Ныряющий кузнечик

– Да, Аркаша, я погорячилась. На Эйнштейна ты никак не тянешь. Да тебе это и не нужно. У тебя совершенно иные представления о жизни.

– Не надо устраивать клоунаду! Ты. Ирина, пытаешься меня активно обидеть! Любая критика в мой адрес мне кажется неконструктивной и даже непродуктивной.

– Мне Аркадий, частично приятно, что ты иногда выражаешься такими вот мудрёными словами. Видимо, обожаешь телевизионные рекламы.

– Не надо шутить. Сейчас я говорю серьёзно… Мне кажется, что нам стоит повторить наши процедуры.

Рука госпожи Лемакиной инстинктивно поползла к нему в штаны и быстро определила, что, где и в каком положении находится. «Кузнечик» затвердел и увеличился в размерах, и это порадовала учительницу рисования.

Они начали стремительно раздеваться, расшвыривая оставшуюся на них одежду в разные стороны. Сразу же, без никчемных прелюдий, молниеносно преступили к делу. Без криков, но страстно. Ирина пыталась слиться с ним воедино, сблизиться до такой степени, что…

Одним словом, искры, которые образовывались за счёт активного трения их волосяных покровов, находящиеся не на голове, были видны даже при ярком свете. Они в этом плане не первые и не последние. Такое не так уж и часто, но происходит. Непременно, из подобных искр и возгорается пламя неуёмной страсти.

От их старания и частого трения в воздушном пространстве купе образовалась довольно крупная шаровая молния и в панике вылетела в приоткрытое вагонное окно.

Обоим казалось, что в замкнутом пространстве их полового соития стоит запах палёной шерсти. Но, возможно, и не казалось. О чём они думали в это время? Ну, конечно же, только о том, какие они замечательные и славные люди, как бодро и красиво, пусть быстро, но грациозно сливаются друг с другом. Даже признаков разврата в их действиях нет, ибо они, всего лишь, занимаются эротикой. В такие ответственные моменты и страсти, и нежности кажутся чем-то основным и даже обязательным. А неутомимый «кузнечик» всё нырял и нырял.

Наверное, для того и существуют пассажирские поезда, чтобы люди имели возможность тесно… знакомиться друг с другом. Но если кто-то пока ещё не созрел для полного сексуального раскрепощения в дороге, то не стоит вешать носа, пусть он верит и надеется в то, что однажды придёт и его час.

Не так уж и тяжело дыша, Ирина и Аркадий, завершили своё дело, и начали торопливо собирать разбросанную по купе одежду и даже одеваться.

Поспешно прикрыв оголённые места, они, как малые дети, они громко начали хлопать в ладоши и смеяться. Скорей всего, они находились под впечатлением удачно и умело организованного и произведённого ими полового акта.

Да, фантазии, ясно и понятно, Ирине не занимать. На лицах обоих устойчиво сияли улыбки, как будто они в один момент стали американцами… Прямо, светились от радости недавнего совокупления и, возможно, больше от того, что возможность всё это повторить у них ещё будет.

Сидя за столиком и нежно, проникновенно глядя друг на друга, Ирина и Аркадий теперь уже просто вели беседы на самые различные темы. Что ни говори, а добрые, случайные половые связи в дороге и внезапно возникшие эротические отношения между представителями противоположных полов, окрыляют и мужчин, и женщин.

Других вариантов нет. Желанию и умению получать эротическое удовольствие нас одарила щедрая, добрая и заботливая природа.

С нескрываемой нежностью и дружелюбием Палахов положил свою «лопатистую» руку на её, можно сказать, почти хрупкое плечо. Правда, им было обоим понятно, что Ирочка никогда не сидела на диете.

– Всё то, о чём ты мне рассказывала, Иринка, мне очень понравилось, – чистосердечно признался отставной майор. – С такими славными девушками, как ты, мы обязательно всенародно придём… к светлому будущему.

– Я же тебе, Аркаша, ничего практически не рассказывала, – возразила Лемакина. – Я просто не успела ничего сказать… Перед моими глазами даже сейчас мелькает твой ныряющий «кузнечик».

– Представь себе, и я подробно рассмотрел твои сочные гениталии, правда, только одним глазом.

– Будем же надеяться на то, Аркадий, что твоё зрение восстановится.

– Я почти только об этом и думаю. Непременно, вернусь в ряды Российской Армии и получу звание генерала.

– Мощная у тебя мечта. Так о чём же я тебе говорила?

– Ты правильно и справедливо утверждала, что нам прийти к всеобщему счастью и процветанию поможет добрый и здоровый секс. Это очень даже… прекрасно.

– Неужели я об этом говорила? Что-то я такого не помню.

– Вроде, говорила. А если нет, значит, я об этом где-то читал.

– Ты начитан. Я уже почувствовала это. Основательно. Убедилась на практике.

– Я думаю, Ира, мы постараемся оба, как можно чаще, убеждаться в этом.

В нашей с тобой… начитанности.

– Я бы тебе возразила. Но вот никак не хочу. Мне кажется, я вынуждена принять твоё предложение. Оно пока мне нравится.

– Вот и отлично! А взаимное притяжение двух противоположных полов всегда считалось нормой и, замечу, приветствовалось во все времена, в цивилизованных народах и даже в самых диких племенах.

– У тебя других тем нет. Ты, Аркаша, порой становишься скучным, рассуждая о сексе. Существует ведь многое другое, что можно обсудить в непринуждённом дорожном разговоре. Ведь жизнь очень удивительна.

– Конечно, удивительна. Но о чём говорить-то?

– Боже мой! О политике, об экономике, литературе, музыке, в конце концов.

– Хорошо, к чёрту политику! Сейчас о ней все говорят. Интернет так замусорен, что… Одним словом, давай, Ирина, поведём речь о музыке!

Она прижалась к нему плечом, пытливо глядя ему в глаза. С благодарностью. Ведь эротика, обрамлённая культурными разговорами, нечто возвышенное… Получается, что это уже и не секс, а милое общение двух интеллектуальных, блаженных существ.

Лемакина ласково прикоснулась указательным пальцем к его носу:

– Как ты, Аркадий, относишься к музыке Вивальди? Ведь она неповторима. Её очень приятно слушать в любой обстановке. Но ощущаешь гораздо большее удовольствие, если имеешь большой запас свечей. Непременно!

– Очень уважаю его музыку! Безумно даже люблю и нередко… вспоминаю. Но у меня никогда не наблюдалось геморроя, причём от музыки. Я её спокойно слушаю и в это время не ощущаю никаких болевых ощущений в том месте, куда втыкаются свечи. Ведь согласись, ничего плохого в этом нет. Неужели такая мощная музыка, что необходимо большое количество свечей? Интересно! А вот я и не знал.

– Ты узко мыслишь. Я имею в виду зажжённые восковые свечи или, в крайнем случае, стеариновые, даже парафиновые. У них горят фитили. Понимаешь? При этом их не следует пихать ни в какие отверстия на человеческом теле.

– Ирина, я не так уж и глуп. Я знаю, что существуют в природе и такие свечи. Я просто забыл об их существовании. Наверное, так произошло от перевозбуждения на почве нашего совместного вагонного счастья.

– Продолжим разговор, и не уходи от него в сторону. Я думаю, что такие твои и подобные воспоминания, обычно связаны с каким-то, скорей всего, чем-то романтическим… Ведь эротика и романтика неразлучны. А под музыкальное сопровождение тем более.

– Понятное дело. Только так. Была у нас в воинской части, совсем молодая преподавательница музыки. Она обучала в военном городке детей военнослужащих и гражданских лиц разным нотам. По-моему, их семь или восемь.

– Слава богу, что это ты почти знаешь и помнишь.

– Конечно, помню. У неё волосы каштановые и вверху, и внизу. Жена подполковника Ригсина. Очень культурная и обаятельная женщина.

– Только не говорите ничего пошлого, Аркадий Дмитриевич! Твой однобокий юмор начинает раздражать.

– Само собой, ничего пошлого. После того, когда она, значит, мне проигрывала этого самого… товарища Вивальди, то…

– То ты с ней погружался в мыслях в мир прекрасного!

– Раза четыре-пять в день, и столько же раз я с ней по вечерам… погружался…

– Как понять «раза четыре или пять»?

– Чего тут не ясного? Я её, Розу Васильевну, воспринимал и встречал телесно… прямо на рояле. Как это прекрасно! Но, правда, погружался не я.