И снова о любви

– Ну, иди, иди, ударник…

Лифт не работал уже несколько дней и сиротливо сидел в своем сетчатом гнезде-рукаве на первом этаже. Тетя Люда осталась внизу, а он, тяжело переступая со ступеньки на ступеньку, стал подниматься наверх. «Как старик, прям», – подумал он. «И это в неполные тридцать пять? Так и до одышки недалеко. И пузо скоро будет перекрывать передний обзор».

На кухне аппетитно шкворчала на сковородке яичница с обрезками докторской, а рядом маняще расположился запотевший стопарик. За окном ветер перебирал мокрые осенние листья старого каштана, как будто просматривая их насквозь на свет фонаря.

На экране еще мелькали кадры вчерашнего сериала, когда в дверь постучали. За дверью стояла тетя Люда.

– Милай, веревки на чердаке не поможешь подтянуть? Белье до полу отвисает.

– Сейчас?

– Ну а когда? До завтра скиснет мокрое. Помоги?

– Ну, пошли…

И они вдвоем стали подниматься на чердак. Тетя Люда мерным фоном рассказывала, как старушка-сказительница, обо всех домовых новостях, но Алексей ее почти не слушал. Односложно отвечая ей, зачастую невпопад, он вспоминал о том, как на чердаке они с пацанами играли в войнушку и тайком от родителей курили. Как устраивали там посиделки, когда стали старше, и девчонки-подружки-одноклассницы все более стали занимать мысли своими все четче обозначающимися округлостями… Давно дело было. Где теперь те дружбаны-приятели? И девицы разлетелись, повыходили замуж, позаводили детей. И только вот он, один, как-то не сподобился пока…

– … так я ей и говорю, пусть не ставит он свою машину здесь. Ни пройти, ни проехать! Хоть ты, Леша, скажи ему?!

– Ага…

– Из подъезда если кому с коляской – совсем ведь не пройдет же ж. Хотя кто у нас тут с коляской? Так… старухи одни. Разве что ты разродишься? Дык и тебе для того женщина нужна…

Слово «женщина» тетя Люда произносила мягко, с малоросским выговором «жэншчина», что выдавало в ней украинские корни. При мысли о корнях тети Люды в голове появлялись черно-белые кадры, как в старом советском фильме про комсомолок, с туго заплетенными косичками, в скромных платьицах ниже колен… тьфу ты. Позвонить что ли Аленке? Хотя вряд ли из этого что-то выйдет. Со времени последней их милой встречи она стабильно фильтрует его на телефоне. Слишком концептуальная она, в простоте слова не скажет. А ему просто тепла человеческого надо. Участия. Чтоб чай на кухне было с кем пить… Может посмотреть в Тиндере? Там девушки всякие есть. Но сама мысль об этом вызывала легкое отвращение. Наверное, он просто старомоден. Мда… судьба, похоже, не намерена заниматься устройством его личной жизни с возможным последующим размножением.

Продолжая топать наверх, на лестничной площадке предпоследнего этажа Алексей услышал веселый женский смех. Что-то завораживающее было в его серебряных переливах. В одной из квартир какая-то женщина, судя по голосу – молодая, обсуждала что-то по телефону. Слов было не разобрать, да Алексей и не стал бы прислушиваться. Встревать в чьи-то разговоры, пусть даже невольно, было не в его привычке. Не хотелось выглядеть навязчивым. Хотя иногда очень хотелось оказаться в центре событий чьей-то чужой реальности. Но сейчас его скорее удивляло само наличие смеха на этой площадке. Здесь же одни старики живут? Кто-то приехал в гости? – Теть Люда, а это что? – спросил он останавливаясь.

– Где что? – прерывая бесконечный свой монолог, спросила соседка.

– Да вот. Вы слышите? Смех?

– Смех?

– Похоже, в восемнадцатой гостит кто-то у тети Жени?

– А?.. Дык это внучка Евгении, Дианка, в гости приехала. Уже пару дней гостит. Помню, малая была – бегала под стол пешком. А теперь совсем барышня.

– А…

– Хороша девка. Мож, зайдешь к ним? Мож им подсобить чем надо? Чай без мужика они. А?

– Да ладно вам, теть Люда. Скажете тоже…

– Ты почем зря не болтай. Зайди. Худо по любому не будет. А там – и людям польза, и тебе поглазеть!

– Да ладно…

– Зайди и не спорь. Спорить с начальником будешь, если кишка не тонка. А я тебе не начальник! Я тебе кто?

– Тетя Люда…

– Вот именно!

Они поднялись на чердак, и Алексей перевязал веревки, потуже их подтянув. Веревки кое-где бахромились. «Надо подкупить новые» – подумал Алексей – «завтра зайду в хозяйственный».

Тетя Люда, всплеснув руками и пожелав ему жить триста лет, стала развешивать белье. Оглянув веревки еще раз, Алексей остался доволен и пошел вниз по ступенькам к себе. Проходя мимо квартиры тети Жени, он прислушался – может снова услышит этот звонкий смех. Ну, или просто голос. Он смутно помнил ее, тети Женину внучку. Раньше, бывало, ее иногда привозила ее мамаша – Танька-лисица, погостить к бабушке летом на недельку другую. Таньку дразнили лисицей ребята во дворе за ее рыжие волосы и вздернутый торчком нос. «Дианка! Поди ж ты… Имя-то какое…» он плохо ее помнил. Перед глазами прыгали светлые хвостики «плюнь-мне-в-ухо», которые мелькали во дворе с другими детьми, и из глубины памяти доносился топот сандалий по каменным ступеням в подъезде. Алексей тогда как раз учился в институте и на такие глупости как чьи-то дети не отвлекался. Дело давнее. Да и ну его.

* * *

Остывшая яичница ушла в темноту вечера. Следом за ней ушел и стопарик, подогрев на пару минут впечатления от сериала. Вечер закончился. Отсветы экрана озаряли лицо Алексея, задремавшего перед компьютером прямо в кресле.

* * *

Он проснулся от холода. Проветривал и забыл закрыть окно. Оторвав себя от кресла, Алексей подошел к подоконнику. На улице одиноким волком протяжно и негромко подвывал сырой ноябрьский ветер. Алексей закрыл окно на гашетку. Оно слабо скрипнуло и, как ножом, отрезало звуки улицы, оставив их снаружи. Внутри воцарилась тишина полная шорохов спящего дома. Часы на стене отсчитывали мерно секунды. Холодильник гудел, плавно перебирая обертонами в своей утробной песне. Кран каплями отсчитывал гулкий ритм об раковину. В этом дыхании дома желтые мокрые листья каштана за окном танцевали на свету фонаря свой меланхоличный танец, отбрасывая тень на стены комнаты. В этом танце и в какофонии шумов была заключена какая-то осенняя безысходность. Листья через день-другой опадут, наступит зима и все в этом мире оцепенеет от зимней стужи.

«Снова зима. Холод» – подумал Алексей. «Уснуть бы на всю зиму…»

Он прикрыл капающий кран, лег под холодящее одеяло и попытался представить, как это было, когда теплый бок Аленки согревал его ночью. Бок представился очень отчетливо, а вот лицо, выражение лица, было очень туманным. Размытым.

«Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, женское» – пришла на ум Алексею строчка из любимого стихотворения.

Через минуту он уже спал.

* * *

У Димы чесались руки. Опять в школе его задирал Миколайчук. Вот ведь урод патлатый. И язык его поганый без костей. Улыбка кривая, противная, зубы пожелтели от курева, строит из себя крутого. И что только девчонки в нем находят? Так и липнут к нему! И смешок у него противный, как будто клекот баклана на речке. Говорит, девушки у тебя нет, потому что ты, говорит, лопух! И ржет, как заводной… врезать бы ему, козлу такому, по рогам… Руки чесались, а в голове мысли фонтанировали: как бы он мог ему ответить и что сказать. Да только поздно после драки кулаками-то махать…

Он шел домой по центральной улице. Весна была в самом разгаре. Каштаны цвели белыми свечками. От их запаха слегка кружилась голова. Несмотря на это настроение было препаршивое. Школа заканчивалась, уже начались выпускные экзамены и надо было вовсю сидеть и готовиться, а сил и желания на это не было никаких. Да еще Миколайчук этот… Ну нету у него девушки. Не получается. Робеет он. Например, в классе их, Братская… он как увидит ее, просто немеет. А если та взглянет на него или спросит чего-нибудь, так теряется и не знает что сказать. Или Ражина. Какая она красивая. Рыжие ее волосы, стянутые в хвостик, волнами спадают на плечи. Он часто представлял себе, как он гуляет с ней в парке, над рекой. Как они смотрят вместе на заходящее солнце, касающееся темных верхушек деревьев… Но смелости пригласить ее ему не хватало.

Мимо него пронеслась пара пацанов – одноклассников Женьки, его младшей сестры. Значит она тоже скоро будет дома. Если уже не пришла.

Женька была на два с половиной года младше и в последнее время сильно вытянулась, превратившись из веретенообразной пухлой девчонки в стройную девушку. Слегка детское выражение ее лица как-то не увязывалось с формами, все больше и больше напоминавшими женские. И приколы ее над ним становились все более язвительными, как будто Женька на нем оттачивала свой талант будущей стервы.

Вдалеке показалась кирпичная пятиэтажка с магазином посередине и ушастыми входами в подвал по бокам. Его дом. Мама, наверное, дома. Она, кажется, собиралась делать голубцы. Рот его наполнился слюной, и Дима судорожно сглотнул. Проголодался. В голове у него одна за другой начали мелькать картинки: пар над тарелкой, сметана, которую он большой ложкой зачерпывал из банки. Он даже почти почувствовал запах голубцов, хотя пахло вокруг прелой землей и новой молодой травой на газонах, вперемешку с выхлопными газами машин… Так и до голодного обморока недалеко,» – подумал он, подходя к подъезду.

Но мамы дома не было. Пошла, наверное, к тете Оле. Зато голубцы были. Их запах доносился из кухни, где вовсю хозяйничала Женька, судя по грохоту посуды.

– Димка, это ты? Голубцы будешь? – Женька услышала стук входной двери.

– Ага.

– Иди тогда за стол!

– Ща, пять сек!

Дима скинул туфли, проскочил в комнату и бросил портфель на кровать.

Женька на кухне была не одна. Приглушенный разговор, перемежающийся сдавленным хохотом, доносился оттуда.