Счастье – не пение жаворонка

В его комнату вошла Раиса Егоровна. Она находилась от такой музыки не в восторге и поэтому сурово поинтересовалась:

– Максим, тебе не надоело чьё-то унылое бормотание под музыку слушать? По большому счёту, не музыки, ни пения. Да и слова такие – записки сумасшедшего. Что это воют волки или учатся правильно произносить английские слова?

– Нормальная музыка, – возразил он. – Просто ты её не понимаешь.

– Чёрт с ней! Я тебе, как мать говорю, чтобы ты бросал свою работу экскаваторщика и поступал в университет. Слава богу, без денег не сидим.

– Всё успею. Мне моя работа нравится. Снимаем слой земли, а там – уголёк пластами лежит. А его загрузкой уже занимаются роторные экскаваторы.

– Что т мне рассказываешь и от разговора в сторону уходишь? Я на разрезе «Косогорный», считай, всю жизнь проработала. Я тебе про учёбу говорю.

– На будущий год в технический университет поступлю, на механический факультет, на заочное отделение. Сейчас некогда.

– Тебе нужно уже сейчас читать специальную литературу.

Максим выключил музыку.

Конечно же, он недоумевал, не понимал, почему его мать так далека от настоящего, истинного искусства.

– Я не понял, мама, о какой ты литературе говоришь,– он с тоской посмотрел в сторону окна. – Причем здесь музыка, которая тебе не нравится, и литература? Какая между ними связь? Не понимаю.

– О какой литературе я говорю? О такой! О дополнительной! Технической! – Бакову не трудно было завести. – Но я до сих пор не знаю, собираешься ты учиться или нет. Твои старшие братья давно уже большие начальники. Оба в Москве, и семьями обзавелись. Они – люди грамотные и денежные.

– Ну и флаг им в кулак!

– Я тоже им добра всегда желаю. А у тебя ни черта в голове нет, Максим! Ни черта, кроме этой бандитки и недоучки Амелии Древцовой. Она твою мать чуть не убила, а тебе – хоть бы что. Ты на это никак не реагируешь.

– Ничего страшного не произошло, – начал спорить с ней Максим. – Она только тебя, мама, холодной водой облила.

– Ты бы, хоть для приличия, пошёл бы и заступился за мать. Вон, какой здоровяк! А людям слова лишнего сказать боишься. Тюфяк!

– А чего мне им говорить? Ты уже всё сказала. Её оштрафовали и предупредили.

– Ты, Максим, оказывается, ещё и грубиян, каких свет не видывал. Ты не в отца-покойничка и не в братьев своих. Ничем в жизни не интересуешься, растёшь какой-то, неприемлемой размазнёй!

– Мама!

С недовольным видом Раиса Егоровна опустилась в кресло и, как бы, безутешно заплакала. Максим прекрасно понимал, что его мама – прекрасная актриса, но с вздорным характером. Ясно море, что слезу она пустила только для того, чтобы он, её сын, всегда делал только то, что желает она.

Таким образом, мать подавляла волю сына, стараясь слепить из него то, что часто рисовалось в её возбуждённом воображении. Порой это у неё получалось.

Но иногда Максим выражал яркий и активный протест, давая понять, что он тоже… человек, который уже очень скоро станет совершеннолетним. И тогда…

– Что «мама»? – всхлипывая, произнесла Раиса Егоровна. – Если не хочешь изучать дополнительную литературу, то пошёл бы на какую-нибудь вечеринку… с ребятами бы потусовался. Взял бы и какому-нибудь бичу лицо бы набил, и то бы я, в тайне, за тебя гордилось.

– Мне не понятно, что ты такое говоришь? Никак не соображу.

– Ты никогда не понимал собственную мать, – она внезапно перестала плакать. – А должен понимать. Я тебе никогда не желала зла.

Больше нравоучений Максим слушать не желал.

Он встал со стула и пошёл в горницу. Начал одеваться. Не торопливо, не спеша. Натянул на ноги зимние ботинки, как попало, напялил на себя полушубок, шапку нахлобучил на голову и доложил:

– Я пошёл к Борьке. Пообщаемся немного.

– Иди к своему Борьке! Он такой же тюня-матюня, как и ты! Два сапога – пара. И оба по этой смазливой бандитке сохните, по вашей красотке Амелке. Да из неё никогда жена не получится. У неё родители безумными были. А яблоко от яблони не далеко падает.

Сын с упрёком посмотрел на мать, но ничего не сказал, не стал с ней спорить. Вышел за дверь, тихо прикрыв её за собой.

Дед с внучкой сидели за столом, обнявшись. Амелия была в слезах, да и Степан Акимович угрюм. На какое-то время он легонько отстранил от себя её руку и выпил стаканчик самогона, закусив спиртное колбасой. Поведал Рудых ей, в общем-то, обычную, житейскую историю, похожую на тысячу других.

Всё, что он рассказал, могло бы показаться Амелии очень простой и незатейливой сказкой, если бы всё то, о чём говорил дед, никоим образом не касалось Амелии и её покойной матери.

А всё и, на самом деле, случилось просто. Около двадцати лет тому назад приехал на короткое время поработать сюда, в Кедровую Высь, на угольный разрез один инженер. Не старый, но уже ему тогда хорошо за тридцать лет было. Случилось так, что пути его и покойной Варвары Рудых пересеклись.

Встретились они, и встречи у них были жаркими и долгими. Варвара только его и обхаживала. Любила, такое всем понятно было. Но потом что-то у них не заладилось. Поссорились, может быть.

Мать Амелии гордой была. Забеременела от пришлого человека и ничего ему о сложившейся ситуации даже не сообщила. Может, сама толком и не поняла, что между ними произошло. Любовь или баловство одно: пылкая и активная страсть. Этот парень-мужик, по натуре добрый и не урод, даже и не ведал, что всё так получилось. Он посчитал, что Варвара нашла себе другого и, как-то, постарался забыть всё то, что их связывало.

Когда приезжий инженер, который несколько лет в Кедровой Выси отирался, всё же, уехал отсюда в областной центр, во многом и по причине своей несчастной любви, то Варвара почти сразу же вышла замуж за охотника-промысловика Игната Древцова. Тогда ещё не глотал водку, как пеликан. Принимал её вовнутрь только по большим праздникам, в пределах разумного и допустимого.

Любил очень Варвару, чего и не скрывал от неё и окружающих. По причине этой многие грехи ей смог, что называется, списать. Но их совместная жизнь заладилась только поначалу. Потом всё пошло наперекосяк.

– Вот такие-то дела, Амелия, красивый мой цветок, – как бы, подвёл итог сказанному дед Рудых. – Ты уже давно взрослая и теперь должна знать всё.

– Мне больно и страшно оттого, что я, получается, – тихо сказала девушка, что я – не родная дочь моему отцу Игнату Петровичу Древцову. Значит, люди всё говорили правильно. Это – совсем никакие не сплетни.

– А какая тебе-то разница, дурочка? Скорей всего, и твоего настоящего батяни в живых-то уже давно нет. Если ещё он на белом свете, то о твоём существовании и не ведает. Да и где он, никто не знает.

Амелия вытирала платком бегущие по щекам слёзы. Такая новость не очень-то её и радовала. За что же ей такое наказание? Всё у неё совсем не так, как у других людей.

– Так мой отец, настоящий, – она вытерла слёзы на щеках прямо передником, – который вырастил меня, знал, что я не его дочь? Он – мой настоящий отец!

– Ясно, что Игнат обо всём знал. Ведь он женился на Варваре, когда та была уже на четвёртом месяце беременности. Он любил тебя.

– Он настоящий человек и… мой отец. И никто другой! Но почему тогда такой вот… стала моя мама?

– Не могла она забыть залётного инженера. Он тоже её не забыл. Ведь долго ей письма писал. Варвара ему ни на одно послание не ответила.

Да, так ведь все и происходило. А подруги непутёвой Варвары Степановны, по её просьбе, конечно, большой грех совершили. Однажды написали этому человеку, что Варвара умерла. То ли от простуды, то ли ещё от чего… Решила она таким вот странным и весьма жестоким образом разрубить все узлы. Если сразу, получается, не полюбил он её, то такому… красавчику и, как говорится, от ворот поворот. Кроме того, она и замужем уже за Древцовым находилась.

Но не любила она Игната… чего уж там скрывать. Потому и пошла в загулы. А потом и он вслед за ней. Туда же… сначала в весёлую жизнь, а потом и в могилу.

– Страшны истории твои, дедушка, – Амелия облокотилась на спинку стула. – Почему же мы с тобой такие несчастливые?

– Ты заладила всё одно – «несчастливые», – сказал Степан Акимович. – Потому, видно, мы такие, как есть, что так нам богом дано. С одной стороны, а с другой – и самому надо думать, что и как делать, чтобы человеком остаться. Это важно. Вот и получается, что одна такая маленькая закавыка в существовании твоей матери Варвары не шибко приглядно смотрится. Пьянство и распутство.

– И ты туда же, вредный старик! Как флюгер. Куда ветер дует, туда и ты начинаешь поворачиваться. Стараешься быть таким, как все.