Восхищение

20.12. (вечер)

Через небольшое окошко, с обратной стороны которого решетка, растекся унылый осенний пейзаж. Льет дождь. Сгущаются сумерки. Вид удивительно похож на тот, что я видел из окна своего дома. Хотя осенью везде все одинаково. Мрачно и уныло.

К. Т. попросил перечислить всех девушек, фантазии и мысли которых я запечатлел в своем фильме. Это несложно.

Я помню по порядку, начиная с Насти, которая трепетно относилась к браку и терпеть не могла, когда при ней разговаривали о детях. В ее мыслях читалось острое желание с кем-нибудь переспать. Я предоставил ей такую возможность. Мы встречались три месяца. Ее мысли не были для меня секретом. Деталь, заставляющая восхищаться Настей: шрам на переносице. Тонкий белый шрам. Собутыльник ударил Настю по голове бутылкой, и осколок стекла рассек кожу. Настя сняла туфлю и ударила собутыльника каблуком в глаз. Ее чуть не посадили за причинение тяжкого вреда здоровью. Но Настя каким-то чудом выкарабкалась.

Этот шрам будоражил во мне странные чувства. За милым Настиным личиком скрывались агрессия, злость, неуступчивость. Иногда она просила ее связать. Запихнуть в рот тряпки. Сдавить сильнее ее шею. Называть ее… да я даже слов таких не знал!

Однажды мы лежали на кровати и смотрели фильм. Это был скучный и серый фильм. Я хотел спать. Настя курила. Она сказала вполголоса:

– Не умеют сейчас снимать. Вот раньше от фильма можно было получить оргазм. Эстетический оргазм, черт побери. Он восхищал.

Я ответил:

– Кризис жанра. Всех волнуют деньги, а не чувства.

– Ты же связан с кино. Взял бы да снял что-нибудь этакое. Чтобы за душу хватало. Снимешь?

Я пожал плечами. Человек, меняющий пленку в проекторе и занимающийся линейным монтажом, имеет мало общего со съемкой фильма. Но мысль мне понравилась.

Именно тогда я начал готовить сеть с крючками. От колокольчиков отказался. Мне нужно было приковать внимание, выудить фантазии из Настиной головы. Забрать ее мысли.

А как-то раз она сказала:

– Мне кажется, мы с тобой знакомы много-много лет.

– Это потому, что я читаю твои мысли, – ответил я.

Так начались съемки.

(вырвано несколько листов)

31.01.2015

Сегодня ночью ко мне приходила Муза. От нее пахло кофе и сигаретами.

Знаете, я уже начал сомневаться в ее существовании.

Как там говорил К. Т.?.. «Первая стадия лечения – отрицание».

Я отрицал тебя, Муза. Все эти долгие осенние и зимние дни я только и занимался, что отрицал.

Чертовы врачи. Их не интересует финал. Лечение больного для них – это плавное движение по реке, без начала и без конца. Какие же тут, к черту, детали, когда нет цели?

В общем, Муза пришла. Она вышла из темноты (я всегда подозревал, что в том углу кто-то прячется!), присела на край кровати, взяла меня за руку (о эти длинные тонкие пальцы!) и сказала:

– Пора уходить!

– Господи, куда же я уйду отсюда?

– Ты не помнишь, о чем мы договаривались?

Я не помнил ничего. Передо мной на коленях лежала тетрадь. Я дописывал последнюю историю. Ту, что была до Даши. Эпизоды фильма, который существовал только в моей голове.

– Мы договаривались, что ты уйдешь отсюда, как только закончишь вспоминать о своих жертвах, – напомнила Муза. – Был такой разговор.

Я непонимающе смотрел на нее:

– Когда?

Муза едва заметно улыбнулась и рассказала.

Муза пришла ко мне, когда Даша никак не желала умирать.

Я бил Дашу по голове фонариком. Она извивалась подо мной, стонала, просила о помощи. Всюду была кровь. Крючки раздирали ее молодую нежную кожу.

Муза опустилась рядом на корточки, взяла Дашу за голову и придержала ее, чтобы мне было удобнее бить. Когда Даша затихла, Муза сказала:

– Ну, вот и все. Это финал. Бери родинку и заканчивай.

Про родинку мы обговорили за день до этого. Муза позвала меня на обед и сообщила, что нашла прекрасную девушку, которая закончит мой фильм.

Но дело было не в фантазии девушки. И даже не в том, что в ее голове оказались замечательные детали. Дело было в том, что Муза хотела, чтобы я перестал убивать женщин.

– Твой фильм – это нечто гениальное. Но мы не сможем жить вместе, если ты будешь продолжать убивать. Рано или поздно тебя поймают, – говорила она. – Поэтому пора заканчивать. Любое произведение искусства имеет финал. Его нельзя затягивать, а то выйдет совсем нехорошо.

– И как это сделать?

– Сконцентрируйся на родинке. Из-за нее тебя завтра арестуют и поместят в психиатрическую клинику. Чтобы ты больше никого не убил.

– Арестуют?

– Именно. Внутри твоей головы.

Она именно так и сказала: внутри твоей головы.

Родинка – это концентрация на мысли. Я создам в голове образ палаты, из которой не смогу выбраться, пока не пойму, что завершил фильм. Я буду полностью убежден, что сижу взаперти, что за мной наблюдают, что меня исследуют. Я возьму тетрадь и буду записывать в нее все убийства, которые совершил. Выстрою цепочку. Напишу инициалы. Наполню сюжет деталями. И в конце концов доберусь до Даши, чтобы поставить крохотную коричневую точку. Ее родинка – это финал, после которого придет восхищение.

Я смотрел на родинку. Кожа вокруг нее была усыпана мелкими каплями крови. Муза из-за спины шептала:

– Сконцентрируйся! Придай образ! Поверь!

И я поверил.

В темной палате пахло сыростью и хлоркой. Муза все еще держала меня за запястье. Я не мог отвести взгляда от ее длинных тонких пальцев. Тетрадь в моих руках дрожала.

– Я могу уйти отсюда прямо сейчас?