Ныряющий кузнечик

– Но я не перевариваю женских воплей даже во время самых активных занятий добрым делом.

– Но ведь это естественные и добрые эмоции.

– Не эмоции! Оральность какая-то. Чего орать-то? Я говорю про тётку в соседнем купе. Вопит… У нас ведь с тобой совсем не так. Ты ведь, Ирочка, чувствуешь разницу?

– Никакой разницы, мой любимый и единственный, – глаза её увлажнились.– Нельзя же, славный офицер, опрометчиво критиковать чужие поступки и, тем более, эмоции. Это непедагогично. Ты ведёшь себя, как последняя сволочь!

– Буду очень надеяться и верить в то, дорогая, что есть на свете мужики гораздо хуже, чем я… Наверное, такие существуют.

Конечно же, он был не совсем прав.

Ведь и крики во время страстного соития женщины с мужчиной за стенкой купе – может быть, одна из единственных возможностей проявить себя в качестве свободной личности. И ведь это ещё не всё.

– Что же ещё? – заёрзал на сидении отставной майор. – Почему ты, Ирина, защищаешь того, кто не желает находиться в рамках установленного приличия?

Она нежно потрепала его рукой по волосам на голове и поучительно, как в своё время Мальвина пестовала хулиганистого и деревянного, во всех отношениях, Буратино, популярно пояснила:

– Да, потому, что истинные страсти и эмоции, мой несравненный майор, зачастую очень трудно сдержать. Да и надо ли? Разве у тебя лично, шалунишка, не происходило в жизни ничего подобного?

Аркадий начал нервно стучать пальцами по крышке столика. Лично у него в жизни многое чего случалось. Но это ведь он, а не какая-то там безумно и вызывающе кричащая за стеной купе незнакомка.

Но, поразмыслив немного, Палахов решил дать Ирине прямой и, по возможности, честный ответ:

– Случались у меня такие моменты… Не у меня, конечно. У моих дам, то есть сексуальных партнёрш. А вот к соседям я несколько раз вызывал полицию и пожарную команду… пока мне доходчиво не объяснили, что у них, у дикой супружеской пары, такая вот кричащая и рычащая любовь. До сих пор не понимаю…

– Ты хитрый и продуманный мальчишка! Я про тебя лично спрашиваю, а не про твоих соседей, которых, судя по твоему возрасту, уже нет и в живых.

– Я, всего-то, лет на пять или шесть старше тебя. Ну, может быть, на десять.

– Не будем копаться в моей биографии. Так что, Аркадий, на данную тему происходило у тебя лично?

Он пожал плечами и с неохотой ответил:

– У меня? Ничего особенного. Так… по мелочам. Мне всего-то тридцать пять лет, чёрт возьми! Совсем недавно исполнилось. Я молодой мужчина.

– Не отвлекайся, мой славный одноглазик, на посторонние темы. А всё-таки, у тебя что-то было подобное?

– Ну, случалось. И у меня случалось. Не у меня лично, а вот у тех, с кем я находился в… стыковке, крики наблюдались, имели место быть или присутствовать. Что было, то было.

Пришлось ему на некоторое время напрячь память.

– Исхода летального ни у одной из моих давних подруг Вареньки, – сообщил Аркадий учительнице рисования, – так сказать, партнёрши, как и обычно, не наблюдалось и не ожидалось.

– Ты наивный человек, Аркадий Дмитриевич, – заметила она, – как только что родившийся мышонок. А ведь, судя по возрасту, уже…

– Ну, что ты городишь, Ирина? Я молод, как сто тысяч юных тигров! А все другие сравнения отрицаю. Но в первую очередь, я просто добрый и отзывчивый. И этого никак не скроешь…

– В чём же заключается твоя доброта, Аркаша?

– В том, что я не желаю садиться за решётку по причине сексуального недоразумения. Поэтому вовремя сигнализирую… Потому и вопли… театральные с некоторых пор не теплю! А доброта лично к самому себе – это свято и незыблемо.

Скорей всего, отставной майор был прав. Пора бы уже прекращать пахать за того и на того… парня и прекратить доставлять ощутимое удовольствие тем дамам, которые остались по разным причинам в полном одиночестве. Но у Палахова практически это не получалось. Чаще всего, Аркадий Дмитриевич был безотказным, и его «кузнечик» при первой же возможности стремился вырваться из его штанов наружу и нырнуть в любую яму, даже в очень глубокую и тёмную. Отважный и неугомонный, что тут ещё скажешь.

За стеной послышался очередной душераздирающий женский крик… вперемешку со стонами и плачами. Аркадий не выдержал и стал судорожно колотить кулаком в стенку. Ирина, обнажая себя почти целиком и полностью, соскочила с места, схватил отставного майора за локоть.

– Не надо так! – она проникновенно посмотрела в его, пока ещё не совсем выцветшие, голубые глаза. – Успокойся, Аркаша! В конце концов, Аркадий Дмитриевич, не мешайте людям дружить…

– Дружить половыми органами? – он прекратил калечить свой кулак и ломать пальцы об стенку, но закричал. – Если вы не прекратите с такими воплями совокупляться, то я вызову сюда дружный и очень организованный наряд линейной полиции! Я ничего не боюсь! Я майор в отставке! Я – почти что подполковник!

На мгновение стоны за стеной прекратились. Аркадий радостно кивнул Ирине головой. Дескать, знай наших! Критика подействовала. Но тишина длилась недолго. Через несколько минут громкие звуки продолжились с новой силой.

Что же там происходило? В принципе, ничего особенного, требующего долго обсуждения и возмущения со стороны Палахова. В соседнем купе, за столиком, сидела совершенно обнажённая дама, двадцати пяти лет – Мила. Рыжеволосая, чуть полноватая, но очень привлекательная. В одиночестве. Перед ней лежала: слева – груда конфет «Твикс», справа – куча оберток от них.

Она мощно ударила кулаком в стенку. Это был её протестующий ответ наглому майору в отставке. Мила одновременно в гневе закричала:

– Сам ты совокупляешься, пошлый гоблин! Я тебя и без помощи полиции разорву, как фантик! На кусочки!

Потом, взяв себя в руки, Мила развернул очередной «Твикс». С любовью посмотрела на собственное отражение в зеркале, висящем в купе.

– Сделай, паузу, Милочка! – она подмигнула ему левым глазом. – Ну, скушай, пожалуйста, «Твикс»!

Мила с громким хрустом откусила очередной кусок конфеты и начала его медленно пережёвывать. Она ловила кайф, получала, поистине, райское удовольствие… Разве можно его сравнить с каким-то там сексом? Разумеется, нет.

Через мгновение она впала в полный транс от полученного наслаждения. От блаженства снова начала кричать на разные голоса. Подобные звуки на открытом пространстве, вполне, могли глухо, но отчётливо слышится на многие десятки километров. Почти каждый обескураженный и напуганный такими воплями путник имел полное право предположить, что не так далеко от него происходит активное спаривание многочисленной группы ночных сов Среднерусской возвышенности.

Отставной майор Палахов уже почти успокоился. Даже с полной безнадёжностью в голосе сказал:

– Хрен с ней! Пусть орёт. Я уже почти привык. Так, о чём же мы говорили с тобой, Ирочка? Напомни, пожалуйста! Стоп! Вспомнил! Мы говорили о сексе…

– Да тьфу на тебя, Аркадий! – почти возмутилась его попутчица. – Мы знакомы только несколько часов, и я уже обратила внимание, на то…

– На что же?

– Да, как раз, на то, что всё разговоры у тебя сводятся только к сексу. Как будто, в мире больше ничего не существует кроме него и твоего ныряющего «кузнечика». Только секс, секс и секс! С какого паровоза ты упал?

Палахов, собираясь отстаивать свою точку, зрения подмигнул ей левым, зрячим глазом. Потом крепко зажмурился.

Но тут же засмеялся, как юный жеребец, во время спаривания не догнавший слишком ретивую кобылицу.

– Оставим в покое разного рода транспорт на паровой тяге! Я никогда в жизни не падал с паровоза. С боевой машины пехоты случалось… в спешке. Говорю, вполне, серьёзно. А улыбнулся я по причине нервного напряжения. Ты не так давно передо мной опять оголились, когда пытались меня удержать от того, чтобы я не повредил кулаком стену купе. И поэтому я… Ну, ладно. Это наше, и оно от нас не уйдёт.

– Ты самоуверен, однако, Аркадий. Но вдруг я навсегда передумаю заниматься с тобой этим вот… самым. Что же тогда произойдёт?

– Ничего страшного. Но ничего подобного не случится. Без всяких преувеличений, я глубоко понимаю суть психологии женщин. Пока дама основательно не распробует того, кого… приласкала, она ему не откажет. Никогда! Даже во время артобстрела или в прыжке… с шестом и без него. Потом уже – да. Вполне, может. По разным причинам. Но в начале пути, как говорится, она настроена только на творческую волну.

– Наглец! Но мне приятно. Ведь верно замечено. Ты проницательный и мудрый, как Омар Хайям или Эйнштейн.

– Такое сравнение для меня не комплемент. Эйнштейн ни разу в жизни не командовал мотострелковым батальоном, и поэтому у нас с ним разные представления о мире вещей. Его Теория Относительности… Впрочем, к черту!