предстоящей встрече, думал, какие именно подобрать слова и как склонить юную девушку в пользу своего дела. Но всё же его внутреннее чутьё старого лиса подсказывало ему, что его предложение будет принято и его ждёт успех.

Анфиса подходила всё ближе и ближе, и с каждым шагом ей становилось тяжелее идти. Она пыталась взять себя в руки, но кажется, что тщетно.

«Добрый вечер, Анфиса», – сладкая ухмылка появилась на лице приказчика. «Я очень рад, что вы пришли… Знаете, а я бы хотел задать вопрос в самом начале нашей беседы. Я буду с вами крайне откровенен, и в нашем разговоре я бы хотел, чтобы вы также были со мной крайне откровенны, ну, и конечно, всё должно быть строго между нами… Считайте, что я вам доверяю свою жизнь – не меньше!»

Такое бурное начало со стороны приказчика несколько смутило Анфису. Она была не готова к подобным решениям здесь и сейчас и не хотела бы быть обязанной чем-либо этому человеку.

«Вы хотели бы поменять свою судьбу, милая барышня?» – отчётливо, выделяя каждое слово, произнес Степан Матвеевич, заглянув в глаза горничной, не понимая и не видя, как взволнована она, и что несмотря на усилия над собой каждое слово или каждое движение доставляет ей мучение.

«Ну, так что же вы молчите, Анфиса?!»

«Степан Матвеевич, – взяла себя в руки горничная, – не сочтите за дерзость, но я бы хотела попросить, чтобы вы мне рассказали, что это значит, то есть что означает ваш вопрос?»

«Я бы хотел предложить вам сделку, сделку выгодную для вас и для меня», – со сдерживаемым раздражением произнёс Степан Матвеевич.

«И что это за сделка?»

Приказчик инстинктивно понизил тон, хотя на улице не было ни души.

«Анфиса, вы человек, который уже порядочное время живёт в доме Карасёвых, вы знаете и обитателей дома и то, где и как в доме всё располагается. Верно?»

«Верно…» – с небольшим удивлением произнесла горничная.

«Итак, барышня, я готов предложить вам целую тысячу рублей, а это немалый куш, за информацию о том, где Карасёвы хранят свои деньги…»

В глазах молодой девушки сверкнул огонёк, но в тоже время её словно обухом ударили по голове. Ей было трудно подобрать слова, и поэтому она долго молчала.

«Степан Матвеевич, что же вы мне такое предлагаете…» – залившись краской на лице, пролепетала Анфиса. «И скажите на милость, зачем вам это нужно, зачем вам это знать?!»

«Какая, однако, эта Анфиса дура… или притворяется дурой?! Как бы она этой своей тупостью не запорола всё дело», – подумал про себя он. Хотя, хотя, может, оно и к лучшему. «А что, если она побежит и доложит обо мне?! Надо дать понять, что я отнюдь не шучу по поводу таких больших денег».

«Милая барышня, – начал с ещё большей улыбкой он, – от этой тайны зависит судьба слишком многих людей, включая и мою судьбу. У меня есть капитал, этот капитал я готов потратить на вас, точнее на услугу, которую вы могли бы мне оказать с большой лёгкостью. Вы готовы?» – Степан Матвеевич достал две пятисотрублевые купюры.

Беглый взгляд горничной прошёлся по билетам. Они смутили её ещё больше прежнего.

«Эти деньги могли бы изменить вашу жизнь. Хотите вы этого? Вы могли бы превратиться из горничной в хозяйку… и выйти замуж, в конце концов, за достойного человека, а не жить в качестве слуги у Карасёвых. Вы понимаете, что эти деньги могли бы вам дать? Свободу! Вот, что дают большие деньги, милая моя».

Кажется, приказчик употреблял всё свое красноречие и был собой доволен, ему было очень любопытно, как Анфиса отреагирует на его слова.

«Степан Матвеевич, давайте начнём с самого начала, – потихоньку стала брать себя в руки Анфиса, – вы знаете, я девушка скромная и небогатая, и деньги мне, конечно, нужны. Вы задаёте вопрос, готова ли я поменять свою жизнь? И я отвечу, что готова. Но мне нужно понять, ради чего я получу эти деньги, и чем, возможно, мне придётся пожертвовать?! Так вот, скажите мне, зачем вам знать то, где Карасёвы хранят свои… Вы хотите их ограбить, верно?..»

Анфиса запнулась на этом слове, как человек, у которого слетает с языка что-то неприличное в хорошем обществе.

«Хватит уже заигрывать с этой вертихвосткой. Деньги она любит на самом деле, о как посмотрела на пятисотрублёвки!» – решил в своей голове приказчик.

«А что, если да – вы боитесь? Вам страшно?» – принял серьезный вид Степан Матвеевич.

«О чём вы говорите? Вы предлагаете мне поучаствовать в ограблении дома, в котором я живу. Вы предлагаете ограбить людей, которые по милосердию своему взяли меня к себе сиротой?! Мне отнюдь не страшно, страшно должно быть вам из-за того, что вы на это решились. Вы же тоже работаете у них долгое время, они доверяют вам, и это ваша к ним благодарность?»

Анфиса, высказавшая это в сердцах, теперь внимательно смотрела на него, как бы ожидая ответа.

«Нет, она не дура, она моралистка, что в принципе ещё хуже. Зачем же я ей доверился…» – начал расстраиваться приказчик.

«Отвечу вам так, милая барышня. Я всю свою жизнь в лакеях у Карасёвых ходить не хочу и вам не советую. Нам выпал шанс сделаться людьми наконец, и я повторю вам ещё раз, что человека человеком могут сделать только деньги. Вы что думаете, вы или я им ровня?! Да, побойтесь бога, если будет надо, они перешагнут через нас, как через бревно в лесу, а если господам будет угодно – раздавят нас, как насекомых одним хладнокровным движением. Благодарность?! Вы знаете, в нашем мире человек должен думать только о себе, если нет, то пропал человек. Должен о себе, потому что никто другой о нём не подумает, без корысти, конечно, а не думать о том, насколько он благодарен другому. Итак, спрашиваю у вас ещё раз: вы хотите человеком стать или до гроба будете прислуживать за Карасёвыми и платья старые за их дочкой донашивать?»

«Деньги мне нужны, прислуживать за Карасёвыми до старости я и вправду не хочу, но и предателем я быть не желаю».