Записки рыболова-любителя. Часть 7. Путинские времена. Том 7.2. Второй срок

Здравствуй, дорогой сынуля!

С понедельника всё собираюсь написать тебе письмо, но не получается – не могу сосредоточиться, собраться с мыслями. Мне кажется, что тебе плохо, что ты в растерянности. Твой не совсем логичный вопрос о наличии возможных покупателей тамбовской квартиры в Мурманске показывет, что ты, по-видимому, совсем не знаешь, что и делать. Ведь вроде бы наличие второй квартиры было как раз решением проблем с обеспечением Лениной мамы. И вдруг ее продажа? Или это Ленин «пробный шар», чтобы нам что-то показать? И почему, Митя, нынешнее ваше положение расценивается как почти катастрофическое? Ведь в прошлом году, когда Лена была на 6-месячной практике, вы так же жили на два дома и ситуация не казалась вам ужасной. Переезд конечно дорог, но вы к нему вроде бы морально готовились. И с ним ведь не стоит торопиться, пока не прояснится ситуация с твоим новым профессором.

Вопрос о костюме для представительства сложной проблемой не кажется. Это, скорее, ещё один повод, чтобы упрекнуть тебя в неспособности обеспечить семью. Те иностранцы, с которыми нам приходилось общаться и здесь, и за границей, были в одежде очень скромны. И Аля Осепян, которая постоянно ездит в Швецию и подолгу там живет, говорит об их непритязательности в одежде. Правда, это всё люди науки, т.е. вполне определенного круга. Возможно, что Лена вращается совсем в других кругах – буржуазных – где одежду носят только фирменную. И уровень жизни в этих кругах соответствующий. И что же теперь? Постоянные муки отсутствия возможностей для такой жизни? Ведь ты-то не бизнесмен, а учёный. И на ближайшие годы (научная карьера быстро не делается) твой статус, а, значит, и доход вполне определённые. И на такие доходы, наверное, живут и другие молодые научные сотрудники, если не имеют богатых родителей и семейного бизнеса, как например, Маркус, но таких, наверное, и не много. А как же живет эта основная масса – не богатых?

Я понимаю, сынуля, что тебе очень тяжело. Уже почти два года ваши выяснения отношений вращаются вокруг одних и тех же вопросов. Лене хочется, чтобы ты был совсем другим, чем ты есть. Человек, конечно, может меняться, чему-то обучаться, становиться другим. Но в каких-то, генетически заложенных особенностях характера он не может измениться. И, если его в этом переделывают, то это может иметь плохие последствия. Есть такое изречение: если вы не можете изменить обстоятельства, то измените свое к ним отношение. Но уж, если и отношение изменить не можете, то …? Тогда, наверное, расстаньтесь с этими обстоятельствами, с этими людьми, которых вы изменить не можете и не желаете их принимать такими, какие они есть.

Своим письмом, сынуля, я хотела бы как-то оказать тебе поддержку. Но, может быть, это опять моя очередная неудачная попытка. Прости, дорогой.

Обнимаю и целую тебя. Мама.

Письмо Мити от 25 апреля 2004 г.

Мама, твоё письмо огорчило и возмутило меня. В нем не слышно ни нотки в поддержку нашей семьи, наших отношений. Наоборот, в нём я вижу в очередной раз побуждение к его разрыву. Ты опять обращаешься сепаратно ко мне одному, и Лену упоминаешь только в негативном контексте. И очень несправедливо, очередной удар ножом в спину. Кто как не Лена уже шестой год вкладывает в наши отношения всю свою силу и энергию. У нас бывают трудности и разногласия, но это происходит в каждой семье, и мы успешно их преодолевали. С вашей стороны же в этих случаях только поощрение развода, вместо того, чтобы оказать моральную поддержку нашей семье, попытаться понять нас, прислушаться к нам. Если ты, мама, думаешь, что это способствует налаживанию отношений с вами, то это глубокое заблуждение. Наоборот, твое письмо еще больше отдаляет меня от вас.

В последнем письме высказывается ничем не обоснованное мнение, что Лена «зажралась». Совершенный абсурд. Лена отказывает себе везде и во всем. Её немногие вещи в шкафу куплены на блошином рынке, в «second hand» или привезены из России, последние джинсы она покупала три года назад. Для меня же она ни на что не скупится. Костюм для интервью – это единственная необходимая вещь, очень важная при поступлении на работу – такие уж здесь правила, никакие буржуазные круги тут ни при чём. Сейчас же, когда мы оказались без денег, только Лена, работая в трех местах, убирая квартиры, финансово нас обеспечивает. А к переезду надо готовиться не только морально, но и материально, при отсутствии водительских прав у нас нанимать фирму по перевозке обойдётся в несколько тысяч.

А ели бы даже у Лены эти костюмы были, то не дело рассуждать о них. Лена сама зарабатывает на свою одежду.

И сколько можно при первом разногласии во всём обвинять Лену? Чем она это заслужила? Ей приходилось и приходиться очень нелегко, она потеряла любимого отца, ей нужно заботиться о маме, она поддерживает и заботиться о нас, работает и учится, не покладая рук. Разве это не заслуживает хотя бы уважения? И если не хватает информации о том, что происходит в нашей семье, то не лучше ли воздержаться от совершенно неуместных комментариев?

Лена для меня самый дорогой и любимый человек, и я не позволю копать под нас. Пора научиться уважать выбор своего сына.

Если не хватает желания, сил и пр. в поддержку наших отношений, то прошу не вмешиваться в них. Мы справимся с нашими проблемами, и если не можете помочь, то хотя бы не мешайте. А просить прощения надо прежде всего у Лены. Митя.

715. Май. В редакции «Звезды» оставил главки «Записок». Тяжёлый телефонный разговор с Митей

М а й 2 0 0 4 г.

4 мая 2004 г., Мурманск

С 19 по 28 апреля я был в командировке в Питере и Калининграде. Получил кандидатский диплом Олега Мартыненко в Учёном Совете С-ПбГУ (так коряво называется теперь наша с ним «альма матер»), встречался с проректором С-ПбГУ по научной работе Владимиром Николаевичем Трояном, он же зав нашей кафедры физики Земли, беседовал с ним по вопросам финансирования науки в их заведении, организации управления университетом в целом (я же – председатель комиссии по оптимизации управления МГТУ), работы диссертационного совета, который возглавлял Михаил Иванович Пудовкин, а теперь будет Семёнов, и т.д., и т. п.

По аналогичным вопросам общался с Сашкой Шабровым у него в Медицинской Академии имени Мечникова, а в Калининграде – с проректорами КГТУ (бывший КТИ) по научной (Брюхановым) и учебной (Шутовым) работе (эту встречу мне Вася Слежкин (!) организовал, от него я, кстати, узнал, что Коля Бобарыкин докторскую (!) в КГТУ стряпает), с проректором по научной работе Калининградского Пограничного Института ФСБ (где Кореньков с Ваней преподают) Крюковым, с деканом физфака КГУ Лёшей Ивановым (по телефону), в обсерватории на семинаре выступил с последними нашими результатами (без какой-либо критики в этот раз со стороны ученичков моих бывших), с Шагимуратовым план проекта на грант ИНТАС обсуждал.

С тётей Тамарой в Сестрорецке к адвокату ходили по поводу раздела её дачи и участка с соседкой, которой принадлежит одна треть участка и дома, а занимает она больше половины, деньги ей оставил на размежевание через Бюро судебной экспертизы, брёвна с тётей Тамарой пилили у неё на даче, редактировал тёте Тамаре её воспоминания о работе на заводе в эвакуации в Новосибирске (и вообще о жизни там в это время) для книги, которую хотят издать ветераны завода. Новостью для меня оказалось (или забыл?), что тёти Тамарин отец взял её мать в жёны с пятью детьми (один в животе ещё был) – Лёня, Миша, Лида, Зоя, Валя – после гибели её мужа на субботнике от взрыва снаряда или мины, а потом у них ещё Тамара и Виктор родились.

По поводу отцовской квартиры в Калининграде никуда не ходил, так как понял, что Саша с Люсей без меня этот вопрос как-то для себя решили, по-видимому, с участием Татьяны Николаевны – жены Гришиного отца, а как – ни сил, ни желания даже узнавать не было.

А в Питере ещё в редакцию журнала «Звезда» заходил и оставил там кое-какие главки своих «Записок» Антонине Константиновне Славинской, пожилой, курящей прямо на рабочем месте редакторше в очках, которая хоть и не обещала прочесть быстро, но всё же папку мою взяла; договорились, что я свяжусь с ней через месяц. Вышел я оттуда с ощущением «дежа вю», что это уже было…

Ирине я рассказывал о наших проблемах с Митей. У них с Леной финансовый кризис, Мите не дали тринадцатую зарплату, живут сейчас на двух квартирах, платить за обе приходится, переезд из Констанца стоит бешеных денег, Мите на новой работе надо осваиваться, а мы вместо того, чтобы им помочь в это трудное время, настраиваем Митю против Лены, хотим их семью разрушить.

Сашуля, действительно, считала, что им лучше разойтись, коли Лену Митя не может обеспечить с её запросами, а я Мите ещё прошлым летом во Владимире сказал, что против развода, что это его крест, и он должен его нести.

Ирина откомментировала:

– Ну, конечно, у них всегда финансовые трудности, а у других их нет. Мы все должны на Лену работать.

И добавила:

– Ох, родители, не знаю, что вам и посоветовать. Сами с Михаилом справиться не можем.

Сашуля по телефону сообщила мне, когда я был в Калининграде, что написала Мите письмо (от 23 апреля). Я спросил:

– Уже отправила?

– А что, нельзя без твоей санкции?

– Ну, отправила, так отправила.

Но ёкнуло у меня что-то: зудит у ней разбирательства продолжить, а это не к добру. Когда я вернулся в Мурманск (прилетел 28-го), ответа от Мити не было, хотя Сашуля в этот день послала ему второе письмо (от 28 апреля). Ответ пришёл 29-го, но написано письмо было 25-го. 29-го я прочитал все три последних письма – два от Сашули и одно от Мити. Сашулю это его последнее письмо оглоушило. Вернувшись с работы домой, я застал её в полнейшем трансе.

Ну, что, получила по лбу? Вот не надо было соваться. Всё тебе не терпится.

Конечно, глупостей она понаписала. Но какова реакция сынули?! С каждым разом всё более хамская. Видать, достали мы их своими комментариями. Сашуля уверяла меня, что Митино письмо написано под Ленину диктовку. Какая разница – под диктовку или нет? Им написано.

А в воскресенье Митя позвонил нам домой. И очень агрессивным тоном потребовал от мамы извинений.

Сашуля дрожащим голосом сказала, что его последнее письмо написано не как к матери, а как к чужому, глубоко антипатичному человеку, которого хочется по щекам отхлестать. Я, в свою очередь, потребовал извинений от него и обозвал его свиньёй неблагодарной.

– Мама, может, и не права, и ерунду написала, но к чему этот грубый тон? Зачем маме приписывать выражение «зажралась», которое она в принципе не употребляет? (– Говорила!, – кричал в ответ Митя. – Нет, никогда! – восклицала Сашуля.) Какой ещё «очередной удар ножом в спину»? Что ты несёшь? Неужели вы с Леной не понимаете, что такими выражениями отношения не налаживают и добиваются совершенно противоположного желаемому результата? Я тебе уже перестал писать, хочешь, чтобы и мама перестала?

Митя ответил, что это мы разрушаем наши с ними взаимоотношения, что мы их всё время поучаем, а выслушать и понять их не хотим, и что иногда такой жёсткий тон необходим, на что я ему сказал:

Ну, и оставайся с этим…

И повесил трубку. Просто физически не мог дальше эту перебранку продолжать.

Сашуле-то я уже не раз говорил, что не надо в их отношения влезать, какой бы Лена ни была. Сами пусть разбираются. Им, действительно, трудно. Мите особенно – меж двух огней оказался. Да и Лену мне жалко. Они с Сашулей на пару зацикленные – каждая на своём. Очень всё грустно это.

Письмо Сашули Мите от 6 мая 2004 г.

Дорогие Митя и Лена!

Я очень сожалею, что мои письма и высказанные мною мнения и оценки так возбудили вас. Папа всё время меня ругает, что я навязываю вам свои решения и, высказывая свои мнения, фактически вмешиваюсь в ваши отношения. И хотя я вроде бы таких намерений не имею, на деле, наверное, получается именно так. Простите.

Но, тем не менее, я не нахожу в своих письмах повода для тебя, сын, считать их «очередным ударом ножа в спину», «подкопом под вас», мнением, что Лена «зажралась». Подобные высказывания в свой адрес считаю просто оскорбительными. В таком тоне не выясняют отношения и не улучшают взаимопонимание. И папа резко оборвал телефонный разговор, не желая продолжать его в том агрессивном с твоей стороны, Митя, тоне. Да при том ещё, что ты так непоколебимо уверен в абсолютной правоте своих мнений, в своем праве быть с нами жёстким, а иногда даже жестоким. И ты в этом даже ни разу не усомнился за все эти два года наших выяснений отношений.

А Лена достойна уважения не только за те качества, которые ты, Митя, перечислил, но и ещё за многие другие. Мама.

Письмо Юры Зарницкого от 14 мая 2004 г.

Здравствуйте, уважаемый Александр Андреевич!

Может, Вы помните ещё меня – до 1991 я работал у Власкова, а потом ушел из ПГИ и уехал в Израиль. Случайно нашёл в Сети сегодня Ваши «Записки рыболова-любителя» и почитал их с большим удовольствием («…И всё былое в отжившем сердце ожило,» – буквально так).

Прошлым летом я вновь побывал в Мурманске, но очень недолго, заходил в ПГИ, посетил и Мореходку; повидался с Власковым, Боголюбовым, Колей Овчинниковым, Полтевым и др. ПГИ предстал перед моими глазами как унылый погост, ревностно охраняемый румяным сторожем по фамилии Терещенко. В полутемных коридорах кладбищенская тишь, и только эхо разносит иногда крики доблестного и неутомимого Мельниченки…