Сказания о земле Русской. От Тамерлана до царя Михаила Романова

Слух об отшельниках дошел до прибрежных жителей, и они послали одну семью, чтобы ознакомиться ближе со средствами острова с целью устроить на нем поселение. Раз Савватий пел с Германом воскресную всенощную и вышел покадить крест, поставленный перед их кельей. Вдруг неожиданно послышались крики. Оградив себя крестным знамением, дряхлый старец бросился смело на них и увидел горько рыдавшую женщину. «Я шла к мужу, – объяснила она, – и вдруг встретила двух светлых юношей, сказавших мне: „Бегите отсюда, не для вас это место; сонмы иноков будут здесь славить Бога; бегите, иначе скорая смерть постигнет вас“». Герман рассказал старцу об этой встрече, и оба прославили Господа за возвещенную им Его волю.

На шестом году совместной отшельнической жизни Герман отправился на берег к реке Онеге, для нужд кельи; после же его отъезда в том же году старцу Савватию было извещение о скором его разрешении от телесных уз. Он решил поспешить на твердую землю, чтобы приобщиться Святых Тайн и, пробыв два дня на море в ветхой лодке, достиг берега, после чего отправился в часовню на реку Выг, где встретил нового игумена Нафанаила. Нафанаил причастил Савватия, и тот на другой день умер; Савватий скончался сидящим в куколе и мантии, с кадильницей в руках и молитвою на устах и был похоронен тут же, у часовни.

По кончине Савватия остров долго оставался необитаемым. Только в 1436 году старец Герман встретил на устье реки Сумы инока Зосиму, искавшего удобное место для безмолвия, и рассказал ему про свою жизнь с Савватием. Зосима предложил Герману вновь отправиться с ним на Соловецкий остров, куда оба старца и прибыли благополучно. Они тотчас же поставили себе кущи из ветвей и провели ночь в молитве.

Утром Зосима, выйдя из шалаша, увидел над собой необыкновенный свет и в воздухе церковь. Вначале он ужаснулся, так как еще не был знаком с видениями, но затем возблагодарил Господа за указание места для сооружения храма, после чего немедленно же стал с Германом рубить лес для постановки келий. На исходе лета Герман отправился на сумский берег, чтобы запастись хлебом, и не смог из-за непогоды вернуться до весны на остров, на котором Зосима оставался совершенно один, причем хлеб ему приносили два каких-то неизвестных человека, бесследно затем скрывавшиеся.

По возвращении Германа к ним мало-помалу стали собираться другие иноки, и общими трудами была воздвигнута церковь во имя Преображения Господня, в которую блаженный Иона, архиепископ Новгородский, прислал антиминс и церковную утварь. Затем по просьбе братии он послал им и игумена; но игумен этот из-за суровой природы не мог оставаться на Соловках. Иона прислал другого; когда же и второй не выдержал тамошних условий жизни, то братия упросила Зосиму принять на себя игуменство, на что он согласился после многих отказов. Монастырь скоро прославился святостью жизни своих иноков, и к нему начали стекаться богомольцы и приношения.

Через несколько лет была построена другая церковь Преображения Господня, а потом и Успения Божией Матери.

Затем, к великой радости братии, удалось разыскать одного новгородца, который похоронил Савватия у устья реки Выг. Сам Зосима отправился за его телом и перевез в Соловки. Мощи Савватия оказались не только нетленными, но источали при этом благовонное миро.

По делам обители преподобному Зосиме пришлось побывать и в Новгороде. Нравы вольного города пришли в это время уже в полный упадок, и действительная власть над ним принадлежала алчной и властолюбивой женщине – знаменитой Марфе Посаднице из семьи Борецких. Она сурово приняла Зосиму и велела его выгнать из своего дома. Тогда он покачал головой и сказал: «Вот наступит день, когда в этом дворе исчезнет сила жителей его, и затворятся двери дома сего, и уже никогда не отворятся, и будет двор этот пуст». Новгородский же владыка принял сторону Зосимы и выхлопотал ему грамоту на владение Соловецким островом.

Тогда смилостивилась и Марфа; она просила у него прощения и пригласила на большой обед к себе. Зосима согласился. На этом пиру у Марфы произошло замечательное явление. Святой старец взглянул на шестерых бояр, сидевших за столом, затрепетал и заплакал. Те поняли, что он видел нечто ужасное. «Я видел, – говорил он своему ученику Даниилу, возвратившись с пира, – страшное видение: шестеро этих бояр сидели за трапезой, а голов у них не было; и в другой раз я взглянул на них и то же увидел, и в третий – все то же. С ними сбудется это в свое время, ты сам увидишь, но никому не разглашай неизреченных судеб Божиих».

Старец Зосима скончался 17 апреля 1478 года, на 16 лет пережив великого князя Василия Темного, причем вскоре после его кончины исполнилось виденное им на пиру у Марфы Борецкой.

Он умер в полной памяти, завещав братии мир и соблюдение устава и назначив после себя игуменом отца Арсения.

Православная церковь причислила Савватия и Зосиму к лику святых.

Глава 2

Великое княжение Иоанна III Васильевича. Великий Новгород. Брак с Софией Фоминичной. Строительство Иоанна. Присоединение Твери. Менгли-Гирей Ахмат. Братья и внук. Война с Литвою. Победы на Востоке. Сношения с Западом. Внутренние дела Московского государства. Жидовствующие. О титуле русского государя

Василий Темный благословил своего старшего сына Иоанна III[6 - Иоанн I – Калита, Иоанн II – Кроткий, или Добрый, – отец Димитрия Донского.] Васильевича великим княжеством Московским и городами Коломной, Владимиром, Переяславлем, Костромой, Галичем, Устюгом, Вяткой, Суздалем, Нижним Новгородом, Муромом, Юрьевом, Боровском, Калугой, Алексином и некоторыми другими; остальные же четыре его сына – Юрий и Андрей Большой, Борис и Андрей Меньшой – получили лишь по два – по три второстепенных города в уделы. Таким образом, Иоанн Васильевич получил в наследство область в 30 раз большую той, которую завещал своим детям первый собиратель Москвы, его прапрадед Иоанн Калита.

Такое огромное увеличение московских владений было плодом преемственной деятельности целого рода умных, настойчивых и бережливых предков Иоанна III. Однако размеры этих владений все же составляли лишь незначительную часть всей Русской земли, бывшей под властью Владимира Святого и Ярослава Мудрого.

Во второй половине XV века почти весь Русский Север, с северо-западным углом у Финского залива, составлял область вольного города – Великого Новгорода, к которому на юго-западе примыкала маленькая область другого вольного города – Пскова. Вся же Западная Русь, нынешняя Белоруссия, вместе с областью Смоленской, и вся Малая Русь (Галиция), Волынь, Подолия и Киевская область, с соседними к ней землями – нынешними великорусскими губерниями – Курской и Орловской и даже с частями Тульской и Калужской, входили в состав Литовско-Польского государства. За Тулой же и за Рязанской землей начиналось обширное степное пространство до берегов морей: Черного, Азовского и Каспийского, где оседлому русскому населению не удавалось основаться прочно и где господствовали татары, свившие себе разбойничьи гнезда в Крыму, надежно прикрытом со стороны русской степи Перекопским перешейком, и на южной Волге, в Сарае и Астрахани.

На средней Волге, как мы видели, обосновались татары Казанского царства; наконец, на нашем северо-востоке – вятчане хотя и числились за московским князем, но мало слушались его.

Сам стольный город Москва лежал вблизи трех окраин княжества: на севере верстах в восьмидесяти начиналось княжество Тверское, самое враждебное Москве изо всех русских княжеств; на юге верстах в ста шла по берегу средней Оки сторожевая линия против самого беспокойного врага – татар; а на западе – в ста же с небольшим верстах за Можайском, в Смоленской области, стояла уже Литва, самый опасный из всех врагов Москвы.

Таким образом, достаточно было нескольких переходов для неприятеля, чтобы он мог достигнуть Москвы с севера, запада и юга. Вместе с тем Московское княжество было далеко не самым крупным. Литовское государство, большинство населения которого состояло из русских, и области Новгорода Великого были гораздо обширнее его.

Заметим также при этом, что на всем огромном пространстве Русской земли, кроме крайнего севера и востока, не было деревни, которая не находилась бы под чужим, иноземным, игом: на западе они были под властью Литвы, а на востоке время от времени русским князьям приходилось собирать дань, чтобы отправлять ее татарам в Золотую Орду, которые все же продолжали считаться верховными владетелями Северо-Восточной Руси.

Таким образом, несмотря на большие успехи, достигнутые напряженными трудами предков Иоанна III, при восшествии его на прародительский престол дело, завещанное ими, – собирание Русской земли – было далеко еще не закончено. Правда, он имел за собой лучшие чувства всех русских людей, всей народной тверди, тяготевшей к Москве, и огромную поддержку в лице нашего доблестного духовенства, а также ряд испытанных, верных слуг среди бояр и прочих чинов военно-служилого сословия. Однако немало предстояло трудов и самому 22-летнему великому князю Иоанну, чтобы вести государство по тому пути, который завещали ему его предшественники и первые митрополиты и чудотворцы московские.

К великому счастью для нашей Родины, он обладал для этого всеми необходимыми душевными свойствами. Это был истинный потомок Всеволода III Большое Гнездо и Иоанна Калиты. Человек твердый, умный и необыкновенно трудолюбивый, несомненно, отлично знакомый во всех подробностях с прошлым Русской земли, он чрезвычайно ясно усвоил себе великие заветы своих предков и всю свою жизнь настойчиво стремился приводить их в исполнение. При этом, испытав с юных лет превратности судьбы, он рано познал жизнь и людей и к каждому делу относился с необыкновенной обдуманностью, трезво взвешивая все обстоятельства, прежде чем принять какое-либо решение.

Принимая с детства участие в военных походах, он, едва достигнув 17-летнего возраста, уже одержал блистательную победу над татарами на берегу Оки; однако, ставши государем, Иоанн не увлекся славой завоевателя: обращая самое большое внимание на устройство своих вооруженных сил и искусно выбирая для начальствования над ними соответствующих военачальников, он тем не менее по примеру пращура своего Всеволода Большое Гнездо с большой неохотой обнажал свой меч, но когда делал это, то, подобно всем великим полководцам, сразу назначал значительные воинские силы для похода, с тем чтобы быстро решить дело в свою пользу.

Если мы прибавим к этому большую почтительность к матери, нравственность в семейной жизни и истинное благочестие, то мы получим довольно полное представление о молодом великом князе Московском, призванном волею Божиею совершить великие дела для дальнейшего собирания Русской земли в продолжение 43 лет своего великого княжения.

При этом необходимо заметить, что Иоанном всегда очень разбирались средства для означенного собирания, и усиление Московского княжества имело всегда твердые поводы и причины, которые оправдывались обстоятельствами тогдашних княжеских отношений и общеземскими целями. Собрать землю было легко только после того, как были собраны умы народа в полное убеждение, что в земле, как и в каждом дворе, должно быть единое хозяйство и один хозяин – господарь. Как только развилось и окрепло понятие о земском государе, так началось и прямое собирание Русской земли, и потому настоящим ее собирателем в смысле земского соединения и настоящим государем всея Руси был Иоанн III Васильевич. Он с большим умением воспользовался силой, накопленной его предшественниками, которая заключалась не в земельных приобретениях, а в общенародном убеждении, что для спокойствия земли необходима единая крепкая власть.

К величайшему нашему сожалению, не сохранилось достоверного изображения Иоанна. Но из описания летописца мы знаем, что это был высокий, стройный князь, с проницательным взглядом; он носил длинную бороду и был, кажется, несколько сутуловат.

С первых же шагов своего великого княжения Иоанн показал себя мудрым правителем, свято чтущим договоры и обязательства. Мы видели, что малолетний рязанский князь Василий воспитывался в Москве, а владениями его управляли московские наместники. Понятно, одним своим словом Иоанн мог присоединить его владения к своим, но он отнюдь не сделал этого, а, по достижении Василием 16 лет, отправил его в Рязань, женив предварительно на сестре своей Анне, с которой был связан нежной дружбой. Этим он приобрел себе в рязанском князе верного и послушного сподвижника.

В то же время со своим шурином, князем Тверским Михаилом Борисовичем, Иоанн заключил договор, как с братом и равным себе великим князем. С Псковом и Новгородом он держал себя также по старине. Когда псковитяне просили у него ратной помощи против ливонцев, он тотчас же послал ее им, после чего немцы позорно бежали; когда же Псков попросил для себя отдельного от Новгорода епископа в надежде, что Иоанн примет их сторону, так как новгородцы по-прежнему делали многое, чтобы возбудить против себя гнев великого князя, то он, во имя справедливости, поддержал новгородского архиепископа, на стороне которого было право, освященное стариной.

Первый поход по вступлении Иоанна III на престол был на Казань. В 1467 году служилый татарский царевич Касим донес Иоанну, что его доброхоты в Казани предлагают ему самому сесть здесь на царство, и просил у Иоанна помощи. Он выслал ему сильную рать под начальством князя Стриги-Оболенского. Рати, однако, из-за осеннего времени не пришлось сражаться с казанцами, причем вследствие наступившего ненастья она отходила с такими лишениями, что даже принуждена была есть в постные дни скоромное. Но князьям Даниилу Холмскому и Хрипуну Ряполовскому и некоторым другим воеводам удалось разбить отдельные татарские отряды в 1468 году, за что татары в том же году подошли к Вятке и заставили ее жителей передаться казанскому хану.

Тогда весною 1469 года великий князь послал на Казань большую рать из боярских детей на судах под начальством воеводы Константина Александровича Беззубцева, из славного рода бояр Кошкиных-Кобылиных; другая рать, собранная из московских городовых людей, шла с князем Нагим-Оболенским. Она должна была соединиться с первой под Нижним Новгородом. Наконец, третья рать, под начальством князя Даниила Ярославского, была двинута из Вологды и Устюга на Вятку, чтобы заставить вятчан идти на казанского царя.

Беззубцев и Нагой-Оболенский соединились в Нижнем. По-видимому, в это время казанская ханша, имевшая у себя огромное влияние на дела, успела прибыть в Москву и упросить Иоанна вступить в переговоры о мире, так как Иоанн послал Беззубцеву грамоту, в которой приказывал ему самому стоять в Нижнем, а отпустить на Казань только охотников. Но когда Беззубцев передал через князей и воевод эту грамоту рати, то все войско, как один человек, отвечало: «Все хотим на окаянных татар за святые церкви, за государя великого князя Иоанна и за православное христианство», – и поэтому Беззубцев, исполняя приказ великого князя, остался один в Нижнем.

Ратники же, отслужив молебен за государя и по силе раздав милостыню, на третьи сутки подошли к Казани. Здесь они неожиданно напали на посад, убили в нем и сожгли множество татар и освободили большое количество христианских пленников; затем они отступили на близлежащий остров в ожидании подхода главной рати хана Ибрагима, собравшего большие силы. Действительно, татары не замедлили появиться в огромном количестве; воеводы и ратники собрались крепко обороняться и начали отсылать от себя молодых людей с большими судами. Но молодежь также рвалась в бой; она стала нарочно в такое место, где должна была встретиться с татарами, и вместе со старшими ратниками прогнала неприятеля до города, после чего все благополучно отошли на соединение с Беззубцевым. Последний вскоре блестяще отбил нечаянное нападение татар, произведенное на него после того, как ханша Казанская, возвращавшаяся из Москвы, объявила ему о заключении мира.

Еще более блистательными подвигами ознаменовали себя войска князя Ярославского, шедшего к Казани реками Вяткой и Камой. Они подошли тогда, когда рать Беззубцева уже ушла из-под нее и вся казанская сила преградила им судами выход из Камы в Волгу. Тем не менее, несмотря на огромное неравенство сил, русские смело вступили в бой, чтобы пробить себе дорогу. Битва была ожесточенная; секлись, схватываясь руками; несколько русских воевод пало на месте, но наши беззаветные храбрецы во главе с доблестным князем Василием Ухтомским, который скакал по связанным неприятельским судам и бил палицей неприятелей, наконец пробились и с честью прибыли к Нижнему, откуда послали бить челом Иоанну.

Великий князь до крайности обрадовался этим подвигам и дважды посылал Ухтомскому и Ярославскому по золотой деньге, что считалось в то время величайшей наградой. Скромные герои наши отдали эти деньги священнику, который был с ними под Казанью, прося его помолиться Богу о государе и обо всем его воинстве.

Эти блистательные подвиги не дали, однако, осязательных следствий, так как войска наши действовали порознь. Тогда летом того же 1469 года Иоанн послал под Казань двух своих братьев: Юрия и Андрея Большого, со всею силою московской и устюжской, конной и судовой, которая 1 сентября вогнала татар в город, обвела вокруг него острог и переняла воду. При таких обстоятельствах Ибрагим, видя себя в большой беде, заключил мир по всей воле великого князя и выдал всех пленников, взятых за 40 лет, которых было, конечно, великое множество.

Усмирив Казань, Иоанну пришлось заняться Господином Великим Новгородом.

Мы видели, что только особое заступничество святого Ионы, архиепископа Новгородского, и смерть Василия Темного помешали последнему нанести окончательный удар новгородским порядкам, которые развились во время княжеских усобиц на Руси и которым необходимо было положить конец, когда земля вновь начала собираться к Москве. Однако Иоанн III, верный своему правилу – свято чтить договоры и без крайней нужды не прибегать к оружию, – тщательно соблюдал, как мы говорили, по отношению к Новгороду старину и мир, заключенный его отцом.

Конечно, новгородцы отлично понимали, что при первом же случае, когда они нарушат свои обязательства к Москве, то последняя поднимется грозной войной, которая сразу положит конец их независимости.

В вольном городе, как всегда раздираемом раздорами различных партий, к этому времени возникло разделение между сторонниками Москвы и сторонниками другого собирателя Руси – Литвы, которая одна могла противостоять Москве. Литовские князья были католиками, а новопоставленный для Западной Руси митрополит Григорий человеком весьма сомнительного православия; поэтому отделение Новгорода от Москвы на сторону польско-литовского государя – Казимира – являлось, несомненно, изменою как русскому делу, так и православию.

Зато эта отдача себя под покровительство Литвы сулила сохранение старых вольностей, которыми пользовалось исключительно новгородское властолюбивое денежное боярство, почему среди этого боярства и образовалась сильная партия, решившая поддаться Казимиру, чтобы оградить себя его заступничеством от Москвы. Во главе ее стояла вдова умершего посадника Марфа Борецкая, на пиру у которой имел страшное видение святой Зосима. Эта алчная до власти старуха, несмотря на свой преклонный возраст, так как имела уже взрослых сыновей, изо всех сил старалась привлечь на сторону Литвы возможно больше сторонников и не щадила для этого своих богатств, причем мечтала выйти замуж за того литовского сановника, который будет прислан Казимиром в Новгород наместником, и рассчитывала разделить с ним власть.

Подобное явно враждебное к Москве настроение не замедлило сказаться: скоро в Новгороде начались оскорбления великокняжеских людей и нападения на московские владения. Иоанн III, конечно, отлично понимал, в чем заключалось дело, но решил сначала действовать на новгородцев увещаниями. Он кротко послал им сказать: «Люди новгородские, исправьтесь, помните, что Новгород – отчина великого князя, не творите лиха, живите по старине!»

На это новгородцы оскорбили великокняжеских послов на вече и послали ему такое дерзкое слово в ответ: «Новгород не отчина великого князя. Новгород сам себе Господин».

Но и этот дерзкий ответ не вывел из терпения Иоанна.

Он послал на него сказать новгородцам: «Отчина моя Великий Новгород, люди новгородские! Исправьтесь, не вступайте в мои земли и воды, держите имя мое честно и грозно, посылайте ко мне бить челом, а я буду жаловать свою отчину по старине».

Московские бояре заметили великому князю, что Новгород оскорбляет его достоинство. Но он хладнокровно отвечал им: «Волны бьют о камни и ничего камням не сделают, а сами рассыпаются пеною, как бы в посмеяние. Так будет и с этими людьми новгородскими».

Между тем в 1470 году умер глубокочтимый Иоанном новгородский владыка святой Иона, бывший, как мы видели, горячим защитником своего города перед Москвой, причем на его место был выбран Феофил, человек слабой воли и без связей в Москве, а к новгородцам прибыл из Киева на княжение, по их приглашению, Михаил Олелькович, внук Ольгерда, – человек православный, но подручник и сторонник Казимира. В это же время партия Марфы Борецкой стала настойчиво требовать заключения договора с Литвою о переходе Новгорода под ее власть. В городе по этому поводу начались оживленные сходки, совещания и споры.

Новгородцы в это время были уже далеко не такими доблестными людьми, которых мы видели во времена Ярослава Мудрого. Несмотря на то что земля их была всегда в особо благоприятных условиях сравнительно с другими русскими землями, так как она почти не страдала от княжеских усобиц и почти не знала половцев и татар, ведя при этом богатейшую торговлю и обладая богатейшими же владениями на северо-востоке Руси, население ее заметно выродилось к концу XV века. Уважение к великокняжеской власти пало, воинская доблесть граждан исчезла, и нажива и властолюбие были главнейшими нравственными двигателями всех, причем денежная знать всецело владела вечем путем подкупа «худых мужиков-вечников». Положение же новгородских крестьян было самое тяжелое по сравнению с крестьянами остальных местностей. Падение общей нравственности вызвало, конечно, сильные непорядки во всех отраслях управления. Описывая новгородские злоупотребления, летописец с горечью замечает, что не было тогда в Новгороде правды и правого суда, был по всей области раздор, крик и вопль, «и все люди проклинали старейшин наших и город наш».

В это время в подгородном новгородском урочище Клопске жил замечательный праведник, про которого мы уже говорили: это был юродивый – блаженный Михаил Клопский. Он еще в 1440 году, встретив новгородского владыку Евфимия, сказал ему: «А сегодня большая радость в Москве. У великого князя (Василия Темного) родился сын, которому дали имя Иоанн. Разрушит он обычаи Новгородской земли и принесет гибель нашему городу».

Приезд Михаила Олельковича, состоявшийся в 1470 году, и деятельность партии посадницы Марфы по переходу под власть Литвы совпали со страшными знамениями в Новгороде. Сильная буря сломила крест на Святой Софии; колокола в Хутынском монастыре сами по себе издавали печальный звук; на некоторых гробах появлялась кровь. Посадник Немир, также сторонник Марфы и Казимира, заехал однажды в монастырь к Михаилу Клопскому. Тот спросил Немира: «Откуда ты?» – «Был, отче, у своей пратещи (тещиной матери)». – «Что у тебя, сынок, за дума, о чем это ты все ездишь думать с женщинами?» – «Слышно, – сообщил посадник, – летом собирается на нас идти князь Московский, а у нас есть свой князь Михаил». – «То, сынок, не князь, а грязь, – возразил блаженный. – Шлите-ка скорей послов в Москву, добивайте челом великому князю за свою вину, а не то он придет на Новгород со всеми своими силами. Выйдете вы против него, и не будет вам Божьего пособия, и перебьет он многих из вас, а еще больше того в Москву сведет, а князь Михаил от вас в Литву уедет и ни в чем вам не поможет».