Записки рыболова-любителя. Часть 5. Поход за демократию

Я недоумевал: не жалко им столько сил и времени тратить на то, чтобы насадить демократию в ПГИ, привести к самоуправлению толпу сотрудников, вовсе этого самоуправления не жаждущих и к нему не готовых.

Тане не понравилось моё пренебрежительное отношение к народу – «толпе сотрудников», как я выразился, а Слава заявил, что под лежачий камень вода не течёт, и, что, если с народом не работать, не приобщать его к демократии, так он никогда и не станет готовым к самоуправлению. Нельзя научить плаванию в сухом бассейне.

– Всё это так, – согласился я, – но мне кажется, что бороться за демократию в рамках ПГИ – это не того масштаба деятельность для Славы и Юры, мелковато.

– Что же делать, я не член Политбюро, и даже не член ЦК, к сожалению, – ответил мне Слава.

– Жалеешь теперь, что в партию не вступил? – пошутил я.

– Да нет, конечно. С ума сошёл, что ли? Просто каждый должен бороться за демократию на своём месте. На том, которое он занимает.

Прощаясь с Таней, Алексей приглашал её заходить к нему в Москве, когда она будет там, на что Таня опять же не без досады, как мне показалось, заметила, что она не Слава, который по командировкам разъезжает, она к кухне привязана.

456. Стоит ли на куцую демократию силы тратить?

На следующий день разговоры на те же темы возобновились на безалкогольном товарищеском ужине, устроенном организаторами семинара для его участников в ресторане гостиницы «Аметист».

Собрали по пятёрке, в былые времена на эти деньги и напиться можно было, а теперь – только пожрать. Тем не менее народу явилось много, полный банкетный зал, даже не хватало мест. Слава рекламировал эту встречу как дискуссионную, но общей дискуссиии не получилось, народ явно не готов был или не желал дискутировать всухую.

Единственный дискуссионный – на весь зал – вопрос был задан неким Федоренко, человеком сравнительно новым в ионосферно-магнитосферных кругах, но физиком известным:

– Скажите, а кто это додумался сделать ужин безалкогольным? И зачем?

На это Слава без тени смущения ответил, что он считает алкоголь отнюдь не обязательным для беседы, а кроме того их – организаторов и так со всех сторон зажимают (тут имелось в виду, что организаторами семинара явились фактически одни досповцы), не хватало ещё, чтобы им спаивание иногородних и местных учёных приписали.

Ну, что же, народ поел, поговорил – на местах, ибо слышно было только соседа, и разошёлся, кто куда. Не помогли и мои призывы к Славе организовать общий разговор, каковой был им обещан. Я же большую часть вечера проболтал со своей очаровательной юной соседкой.

Она пришла вместе с Юрой Мальцевой и ещё одной женщиной, точнее, Юра появился в сопровождении двух дам, из которых старшая была, я догадался, его новой женой. Я как-то видел её один раз несколько лет тому назад, когда приезжал в Апатиты, но уже забыл, как она выглядит. Теперь, когда я пригляделся и вспомнил её, она мне показалась симпатичнее, чем в тот раз.

Юра со своими дамами пришёл поздно, когда все места были уже разобраны, он с женой сел на другом конце стола, а рядом со мной оказалась их прелестная спутница, девушка лет двадцати, в которой я опознал-таки, хоть и не сразу, Алёну – Юрину дочь от первого брака, маленькой я её часто видывал и хорошо помнил.

Как и Славина Юля, она похорошела, прямо расцвела. Как и Юля, приехала на каникулы (студентка третьего курса матмеха ЛГУ), вот не знаю только – к папе или к маме. Пришла сюда, во всяком случае, с папой, по его, думаю, инициативе. Мы разговорились.

Алёна держалась запросто, раскованно, без комплексов и в то же время скромно, так, как и следовало держаться. Узнав, что я и есть тот Намгаладзе, с которым папа вчера был в гостях у Ляцкого, и который читал там вслух свой роман (!), она принялась расспрашивать меня об этом моём произведении, которое ей расхваливал папа.

Я в полной мере удовлетворил её любопытство, ответил на все вопросы и пересказал несколько сюжетных линий моих мемуаров.

Тем временем большая часть публики уже разошлась, за столом оставалась небольшая кучка людей вокруг Славы – Козеловы и прочие досповцы. Мы с Алёной пересели к ним, на какое-то время мною завладела Антонова из НИИЯФа, но не Лиза, а Алла, постарше, расспрашивала про Калининград, а потом опять зациклились на ДОСПе. Досповцы спрашивали меня, как я отношусь к ДОСПу.

– Очень хорошо отношусь, прекрасно отношусь. Только вот цели ваши мне не совсем понятны. Распопова убрать – это понятно. А что ещё? Что именно вы ставите своей сверхзадачей?

– Мы боремся за демократию!

– Где? В ПГИ, в Кольском филиале, в Апатитах, в Мурманской области, во всей стране?

– И там, и там, и там – везде, где можем. Разве это не благородная цель, разве не в этом долг каждого порядочного человека?

– Цель-то благородная. Да вот что меня смущает. Вы действуете в рамках советских представлений о гласности и демократии, с оговорками (больше социализма), иначе и не можете действовать, – не позволят. А эти представления уже содержат в себе преграды для демократии и гласности истинной, безоговорочной. Это противоречие всей перестройки, опасность, которая внутри неё. Ибо предполагается, что кто-то определяет – это можно говорить, а это нельзя, ибо это против социализма. А что такое социализм остаётся тайной. И гласность оказывается куцей, полу-гласностью, а то и менее-гласностью. И демократия ей соответствующая. А за куцую-то демократию стоит ли столько сил тратить, как вы тратите?

– Не всё сразу. А откуда же полная демократия и гласность возьмутся, если даже куцей не будет?

– Конечно, конечно. Вы правы. Под лежачий камень вода не течёт. Просто я хотел сказать, что от вашей бурной деятельности до истинной демократии очень далеко, ни сил ваших, ни жизней ваших может не хватить, и разочарования возможны скорые. Грубо говоря, я с вас эйфорию сбиваю. Вы, досповцы, у меня прямо чувство умиления вызываете своим демократическим энтузиазмом. Но в успехи ваши скорые я не очень-то верю, уж простите. Да и демократия как самоцель… – для меня этого мало. Гласность это великолепно, но есть ли что провозглашать, о чём гласить? Это я опять же про сверхзадачу. Ну, уберёте Распопова. А дальше что? Ну, будет в ПГИ или во всём Союзе демократия. А дальше что?

– Вот, чтобы это решить, и нужна демократия. Чтобы это обсуждать, нужна гласность.

– Ну, вы – молодцы! Вас не собьёшь, чувствуется школа Ляцкого.

– Мы и сами с усами.

Практически сразу после ужина нам пришлось отправляться на вокзал, чтобы ночным поездом уехать в Мурманск: у нас были авиабилеты на утренний рейс Мурманск-Ленинград и на вечерний Ленинград-Калининград, других достать не сумели, так что в Апатитах мы пробыли всего два дня. Юра и его жена были огорчены, они рассчитывали видеть меня у себя в гостях – не получилось. То же и с Мингалёвыми. Ладно, не в последний раз, надеюсь, я здесь.

457. Февральские и мартовские рыбалки на Курском заливе

Обратно мы летели 28 января, и из окна самолёта я увидел, что Куршский залив стоит. А, выйдя из аэропортовского автобуса у Музея янтаря, я направился не к дому, а за Музей на озеро разведать ледовую обстановку. Выяснилось: лёд около 10 сантиметров. Вовсю ловят густеру.

До 13-го января температуры воздуха были плюсовые, потом заминусело, но не сильно, и вот, кажется, можно открывать сезон зимней рыбалки. Здесь, на озере, во всяком случае, его уже открыли.

На залив же (Куршский) я выбрался в первый раз лишь 6 февраля. Ездил один в Каширское. Температура воздуха плюс 4 – плюс 6 градусов, опять всё таяло, но народу на заливе было много, лёд сантиметров пятнадцать толщиной, нормальный.

Рыбачил я недолго – поехал автобусом 9:42, а вернулся на 16:33. Поймал 2 плотвы, 2 окушка, 2 ерша и 2 корюшки. Ловил в 40 минутах ходьбы от берега по направлению к Лесному. У остальных в окрестностях тоже хреново, а вот у берега (в 20 минутах ходьбы) хорошо брала мелкая плотва на мотыля, не говоря уже об окушках и ершах.

И снова сплошная оттепель, весь февраль температура плюсовая, только 20-го мороз под утро достиг минус 8 градусов, и мой второй выезд состоялся 25 февраля – через три почти недели после первого (температура воздуха минус 2 градуса, давление 743—744 мм, ясно, ветер юго-восточный, умеренный).

Ездили со Смертиным в Рыбачий (по своим командировочным-пропускам) в расчёте на корюшку. Слух был, что она там ещё до ледостава хорошо ловилась. Но расчёты не оправдались. На льду вообще никого не было в этом районе. Вдоль берега, на расстоянии метров в двести от него тянулась трещина, которую мы долго пытались сначала обойти, потом перебрались через неё и пробовали ловить в двух местах. Корюшкой и не пахло. Зато ёрш бушевал вовсю.

На втором месте, подальше от берега за трещиной я привадил-таки хлебом плотву и поймал 10 штук (средних), одного подлещика и одного приличного окушка. Смертин же тягал, тягал ершей, ни одной плотвы, но перед самым уходом вытянул полноценного леща на огрызок червя.

Возвращаясь электричкой из Зеленоградска, мы узнали, что практически по всему Куршскому заливу (но лучше всего в районе Киевской) ловят леща больше, чем плотву (по 3—6 штук, на червя и мотыля).

28 февраля ездили со Смертиным в Лесное. Ноль градусов, давление 738—722, метель, ветер южный, умеренный. При проверке документов у шлагбаума на въезде на косу сержант-пограничник сделал нам внушение, что по командировочным удостоверениям в выходные дни на косу не положено ездить. Есть специальное распоряжение облисполкома: по командировочным, начиная с 12 часов пятницы на косу не пускать. Ладно, хрен с ним, будем ездить на рыбалку в будни.

В Лесном довольно много народу рыбачило, но у всех с утра только ерши попадались, и мы с Володей потопали к противоположному берегу, аж к Киевской, где чернела огромная толпа рыбаков. Уселись, как увидели первых пойманных лещей. Володя поймал двух подлещиков и одну крупную плотву. У меня – ноль. Соседи же наши поймали по одному – три леща, а накануне, говорят, хорошо брал (до 17 штук – в Лесном слышали).

Ну, это всегда так. Вчера брал, а как мы приехали, перестал. Справедливости ради следует заметить, что давление в наш выезд весь день падало и упало аж на 16 мм. По теории рыба вообще не должна клевать при этом.

Подошёл март. Официальная зима кончилась, а на Калининградском заливе настоящего ледостава так и не было. Второй раз на моей памяти, первый – году в 1971-м, кажется. Правда, ледком в этот раз всё же затягивало, и Хорюков однажды даже пробежался по нему чуть ли не к маяку, но это был именно что ледок, толщиной не более пяти сантиметров, с промоинами, только отдельные ухари отваживались далеко ходить по нему, а как подул ветерок посильнее, и того не стало.

На Куршском же заливе лёд всё ещё держался, сантиметров 15, а местами и больше толщиной. Днём температура поднималась выше нуля, но ночью подмораживало, ветров сильных не было, и рыбалка, главным образом, лещёвая продолжалась. Я же к ней так и не сумел приспособиться, хотя пробовал разные варианты и снастей, и насадки, и места ловли. Знать, не очень-то хотелось леща поймать. В самом деле – одни кости, то ли дело – судак, или ещё лучше – корюшка.

За корюшкой нам со Смертиным таки удалось один разок съездить – 3 марта. Профком обсерватории организовал выезд желающих в Клайпеду на автобусе от Калининградского экскурсионного бюро – как бы на экскурсию, на самом деле же за продуктами к 8-му марта.

Записались и мы со Смертиным в расчёте вылезти в Ниде, чтобы порыбачить там корюшку и вернуться обратно с этим же автобусом. Про клёв корюшки в Ниде ходили фантастические, но многочисленные и из разных источников слухи, что ловят там сотнями буквально рядом с берегом и выносят мешками.

Правда, нас уверяли ещё и в том, что из экскурсионного автобуса в Ниде не выпускают, шоферам и экскурсоводам пограничники строго запрещают выпускать пассажиров. Но мы понадеялись на свои командировочные удостоверения – нам-то пограничники не страшны, имеем право!

Желающих поехать в Клайпеду набралось полный автобус, а на рыбалку в Ниду – только мы со Смертиным. У шлагбаума пограничники – всё тот же сержант! – проверили паспорта в соответствии со списком экскурсовода и высадили Ваню Каратеева, у которого не оказалось последней фотографии в паспорте (после 45-ти лет которую положено вклеивать). Ваня безропотно вылез и пошёл пешком в Зеленоградск.

Экскурсоводом у нас оказалась какая-то жутко крикливая баба, которая всю дорогу веселила нас легендами про Куршскую косу, исполнявшимися в странной вульгарно-мифологической манере с разбитными намёками на современные проблемы секса, быта и политики. Уговаривать её выпустить нас в Ниде, а на обратном пути забрать, нам не пришлось – ничего предосудительного в этом она не нашла к нашей великой радости.