Записки рыболова-любителя. Часть 5. Поход за демократию

– Будете ли Вы создавать свой отдел в институте?

– Это далеко не самая первоочередная моя задача, но когда-нибудь, наверное, буду. Какой? Пока конкретно ничего не могу сказать.

– Ум-меете л-ли Вы с-слушать с-собес-седника? – заикаясь, спросил Белоглазов.

– Это очень хороший вопрос. Я считаю очень важным – уметь слушать собеседника. Но вот умею ли я? Во всяком случае, я стремлюсь к этому, учусь этому, стараюсь. А вот как получается – не знаю. Наверное, не всегда получается, как надо, терпения не хватает иногда. Но тут ведь, знаете, нет пределов совершенствования. Важно, что я придаю этому большое значение и стремлюсь к совершенствованию.

– Почему Вы не член партии?

– В своё время не вступил, так и остался вне рядов.

– А почему не вступили в своё время?

Тут Мингалёв решил мне помочь громкой подсказкой с места:

– Не смог выбрать, в какую партию вступать!

– Знаете, вопрос, пожалуй, не мне надо задавать, а тем, кто вступил: почему они вступили? Коммунистов у нас 20 миллионов, а беспартийных гораздо больше. Я, как большинство людей, не вступил и всё. Что тут объяснять? Объяснять надо тем, кто вступил.

В зале заулыбались.

– А как Вы собираетесь взаимодействовать с парторганизацией? В чём Вы видите её задачи?

– Ну, задачи парторганизации она сама себе ставит, а не дирекция. Это её задачи. Я же буду рад любой помощи в своей работе со стороны парторганизации.

– А как Вы относитесь к ДОСПу?

– Положительно.

– А как Вы относитесь к смертной казни? (Козелов).

– Категорически против.

Аплодисменты.

По окончании собрания Слава сказал, что досповцам я понравился – наш человек! И вообще лучше выступал, чем вчера. Лаконичнее.

480. Выступления на собраниях в Мурманске и Лопарской

Выдохся я после этого выступления окончательно. А впереди ещё Мурманск, Лопарская. Вечером чуть расслабился у Мингалёвых за обильным ужином с шикарными маринованными подосиновичками – ныне очень урожайный на грибы сезон был.

В субботу был в гостях у Мальцева, играл с ним в шахматы, обедал, а после обеда принимал в гостинице сначала интервьюеров от пэгэёвской стенгазеты, потом Яхнина от СТК – всё досповцы. Яхнин интересовался – серьёзно ли я намерен бороться?

– А что? Похоже, что несерьёзно? Где это я дал такого маху?

– Нет, всё нормально. Просто борьба будет тяжёлой, Вы это понимаете?

– Понимаю. И буду бороться. Серьёзно.

В воскресенье я перебрался в Мурманск, поселился в «Арктике», где Власков забронировал для меня номер, смотрел по телевизору Олимпиаду (Сеульскую), но как-то рассеянно, невнимательно, без былого азарта – пропал интерес.

От Власкова я узнал, что здесь же в «Арктике» Пивоваров поселился; я позвонил ему, чтобы договориться, как нам поделить Мурманск и Лопарскую, чтобы не мешать друг другу. Пивоваров пригласил меня к себе в номер, где он скучал в одиночестве, кушая виноград перед телевизором. Мы с ним покалякали немного.

Пивоваров сообщил, что он сюда заехал по дороге в Москву на заседание комиссии по Крымской АЭС, в работе которой он участвует как представитель крымской научной общественности, борющейся против этой самой АЭС. Она строится под шестибалльную сейсмичность, а многие сейсмики считают, что эта оценка сейсмичности занижена.

В ПГИ он якобы не очень-то и рвётся, поскольку недавно избран на должность завкафедрой и участвует в конкурсе на должность ректора Симферопольского университета, но Гурий Иванович (Марчук – Президент Академии Наук СССР, из Сибири, и с ним Пивоваров вполне мог быть знаком, кажется, даже работал у него на ВЦ) якобы просил его не отказываться от участия в выборе директора ПГИ.

И что ситуация здесь сложная (Мурманск-Апатиты), он и не очень-то представляет, как из неё выпутываться. Но для него ПГИ – это шанс вернуться в геофизику, от которой в Симферополе ему пришлось полностью отойти: кафедра, которой он заведует, – физики твёрдого тела.

Я выслушал этот нелишённый нехитрого бахвальства рассказ, о себе же распространяться не стал, не было настроения. К Пивоварову я относился спокойно, почему-то он не казался мне серьёзным конкурентом. Мы договорились с ним, что в понедельник я выступаю в Мурманске, а он в Лопарской; во вторник же – наоборот.

В Мурманске я увидел, наконец, строение, послужившее, как ни странно, яблоком раздора между Мурманском и Апатитами – новый лабораторный корпус ПГИ, точнее, сразу два – шестиэтажный, собственно лабораторный корпус и двухэтажная административная пристройка к нему для дирекции и хозслужб. Оба здания из тёмнокрасного кирпича, выглядят прилично, стоят на той же горе, что и старый корпус, чуть пониже его. Вокруг всё разворочено, конечно, но к Новому году собираются сдать в эксплуатацию.

Хороший подарок мурманчанам от Распопова – как никак в его директорство построено. И на фига им апатитян сюда силком тащить? Филиал якобы два этажа отберёт в противном случае. Ну и отдать временно, на договорных условиях, ведь всё равно апатитян быстро сюда не перевезёшь, даже если бы они и захотели этого – жилья-то нет.

До обеда я общался с мурманчанами – ребятами из лаборатории Власкова, отметился у Распопова, потерявшего власть, но не собиравшегося, похоже, уходить из ПГИ, у Пятси – замдиректора по Мурманску и у Терещенко. И.о. директора – Горохова с утра не было.

Распопов и Пятси были любезны, Терещенко – не очень. Он как-то неохотно, расплывчато отвечал на мои вопросы. До этого я с ним практически не сталкивался, слушал только один раз его выступление на секции в ИЗМИРАНе, когда была предзащита его докторской.

Тогда Черкашин достаточно недвусмысленно высказался, что Терещенко со своей диссертацией прёт напролом, не заручившись поддержкой квалифицированных экспертов, и его работу тогда не пропустили, что, впрочем, не помешало Терещенке вскоре защититься на закрытом спецсовете.

Власков считал его толковым специалистом в своей области, уважаемым в его собственной лаборатории, которая, однако, живёт как-то особняком, отдельно от всего института, его ребята заняты своим некогерентным рассеянием и ничего их больше не волнует. Условия для работы им Терещенко создал неплохие, но стиль жизни у них какой-то казарменный, а сам Женя многих отпугивает своей склонностью к авторитарным методам и безразличием ко всему, что не касается некогерентного рассеяния.

Мизун считал Терещенко… плохим, скажем так, человеком; Ляцкий и Мальцев – скользким; Брюнелли – самым сильным радиофизиком и математиком в институте, занимающимся самым передовым и сложным методом исследования ионосферы, и самым подходящим кандидатом на место директора.

Увы, в отношении многоуважаемого Б.Е. черезчур много людей в ПГИ были единодушны в том, что он своего зятя, мягко говоря, переоценивает.

Так вот, в разговоре со мной Женя дал понять, что все эти выборы в народе – ерунда и суета, выбирать будут академики, и надо хорошо знать ситуацию в отделении (ООФА), чтобы на что-то рассчитывать. И по тону его ясно было, что он-то ситуацию хорошо знает, в отличие от некоторых, которые лезут не на своё место.

– И главное, определись: ты за Мурманск или за Апатиты? Если за Апатиты, то я буду против тебя, ты уж извини. И не вздумай юлить – туда-сюда!

– Понял, – ответил я ему, а про себя подумал: неужели в самом деле ты будешь за меня, если я выберу Мурманск? Сомневаюсь что-то.

Выходя от Терещенко, во дворе старого корпуса ПГИ я столкнулся… со Славой Сазановым! Господи! Сколько лет, сколько зим! Больше двадцати уже! Сколько раз я приезжал в ПГИ после того, как мы со Славой окончили физфак в 1966 году, и ни разу с ним не встречался – то он в Салехарде, то ещё где-нибудь в экспедиции, только приветы друг другу передавали. Или нет, вру – встречался один раз в Апатитах, в кафе «Имандра» году в 69-м, но всё равно – когда это было…

Слава забурел, поржавел как-то лицом, голова седая абсолютно, но комплекция и манеры те же. Поболтать нам долго не пришлось – меня ждали. Но Слава успел меня спросить:

– Ты за кого – за Мурманск или за Апатиты?

– В Мурманске, разумеется, за Мурманск, – отшутился я.

Выступления кандидатов в Мурманске и Лопарской не разбивались, как в Апатитах, на два – семинар и общее собрание, а сразу собирались все желающие поглядеть-послушать возможного будущего нового директора. Терещенко, впрочем, такого желания не проявил и на встречу не пришёл, не было практически и остальных его сотрудников, за исключением старшего брата, Учёного секретаря института. Распопов же и Пятси были, появился и Горохов.

Вопросы, которые мне задавали в Мурманске, во многом повторяли то, что звучало в Апатитах, и прежде всего, конечно, – где будет дирекция, где Вы будете жить, и т.д., и т. п. Опыт, приобретённый в Апатитах, позволил мне выступить, кажется, лучше, чем там: отвечал я увереннее и короче.

Часть дирекции будет в Мурманске, часть в Апатитах, оба отделения должны иметь финансовую самостоятельность и необходимые вспомогательные службы. Где я буду жить – пока не решил, но намерен поставить дело так, чтобы этот вопрос никого особенно не волновал.

В конце концов, ни Мигулин, ни кто-либо из его замов не живут в Троицке, а в Калининграде Мигулин был в последний раз в 1970 году, когда Гострема привёз. Здесь вопрос так остро стоит потому, что люди привыкли – кто ближе к директору, кто к нему «вхож», тот и живёт лучше.