Два билета на Париж. Воспоминания о будущем

– Я как будто знала, что это ты приехал, – на ходу проговорила она.

Расцеловались.

Она сильно похудела, поэтому ее шевелюра показалась мне огромной папахой. Жила мама в многоквартирном двухэтажном деревянном доме. Поднимались на второй этаж по шаткой лестнице. На пороге встретила нас сестра Севиль. Она сильно изменилась и повзрослела.

Квартира была прибрана по-деревенски: занавесочки с рюшечками, абажур, металлическая кровать с огромными подушками и тюлевой накидкой. Все так было непохоже на наш дом, когда мы вместе жили в Баку. Готовя ужин, мать вдохновенно рассказывала, как хорошо ей тут живется, какие тут прекрасные и отзывчивые люди.

– Есть, конечно, всякие, – продолжала она, накрывая на стол, – но больше хороших, чем плохих. И заработать здесь можно. Держат коров, свиней на мясо. В год по два раза сдают на мясокомбинат. У многих мотоциклы, машины собственные. А дома какие выстраивают! Были бы только руки мужские.

– Мне техникум надо закончить, – понимая ее намеки, ответил я.

– А девчонок сколько! Одна краше другой, – продолжала она, как будто меня не расслышав. – Это сейчас темно. А завтра в клуб сходишь, сам увидишь.

Говорили долго. Я рассказывал о службе в армии, о родном Деловом дворе. Проболтали допоздна. Спать ложились глубокой ночью.

Ее хозяйство состояло из крытого соломой сарая, в котором стояли по уши в грязи два кастрированных борова. Необходимо было прорезать в стене окно, чтобы выбрасывать вонючую жижу на улицу, да соорудить стойло для коровы, которую мать собиралась купить. Сарай был весь насквозь дырявый, а боров, который был поменьше, постоянно кашлял. Мать намеревалась его зарезать и предложила это сделать мне. Я, конечно, отказался.

С сараем я провозился больше недели. Проблемой было достать строительный материал. Гвозди мать привезла с собой еще из Баку. На пилораме выпросила старых горбылей, которые и пошли в дело.

Вторую часть моего пребывания я посвятил знакомству с местными достопримечательностями. Надо было как-то подготовиться к крупному разговору, который предстоял с матерью. Да и дел особых в ее хозяйстве вроде бы уже не было. Вечерами мать водила меня по гостям, знакомя со своими друзьями, а днем я бродил по поселку и его окрестностям.

Жили в поселке в основном сосланные сюда в годы Великой Отечественной войны немцы и чеченцы. Добротные дома. Ухоженные сады и огороды. Разбитые цветники под окнами. Глядя на все это, не верилось, что зимой в этих краях морозы за сорок. Здесь на совхозных полях корейцы все лето выращивали арбузы. Знойное лето, пыльные дороги напоминали южное Ставрополье. Невдалеке от поселка протекала извилистая речка Нура. Растительности вокруг никакой, только в пойме реки густые заросли ольхи и чернотала.

Отдыхать здесь можно, но жить в совхозе мне почему-то не хотелось. Время подходило к отъезду. Играть в футбол с местной ребятней и ходить на рыбалку уже наскучило. Да и не за этим я, собственно, сюда приехал. Самого главного я матери так и не сказал. Я собирался сделать предложение Вере, и не знал, как сообщить об этом матери.

Вначале я попросил у нее денег на обратную дорогу, а когда она мне их дала, рассказал о своем намерении жениться. Это известие не застало ее врасплох. Она уже знала об этом из письма, которое ей прислала сестра Эмма. Но все равно мать сильно расстроилась и говорила со мной на повышенных тонах.

– Ты же сама приручила ее, – с упреком говорил я. – Сколько она к нам ходила… Почти жила у нас… В Москву ее возила…

– Дружить дружите, но жениться… Я не для нее тебя вырастила. Что, мало девчонок хороших? Нашел… нищенку.

Обстановка накалялась. Я понял, что доказывать ей что-то больше бесполезно.

– Или я, или твоя Верка, – сказала она в конце нашего разговора.

На этом мы и расстались.

Дорога домой показалась мне короче. Приехал поздним вечером. Эмма еще не спала и принялась накрывать на стол. Из саквояжа я достал куклу, одетую как невеста, и поставил ее на подоконник.

– А это кому? – спросила сестра.

– Для Веры купил, в подарок, – ответил я, рассматривая куклу.

– Ты что, на ней жениться собрался? – тихо спросила она.

Я, ничего ей не сказав, пошел к рукомойнику.

– Она дома или в поездке? – спросил я.

– Дома. Вчера приходила. Спрашивала, когда ты приедешь.

За ужином рассказал, как отреагировала мать на мое желание жениться на Вере.

– А ты что на это скажешь? – спросил я у сестры.

– Я бы не хотела, чтобы ты взял ее в жены, – сказала она в раздумье.

– Вас не поймешь, – возмутился я. – То вы ее расхваливаете, то хаете.

Эмма промолчала. Больше мы на эту тему с ней не говорили.

Проснулся я поздно. Посмотрел на будильник. Было около одиннадцати. На столе стоял кофейник и лежала пачка печенья. На печенье я уже смотреть не мог. Поискал хлеба, но не нашел. Решил сходить в магазин, но вспомнил, что последние сорок копеек потратил в аэропорту на автобус. «Что-то день с самого начала не складывается», – подумал я. Посмотрел на подоконник, на котором стояла кукла, и остался недовольным своим подарком.

Зашла Светка Армянка. Как всегда, без стука.

– Ну, ты и спишь! Три раза к тебе приходила, а ты все дрыхнешь, – произнесла она нараспев.

– Слушай, у тебя хлеба нет? – без настроения спросил я.

– Есть. Хочешь, я тебе огурцов малосольных принесу? Мать уже сорок банок накрутила. Целую батарею, – сказала она низким грудным голосом.

– Тащи, только побыстрей, – обрадовался я.

Ее словно ветром сдуло. Через минут пять она влетела в дверь. Поставила на стол трехлитровую банку огурцов и полбулки серого хлеба.

Было ей пятнадцать лет. В этом возрасте в девчонках появляется женственность, но она, худая и высокая, больше напоминала озорного мальчишку.

– Ты что, с Веркой не разговариваешь? – начала она издалека.

– С чего ты взяла? – хрустя огурцом, спросил я.

– Я тебе кучу записок от нее принесла, а ты написал ей только одну.

Я знал, что Светка читает мои послания.

– Не знаешь, она дома? – спросил я, не ответив на ее вопрос.

– Она у Аллочки. Теперь они друзья, – многозначительно сказала она. – Аллочка даже подарила ей черные импортные туфли.

Эти туфли Вера надевала, когда мы ходили с ней на «Спутник». Они были на размер больше и на ее маленькой ноге казались галошами.

– Отнесешь ей записку? – я поискал бумагу и ручку.

– Давай, – с напускной ленью произнесла она.

Сложив записку вчетверо, я отдал ее Светке. Она медленно поднялась со стула и картинно пошла к двери.

Найдя старую газету, я завернул в нее куклу. Стал ждать. Светка долго не возвращалась. Наконец она появилась, сказав, что Вера дома, и ушла к себе.