Записки рыболова-любителя. Часть 6. Ельцинские времена. Том 6.1. Главы 557-624

– Всякие дебаты по Уставу отставить. Предстоит новое сокращение. Кто останется, тот и будет новый Устав принимать, – заявил он мне в больнице, куда я пришёл его навестить и получить ценные указания.

Надо сказать, что нашёл я его в больнице в физически очень плачевном состоянии. У него была аденома с сильнейшим воспалительным процессом, лежал с катетером, параллельно геморрой замучил, а он ещё и голодал – всё равно, мол, проблемы с выводом отходов, а голодание Пивоваровы с успехом пробовали. Короче, похудел и ослабел наш директор основательно.

Но, повторяю, только физически. В голове у него кипела куча руководящих намерений, которые он выписывал на бумажках, меняя варианты, в виде проектов приказов и распоряжений.

Основная новая идея была следующая: объявить приоритетными четыре научных направления – оптические, магнитные, ионосферные и экологические исследования (в соответствии с основными видами наблюдений в этот раз), а не приоритетные сократить, как велено.

Аэростатным и космическим лучам, т.е. лазутинскому направлению, в этом варианте места не находилось. Мне было поручено донести эту идею до Учёного Совета и заручиться его поддержкой как мерой, принимаемой Институтом в ответ на последнее Постановление Президиума РАН.

На очередном Совете (22 октября), теперь уже в Мурманске, я всё это доложил. Так, мол, и так. Обсуждение Устава велено отложить. Будет сокращение. Кто останется, тот и будет Устав принимать. В качестве меры по выполнению Постановления Президиума РАН и повторяющего его Постановления Президиума КНЦ директор предлагает количество приоритетных научных направлений сократить до четырёх, и я назвал каких.

Антилазутинский характер предложения Пивоварова был очевиден, а сам Лазутин в Мурманск не приехал, он, похоже, просто игнорировал Учёные Советы в Мурманске, все Пивоварову подпевают, не хрена, мол, туда и ездить.

В самом Совете у Лазутина сторонников-то совсем немного, не зря же его прокатили на утверждении замом директора по Апатитскому отделению, но и допустить такое откровенное попирательство остатков лазутинского направления Учёный Совет счел для себя неприличным. Эдак сегодня ты, а завтра я.

К тому же – экологические исследования только начались в институте, это новое неразвитое направление, с чего бы это ему стать приоритетным?

Сошлись на том, что направлений можно оставить и четыре, из них три первых не вызывают возражений, а в качестве четвёртого предлагаются атмосферные исследования, куда можно и лазутинцев засунуть, и экологию. Но конкретное содержание направлений нужно будет определить позднее по результатам годовых отчётов по темам, как же иначе?

Пивоваров был недоволен таким решением, но сопротивляться не стал. А следующий Учёный Совет, последний в октябрьской серии (29.10) утвердил процедуру принятия годовых отчетов по темам.

572. 1 ноября телеграмма от Ивана: «Родили мальчика 3650/53». У деда Андрея на 75-летии. Все совместители и долгострои остались на своих местах. Обида Ляцкого на Мальцева

31 октября – открытие лыжного сезона. На пластике мучился по ближнему озеру около часа: снега мало (хотя весь октябрь стояли морозы), палки лёд царапают, нет толчка для конькового хода.

На следующий день катался там же на деревяхах – получше. В этот день (1 ноября) в Калининграде Ирина второго сына родила. Иван прислал телеграмму: «родили мальчика 3650/53».

А через день мы с Сашулей и сами были а Калининграде, Сашуля взяла отпуск Иринке на первых порах помочь, а я приурочил командировку к юбилею деда – 75 лет. В этом году маме нашей (14 октября) исполнилось бы 70. Совсем немного, а сколько времени её уже нет. 14 лет.

Ирину встречали из роддома 6-го (дед в этот день из госпиталя вышел, где с очередной профилактикой по сердцу лежал), а вечером Митя с Любой из Москвы приехали.

7-го были у деда с Сашулей, Митей, Любой, Иваном, Мишей и Серёжей Лебле.

В кирхе я согласовал с Кореньковым их отчёт по договору, который забрал с собой в Мурманск, чтобы вставить его в институтский отчёт по «Арктике». В Мурманск я вернулся 10-го, а 12-го – очередной Учёный Совет в Апатитах, инициированный Пивоваровым, который за время моего отсутствия не просто выздоровел, а прямо-таки весь кипел от переполнявшей его жажды деятельности.

– Энергия из меня так и прёт, – радостно доложил он мне при встрече.

Но пёрла она явно куда-то не туда. Удивила меня повестка дня Учёного Совета.

1. Выборы в Академию Инженерных Наук.

2. О совместительстве в коммерческих структурах, учреждённых институтом.

3. О закрытии институтских долгостроев (Приёмный пункт некогерентного рассеяния, Ионозонд «Базис», Авроральный радар).

– Откуда эти вопросы взялись? – спрашиваю Боголюбова.

– Инициатива директора. Больше ничего сказать не могу.

У Пивоварова я ничего спрашивать не стал. Разговоры с ним меня ужасно утомляли, и без нужды я старался сам их не заводить. Если он сам меня не трогает, то и слава Богу, тем более не мне этот Учёный Совет вести.

Что касается Академии Инженерных Наук, то я отчасти был в курсе. Ещё до моего отъезда в Калининград мне позвонили из Архангельска, из Северо-Западного отделения этой самой Академии, одной из выросших как грибы после развала Союза, и просили передать Успенскому, что его там готовы поддержать при баллотировке в член-корры АИН, поскольку им нужен свой человек в Мурманске, а Успенского они знают и считают подходящей фигурой с зарубежными связями.

Я Успенскому это передал. Тот, как выяснилось, с энтузиазмом закрутил машину выдвижения, и вот на предстоящем Учёном Совете этот вопрос будет рассматриваться. Оказалось, однако, что выдвигаться собирался не только Успенский, но ещё и Пивоваров, и Терещенко спохватились. По дороге в Апатиты Успенский и мне предложил выдвигаться – по информатике. Полезно, мол, для института. Надо повсюду внедряться, вдруг там можно будет чем-нибудь поживиться. Для института, разумеется, для института.

Я отшутился:

– Какой я к чёрту инженер? Вот Вы и внедряйтесь, устанавливайте там связи.

И на Учёном Совете меня спросили:

– А вы почему не выдвигаетесь, если, как тут говорят, это важно для института? Может, всех наших докторов надо выдвигать?

Я ответил:

– Причины две. Во-первых, я к инженерным наукам отношение имею весьма опосредованное. Я геофизик, теоретик, специалист по математическому моделированию околоземной среды. А во-вторых, сама эта Академия у меня лично доверия не вызывает, очередная синекура, как мне кажется. Возможно, я ошибаюсь и просто плохо информирован. Но и в таком случае – чего же лезть туда, о чём понятия никакого не имеешь. А посему я и при голосовании по всем кандидатурам воздержусь, ибо не знаю, куда они выдвигаются, как же я могу судить – достойны они или нет.

Успенский обстоятельно сообщил о своей научно-инженерной биографии, но Слава Ляцкий его огорчил:

– Михаил Владимирович, я Вас уважаю и ценю Ваши работы, но Вы докторскую только защитили, и я считаю, что Вы не самый сильный специалист в нашем институте, – не назвав, правда, кого он считает самым сильным.

Терещенко на Совете не было, его кто-то представлял, вопросов не задавали.

Пивоваров же отмочил номер. Он выдвигался по специальности «экология» и начал было рассказывать, какой он крупный эколог (Крымскую АЭС запретил), а потом вдруг заявил:

– Впрочем, я снимаю свою кандидатуру. Это я по запарке в это дело ввязался (сунулся в затею). Сам не знаю зачем. Втянули меня. Ни к чему это.

Непосредственность его временами восхитительна. По запарке, так по запарке. При тайном голосовании ни Успенский, ни Терещенко требуемого количества голосов не набрали. (Успенский, правда, потом инженерным член-корром всё же стал, его в Архангельске выдвинули и провели.)

Думаю, что Пивоваров в последний момент сообразил – зачем себе здесь вслепую рейтингование устраивать, почувствовал, наверное, что прокатят.

По второму и третьему вопросам докладчиком в повестке дня стоял Пивоваров. Он напористо заявил, что решительно намерен положить конец совместительству на руководящих должностях в институте и малых предприятиях при институте (учреждённых институтом, как он уточнил), которые он назвал коммерческими структурами.

Как пример такого подхода он назвал освобождение Ейбога от должности замдиректора по общим вопросам (хотя пример был некорректным, поскольку «Техком» не учреждался институтом, а являлся просто частной лавочкой Ейбога), и дал понять, что на очереди МП «Тулома», возглавляемое Терещенко, и «МИНВО» Волкова (начальника Лопарской).

Ясно было, что главный огород, куда камни брошены, это Терещенко, который на Совете отсутствовал, а без него и обсуждать-то по «Туломе» было нечего. Волкова тоже не было, но и МИНВО не учреждалось институтом. Был, правда, Ройзен – помощник Иванова по общим вопросам, но его «Азеф» Пивоваров не упоминал и совместительство Ройзена его, похоже, вполне устраивало.

Так народ ничего и не понял – что будет-то? Что от него, т.е. от Совета хотят, и что Пивоваров намерен делать, в частности, с Терещенко?

По третьему вопросу похожая картина. Пивоваров объявляет, что решительно намерен покончить с институтскими долгостроями – приёмным пунктом некогерентного рассеяния (Терещенко), авроральным радаром (Успенский, Тимофеев), ионозондом «Базис» (Перцовский).

Но Терещенко и Перцовского нет, к тому же неясно почему «Базис» отнесён к долгостроям, он работает, хотя и не в окончательном варианте.

Успенский от аврорального радара отмежевался, хотя, по моему глубокому убеждению, это его и Пивоварова вина, что радар брошен недоделанным, что ушёл Смышляев из-за амбиций Успенского.

Какие-то соображения по радару есть у Тимофеева, но сам Тимофеев куда-то делся, послали искать, нашли в библиотеке, откуда он явился и набросился вдруг на меня – почему это в институте JGR-ов нет за последний год, валюту получаем от постояльцев, а журналов нет.

Я ему ответил, что сейчас не этот вопрос обсуждается, а судьба аврорального радара. Тимофеева же понесло и он не мог остановиться, чем разъярил Пивоварова, и он прогнал со сцены Тимофеева, закрыв тем самым дискуссию по долгостроям.