Апология дворянства

Г. А. Ландау: «Когда грозный бунт в эпоху непосильных военных напряжений потряс страну и сбросил всю государственную иepapxию – к власти подошли единственные организованные силы, оказавшиеся созвучными тенденциям развала, именно идеологии и партии революционные, социалистические. В них – как выше указано – огромное место занимали евреи; тем самым евреи приблизились к власти и заняли различные государственные „высоты“ – пропорционально не их значению в России, а их участию в социалистических организациях. Но далее, заняв эти места, естественно, что – как и всякий общественный слой – они уже чисто бытовым образом потащили за собой своих родных, знакомых, друзей детства, подруг молодости… Cовершенно естественный процесс предоставления должностей людям, которых знаешь, которым доверяешь, которым покровительствуешь, наконец, которые надоедают и обступают, пользуясь знакомством, родством и связями, необычайно умножил число евреев в советском аппарате»;

Он же: «Поразило нас то, чего мы всего менее ожидали встретить в еврейской среде – жестокость, садизм, насильничание, казалось, чуждое народу, далекому от физической воинственной жизни; вчера еще не умевшие владеть ружьем, сегодня оказались среди палачествующих головорезов».

Никакие цитаты, впрочем, не заменят впечатления от книги в целом, которую я и рекомендую вниманию вдумчивого читателя.

Авторы, конечно, не знали и сотой части того, что сегодня знаем мы об участии евреев в революции, об их роли в создании советского правительства, всей советской администрации и, что чрезвычайно существенно, советской репрессивной системы[76 - Литература на сей счет обширна. В частности, автору этих строк принадлежит малотиражная книга «Ядовитая ягодка революции» о Генрихе Ягоде (Енохе Иегуде), фактически возглавившем после смерти Дзержинского весь репрессивный аппарат. Осмелюсь рекомендовать ее читателям (ссылку см. выше в примечаниях).]. Особенную важность я склонен придавать национальному происхождению самых значительных и зловещих фигурантов дела: Ленина и Дзержинского. Ни в одном из них не было ни капли русской крови. Зато еврейская кровь – была в обоих. При советской власти этот факт не обсуждался, точнее: замалчивался. Он служил Большим Государственным Секретом.

Но для своей эпохи слово авторов берлинского «крика души» было честным. А что самое важное – они, отдадим должное, не остановились и перед главным выводом, выписанным рукой Пасманика: «Ответственно ли еврейство за Троцких? Hecoмненнo. Как раз национальные евреи не отказываются не только от Эйнштейнов и Эрлихов, но и от крещеных Берне и Гейне. Но в таком случае они не имеют права отрекаться от Троцкого и Зиновьева». «Отрицание ответственности с еврейской стороны в значительной мере основано на недоразумении», – вторил ему, обращаясь к своим соплеменникам, И. О. Левин.

Книга «Россия и евреи» – не научное исследование. Его, пожалуй, кое-кто упрекнет в субъективности. Но это живое свидетельство, и настолько честное, животрепещущее и убедительное, что вполне заслуживает быть отправной точкой для ученого, служить для него верным камертоном. Особая важность данного свидетельства в том, что оно исходит именно от евреев, что не позволяет взять под сомнение его непредвзятость и научную ценность.

Мнения, выраженные в цитированной выше книге, полностью подтверждаются, однако, фактами и такими сугубо научными источниками, как исследования Будницкого и Слезкина, проанализированные мною предварительно в отдельной работе. Ценность этих исследований также во многом определяется тем, что оба автора – евреи, вряд ли заинтересованные в возведении напраслины на свой народ. Тем не менее, анализируя их книги, размышляя над прочитанным, можно придти к следующим выводам.

1. Из этих книг непреложно следует (хотя сами авторы избегают оперировать подобной гипотезой), что к концу XIX – началу ХХ века в России уже вовсю шла необъявленная и даже всячески маскируемая образованными слоями общества, но тем не менее реальная русско-еврейская этническая война[77 - Насколько мне известно, первым в постсоветское время тему «поистине странной» русско-еврейской войны заявил известный историк и публицист С. Н. Семанов в книге «Русско-еврейские разборки» (М., Алгоритм, 2003), одна из глав которой так и называется «Русско-еврейская война. Краткий курс».]. Со стороны евреев это выражалось в стремлении к полновластию в России, экономическому и политическому, которое достигалось двумя взаимоисключающими способами: экономического превосходства и экспансии, с одной стороны, и социалистической революции, сопровождающейся всеобъемлющим перехватом управления страной, – с другой.

2. Начавшаяся Первая мировая война весьма обострила указанную этническую войну за счет трех факторов. Во-первых, из-за массового централизованного переселения едва ли не во все губернии России евреев из Черты оседлости, оказавшейся в прифронтовой полосе (правительство не доверяло евреям, подозревало их в подрывной деятельности и шпионаже в пользу немцев и отселяло куда подальше), что повсеместно привело к резкому ухудшению отношений между евреями-переселенцами и коренным населением, подвергшимся неожиданному и массированному нашествию ярко выраженных инородцев, иноплеменных. Во-вторых – из-за быстрого роста жестокого антагонизма между евреями, оставшимися в Черте оседлости и вообще в прифронтовой полосе, с одной стороны, и российской армией и нееврейским населением в обстановке войны – с другой. В-третьих, проведя массовую мобилизацию, царская власть направила в действующую армию не менее 500 тысяч евреев, что привело к смычке крестьянской войны, тлевшей, не затухая, в России с 1902 года, с еврейской революцией. Вооруженные русские крестьяне и рабочие в солдатских шинелях и матросских бушлатах получили себе еврейских вожаков и пропагандистов, пропитанных идеями социал-демократии и социал-революционерства.

3. Большевистский переворот и последовавшая за ним Гражданская война стали для своего времени (1917—1920 гг.) наиболее яркими проявлениями русско-еврейской этнической войны, носившей ожесточенный общенародный характер с обеих сторон. Ответственность за Октябрьский переворот и за слом всего русского образа жизни, последовавший за переворотом, в определяющей степени лежит на евреях. Со своей стороны, антисемитами были и евреев громили все русские войска, что красные, что белые, что зеленые – ибо по-другому и быть не могло на этнической русско-еврейской войне. В ходе этой войны евреи как народ, первоначально действовавший порой по обе стороны фронта красных и белых, скоро и окончательно определились в пользу красных, вливаясь в ряды Красной Армии и ЧК не только в личном порядке, но даже в составе национальных воинских формирований.

4. Судьба России решалась не только на фронтах Гражданской войны, но и на относительно мирных территориях, где происходил стремительный передел власти в пользу евреев, занимавших места в ЧК, партийном и государственном аппарате и других властных структурах, повсеместно вытесняя саботировавшую русскую интеллигенцию, заменяя собой русскую полицейскую силу. В дальнейшем это скажется на всем характере Советской России, особенно первых двух десятилетий ее существования.

Что остается добавить к сказанному по теме якобы «русской» революции, совершившейся в Октябре 1917 года?

Я не утверждаю, что все евреи-большевики в руководстве коммунистической партии и Советской страны были проводниками только еврейских национальных интересов (хотя и такое имело место быть во многом, особенно в кадровой политике), что они именно с этой целью шли во власть, а не были более или менее искренними интернационалистами. Для такого утверждения нужны дополнительные глубокие исследования. Но можно решительно утверждать, что евреи во власти не были проводниками русских национальных интересов, что они пренебрегали этими интересами, даже когда можно было этого и не делать. И что часто, слишком часто они действовали вопреки, наперекор этим интересам, разрушая основы жизни русского народа. В первую очередь – целенаправленно уничтожая его элиту, его веру, культуру, язык, национальный строй и образ жизни.

Антирусский характер Советского Союза, созданного под еврейским руководством, сегодня – уже почти общепризнанный факт, и этому факту, заметим, посвящены лучшие страницы, вышедшие из-под пера Валерия Соловья. А поскольку вся государственная пропагандистская машина была поначалу в еврейских руках, не приходится удивляться, что, как пишет Валерий Соловей, «в советском пропагандистском языке большевистская революция поначалу называлась именно “ (Великой) Русской революцией», вызывая неизбежные коннотации с русской этничностью. Это тем более примечательно, что коммунистическая политика, мягко говоря, не благоволила к народу, давшему имя революции»[78 - Соловей В. Д. Русская история: новое прочтение… – С. 128—129.].

Вообще без маски, без дерзкого, оглушающего обмана на Руси не мог пройти, не мог иметь успеха никогда никакой бунт, никакая смута: Гришка Отрепьев должен был прикрыться именем царевича Димитрия, Пугачев – царя Петра Третьего. Народ никогда не поддержал бы антигосударственного выступления такого масштаба, не предполагая его высшей легитимности[79 - Не случайно народ бросил шутовскую личину на труп разоблаченного Самозванца, выставленный на обозрение, промаркировав таким манером самую сущность лицедея.]. Кстати, если бы Николай не отрекся малодушно от престола и от своего долга перед народом, вряд ли большевикам удалось бы все то, что они сотворили. Но именно публичное падение традиционной легитимности открыло ворота для легитимности новой, экспериментальной. И тут были задействованы те же самые архетипы… только на сей раз за дело взялись не русские, а еврейские авантюристы, которые маскировались, прикрывались чужим именем ровно по той же причине!

Национально чуждые русскому народу, еврейские революционеры выдавали себя за социально, классово близких. Больше того, им приходилось маскироваться сугубо, поскольку отчуждение – «культурное, экзистенциальное и этническое» – между русскими и евреями было уж никак не меньшим, чем между русскими простолюдинами и русскими дворянами. О чем свидетельствует ожесточенный и повсеместный характер русско-еврейской войны, протекавшей по обе стороны фронта в русле войны Гражданской. Так что бронштейны вовсе не зря именовались троцкими, апфельбаумы зиновьевыми, розенфельды каменевыми, и Ленин не зря представлялся народу как русский, Дзержинский как поляк, а вся революция в целом – как «русская». Мимикрия оказалась для них спасением. Только потому-то большевики и удержали власть.

Понять эту логику нетрудно, но невозможно догадаться, почему и зачем данную маскировочную версию, некогда созданную с вполне определенной целью, поддерживают и развивают сегодня авторы, причисляющие себя к лагерю русских националистов.

По ложному следу

Все сказанное убеждает: тот след, по которому Валерий Соловей пустил свою мысль в поиске причин и виновников Октябрьской революции, оказался ложным. Оценка этого всемирно-исторического события Соловьем как «Великой русской революции» выглядит до смешного неадекватной в свете его же излюбленного, хоть и спорного тезиса: «Парадокс в том, что русские выступали против собственного детища, исторического плода своих вековых усилий… Старую империю обрушил не взрыв периферийных национализмов, сепаратизм и отпадение окраин, а бунт народа, который был ее историческим творцом, составлял ее главную опору и движущую силу»[80 - Соловей В. Д. Кровь и почва… – С. 137; Соловей В. Д., Соловей Т. Д. Несостоявшаяся революция… – С. 170.].

Что же это за «русская революция», да еще «национально-освободительная», коли она уничтожила русское государство и русскую элиту, многократно (до крайности!) усугубила старые русские беды и проблемы, да к тому же добавила к ним новые? Закабалила русских хуже прежнего? Где логика? Словечком «парадокс» тут не отделаться, не прикрыться. Если это и парадокс, он должен быть разъяснен до последнего предела. Тогда, вполне возможно, выяснится, что никакого парадокса нет и в помине, просто объяснение произошедшего требует иных акцентов, иных подходов, иной логики, иного понимания.

На мой взгляд, именно так и обстоит дело.

Бунты (народные восстания, в терминологии апологетов) – не новость для нашей Родины, как и анархическое начало в душе русского человека, дремлющее бок-о-бок с началом иерархическим. Необъятная Россия, располагающая несчетным количеством недоступных, потаенных уголков, где можно укрыться от властей, – это не какой-нибудь островок типа Англии или Японии, откуда так просто не сбежишь и где приходится либо смиряться с действительностью и культивировать слепую суперолояльность, либо искать компромиссные пути разрешения проблем, либо вести жестокие войны на взаимное истребление, либо кончать жизнь самоубийством. Российские просторы всегда призывали нас к ничем не ограниченной волюшке.

Итак, бунты у нас не новость. Как не новость и то, что российская власть всегда умела с ними справляться, почему эпитет «бессмысленные» так прочно приклеился к ним с легкой руки Пушкина. И справлялась, в общем, именно потому, что никакой бунт никогда не был поддержан всем русским народом в целом, он всегда оставался проявлением определенной маргинальности. В том числе этнической, мало затрагивая коренное русское население исконно русского ареала, а вспыхивая на окраинах с этнически пестрым контингентом, зачастую ими и ограничиваясь. Должно быть (возвращу тут Соловью его аргумент), именно потому, что психологически большинство русского народа воспринимало российское государство именно как свое детище, которое можно подчас наказать, но не стоит убивать.

Единственный в русской истории бунт, который был доведен до победного конца и убийства-таки исторической России, – Октябрьская революция. Ее коренное отличие от всех предыдущих восстаний в том, что она управлялась нерусским элементом: на теле русского народного бунта сидела еврейская голова, свободная от указанных психологических комплексов и барьеров. Для которой в разрушении всей страны России «до основанья», до смерти – хоть физической, хоть метафизической[81 - Много красноречивых подробностей на тему вполне осмысленного, целенаправленного убивания большевиками исторической России начиная с Октября 1917 года см. в кн. А. И. Вдовина «Подлинная история русских. ХХ век».] – не виделось и видеться не могло ни малейшей национальной проблемы. Отрицать это невозможно в свете всех данных, накопленных историей. Да и сам Соловей этого не отрицает.

Никуда не деться также и от того факта, что указанная бинациональная природа роковых перемен (евреи – руководители, то есть заказчики и организаторы, а русские – исполнители) надолго закрепилась в политических результатах Октября, в решительности коренной переделки прошлого и настоящего России. Советская власть – и в Советской России 1917—1922 гг., и в первые пятнадцать лет СССР – была химерой, если пользоваться удачным термином Льва Гумилева: еврейская голова на русском (а в СССР – многонациональном) теле. Этого тоже никак нельзя опровергнуть. Но такая химера не возникла ниоткуда: она сложилась задолго до революции. Ее прообразом было все революционное движение, начиная с народников, но больше всего – партия большевиков. Невозможно игнорировать этот исторический факт.

Что следует из сказанного? Никуда не спрятать племенной еврейский фактор в истории Октябрьской революции, становления Советской власти и возникновения СССР. Надо иметь гражданское и научное мужество, чтобы не затушевывать его, называть вещи своими именами и говорить о них в полный голос. Не хочешь «пачкаться»? Боишься? Тогда не стоит идти в историки. Перед этой дилеммой рано или поздно оказывается каждый честный русский ученый, работающий над щекотливой, но неизбывно важной для нас темой. Это испытание выдерживают далеко не все; Соловей и Сергеев, вот, не выдержали.

Итак, перед нами именно то объяснение причин и результатов Октябрьской революции, альтернативу которому столь увлеченно искал и как бы «нашел» Валерий Соловей. Ретроспективная альтернатива выглядит так и никак иначе: либо «русский бунт», обращенный под руководством евреев в сугубо и последовательно антирусское деяние, – либо «русская революция». Третьего концепта не дано.

* * *

Инерция русского бунта, будучи обращена его еврейскими руководителями против самих основ русской жизни, дала тот до сих пор еще не исчерпавший себя губительный эффект и традицию, который мы привычно именуем Октябрем. Важный элемент этого эффекта, этой традиции – отрицание, охаивание дореволюционного русского уклада жизни, попытки свести счеты с исторической Россией, отголосок чего мы имеем и в книгах Соловья и Сергеева. Сознавая антирусский характер Октября и большевистского СССР, кое-кто, однако, оправдывает их тем, что такие перемены были, якобы, востребованы русским народом, угнетаемым чужеродным верхним классом, дворянством прежде всего.

Получается, в итоге, что старую Россию – не жалко. А чего там жалеть, любить? Все ведь, шедшее в ней «сверху» (а «сверху» -то шло буквально все или почти все), было нерусское, а то и антирусское, угнетательское, да еще и инородное. И в первую очередь незачем жалеть уничтоженных пресловутых угнетателей, которые к моменту революции стали этнически «чужими» для русского народа. Избавились от вредных антирусских чужаков – и хорошо!

Неудивительно, что ни в царской, ни в императорской России ничего не жалко лакерам, ливенам и хоскингам. Им и не должно, и не может там ничего быть жалко, это не их страна, не их история, не их судьба. Неудивительно также, что они пытаются транслировать эту не-жалость нам, русским; в этом тоже есть своя недобрая логика. Но удивительно, что среди русских ученых их позиция кому-то кажется убедительной и привлекательной.

Между тем, жальче всего на самом-то деле именно русскую элиту. Все остальные утраты, конечно, тоже жалко: ведь добро копилось тысячу лет – и искусство, и драгоценности, и традиции, и духовный строй, и многое иное. Но это, при очень большом желании, можно нажить заново. А вот убитых, изведенных и изгнанных людей не вернуть. Гены не возвратить. Заново такую элиту не воссоздать. Генофонд не поправить. Бесценное биологическое и культурное достояние русского народа, тысячелетиями рощенное… Но, по Сергееву и Соловью (и «примкнувшему к ним» Хомякову), вот именно элиту-то и жальче меньше всего! Она ведь «нерусская» была, а то и «антирусская»!

Удивляет, прежде всего, позиция Соловья: сам же понимает и убедительно обосновывает[82 - Соловей В. Д. Кровь и почва русской истории. – М., 2008.], что в истории этноса кровь (в самом материалистическом смысле слова) – это все! А тут, оказывается, и лучшей элитной крови, лучшей генетики – не жалко. Хотя именно это – самое главное обвинение революции, самый главный ущерб от нее, самое главное ее преступление, куда страшнее еврейского Холокоста.

Понятно, что для такого «нового прочтения» русской истории «по Соловью» оправдание Октября и большевиков, с одной стороны, и обвинение в нерусскости и/или антирусскости хотя бы только русского дворянства (коль скоро к русской элите в целом оно не липнет), с другой стороны, – есть насущная потребность и первейшая необходимость, условие sine qua non.

«Новое прочтение», увы, не получилось верным. Именно чувство ответственности за верное развитие русского национализма, а значит кровная заинтересованность в здоровой, правильной интерпретации истории русского народа не позволяют мне пройти мимо подобного перекоса.

ОБВИНЯЕТСЯ ДВОРЯНСТВО

Итак, перейдем теперь к полемике по существу основного вопроса.

В предыдущей главе «Русский бунт и еврейская революция» я обильно цитировал высказывания Валерия Соловья, которого считаю идеологически ведущим в тандеме Соловей—Сергеев, относительно «культурной, экзистенциальной и этнической» чужести дореволюционной элиты России русскому народу. Эта мысль является основополагающей для обоих авторов, она – общий краеугольный камень, позволяющий им говорить как о «русской» революции, так и о дворянстве как виновнике срыва русского нациестроительства. Да и как о конечном виновнике революции, создавшем повышенное социальное напряжение, обернувшееся разрывом ткани российской государственности, – тоже. И пр.

Первая идея подробно рассмотрена выше, вторая обозначена Сергеевым так:

«Главный тезис предлагаемой ниже статьи[83 - Речь идет о: Сергей Сергеев. Дворянство как идеолог и могильщик русского нациостроительства. – Вопросы национализма, №1, 2010.] заявлен уже в заглавии. Он состоит в том, что роль дворянства в русском дореволюционном нациестроительстве была глубоко двойственна: с одной стороны, именно представители этого сословия создали русский националистический дискурс, с другой – сословно-классовый эгоизм дворянства стал одной из главных причин провала русского нациестроительства»;

«Именно дворянство явилось главным тормозом отмены крепостного права, без чего никакое создание единой нации было невозможно»[84 - Из возражений Сергеева на мою критику. Были обнародованы на сайте АПН в 2010 г.].

Подробный критический анализ этой теории Сергеева в целом я приберег для эпилога, а пока обращу внимание читателя на некоторые очень важные ее детали.

Сергеев, не обинуясь, прямо указывает на Соловья как на основоположника их единой, в главном, концепции: «Соловей дает краткий очерк русской истории… Главной причиной кризиса 1917 года явилось культурное и этническое отчуждение элиты от народа, начавшееся с петровских реформ. Большевики сумели использовать в своих интересах „национально-освободительную борьбу русского народа“ и оседлали „качели русской истории“, „культивируя на стадии прихода к власти анархические настроения масс… в фазисе удержания и упрочения власти они обратились к не менее мощному государственническому началу русского народа“»[85 - Сергеев С. М. Пришествие нации?… – C. 150.].

Надуманность и ложность тезиса Соловья бросается в глаза. Допустим, часть правящего слоя была нерусской (немцы, поляки). Но можно ли видеть в этом «главную причину кризиса 1917 года»? А как же тогда Английская революция? А Великая Французская революция? О каком этническом отчуждении может идти речь в этих случаях? Отчуждения никакого не было, а «кризисы» были, да еще какие!

Сергеев, однако, разделяет позицию Соловья, вдохновляется ею. Он лишь слегка дистанцируется от основоположника, поправляя его: «Октябрьская революция в этом смысле была народно-освободительной революцией, здесь я не вполне согласен с В. Д. Соловьем, назвавшим ее национально-освободительной. А гражданская война стала войной нации и народа»[86 - Там же, с. 200. Формулировка о войне нации и народа настолько невразумительна, что я не в силах ее комментировать, оставляя на совести автора. Единственная трактовка напрашивается: война еврейского народа против русской нации, но это явно не по Сергееву.] (sic!). Но это разногласие на деле есть лишь терминологическая микровойнушка двух историков, обусловленная крайне своеобразным пониманием нации Сергеевым[87 - Он, например, считает, что «национальное единство невозможно без социальной и юридической однородности нации» (Сергей Сергеев. Восстановление свободы… – С. 104): мнение, ни на чем, увы, не основанное. На этом ложном понимании нации выстроена, однако, вся концепция книги Сергеева «Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия» (М., Центрполиграф, 2018).], о чем будет сказано в эпилоге. В действительности речь идет об одном и том же: российское дворянство, раскалывая нацию, послужило-де едва ли не главным фактором революции, спровоцировало ее. В свете чего большевики, возглавившие борьбу народа за «справедливость» и уравнявшие все население в социальном и юридическом смысле, предстают как истинные «нациестроители», а значит – как выразители самой идеи русской нации.

Сергеев договорил и акцентировал в своих работах то, что в несколько более черновом варианте было заявлено Соловьем. Обвинение дворянства – тема, ставшая у Сергеева главной, основной. В чем же обвиняют дворянство наши историки-дворяноборцы? Таких обвинений ровно пять:

1. Культурный разрыв с народом и культурная дискриминация крестьян;

2. Социальная дискриминация и эксплуатация крестьян (сюда входят тезисы: была-де крестьянофобия, социальный расизм, «русским было хуже, чем всем прочим», «недостаточность социальных лифтов, образовательные барьеры»);

3. Нерусское происхождение большинства дворян, в том числе наличие даже дворян-евреев и представителей других национальностей и конфессий, владевших русскими крепостными;

4. Дворяне спровоцировали революцию;