Эмигранты

Эмигранты
Александр Олсуфьев

В стране идет процесс под названием «перестройка». Среди множества глупостей и жестокости, совершенных в это время, было одно действие, что понравилось почти всем – это отказ от «железного занавеса» – людям позволили уезжать за границу… И люди поехали… Герои повести едут на курортный Остров. Приезжают, начинают отдыхать, смотрят по сторонам, отмечают любопытные особенности «чужой» жизни, сравнивают с тем, как они сами живут и как живут здесь, «за границей», на этих маленьких, небогатых островах и… поневоле начинают задавать себе вопросы – а как же так получилось, что?.. вот они, люди образованные, закончили университеты, с жизненным опытом и, все равно, живут более чем скромно, почти бедно, даже по сравнению с тем, как живут здесь, на Островах. Сравнивают, размышляют… и приходят к неутешительному выводу, что возвращаться домой им вовсе не хочется…

Часть первая

(Оптимистичная)

Стакан

Если в стакане уровень жидкости располагается точно посередине, то про такой стакан можно сказать, что он, либо наполовину полон, либо наполовину пуст, всё зависит от настроения того, кто держит этот стакан в руках, при этом гражданин или, как в нашем случае, гражданка может подойти особенно ответственно к исполнению своих, нужно заметить добровольно взятых обязанностей, и заняться тем, что многократно измерит расстояние от края до уровня жидкости, проверяя и перепроверяя полученное значение. Можно также отойти в сторону и, обхватив худенькие плечи тонкими, нервными пальцами, критически щурясь, изучать объект на расстоянии, прикидывая и сравнивая что-то, или можно, в конце концов, просто крутить стакан в руках как угодно долго и, когда экспериментатор устанет, наконец-то, развлекаться таким необычным образом, вполне возможно он или она почувствует жажду и скорее всего сразу же решит для себя, что стакан всё-таки был наполовину полон, а сделав несколько глотков, спокойно вернет пустой сосуд на стол, и забудет о нём, занявшись неотложными делами своими.

Совсем другое дело, когда мы держим в руках стакан пустой. Может быть тот самый, что был оставлен на столе до нас, из которого всё содержимое, до последней капли, кто-то, мучимый сомнениями и одновременно жаждой познания, выпил или просто проходил мимо по делам своим и, перевернув неаккуратным движением, вылил на землю, а может какой-нибудь другой стакан попадёт нам в руки – это не важно, стакан остаётся пуст и, как не крути его, как не смотри сквозь граненое стекло на свет, как не три его в ладонях, сам по себе он никогда не наполнится ни водой, ни вином.

Однако интуиция наша, интуиция человеческая, подсказывает нам и помогает ясно представить, что сей сосуд всё-таки когда-то был полон, потому что он для этого и был изначально изготовлен или создан, а не для того, чтобы стоять пустым и служить местом погребения мух. И был заполнен не наполовину, а по края или по самое горлышко, что косвенно указывает на то, что были времена сытости и процветания. Были… Но прошли…

И что же теперь делать с этим стаканом? Или что же делать, стоя рядом с этим стаканом? Вопрос такой же древний, как род человеческий. Вопрос, на который никто так и не смог до сих пор дать вразумительного ответа, особенно тому, кто задавал его.

Что делать?

А кто его знает…

Но что касается советов, как лучше что-то сделать, как повыгоднее всё обстряпать и как не попасться при этом, как побыстрее сделать то-то и то-то, и как незаметнее уйти после этого, исчезнуть, так сказать, со сцены, как … ну и так далее, то здесь их просто избыток, советов этих.

Вы уж и про стакан забудете, и про стол, на котором он стоит, … – про всё забудете, слушая, что вам разные бойкие и болтливые людишки, жадные до чужого внимания, рассказывают, описывая разные ситуации якобы из своего жизненного опыта – этакие экспериментаторы, натуралисты. И начнете представлять как бы вы повели себя при таких обстоятельствах, при других обстоятельствах, что бы сделали, а что бы не стали делать, где бы наполнили стакан водой, а где можно налить туда вина, что делать со столом, на котором стакан этот стоял: продать, выбросить или отдать реставратору, как поступить с домом, где стол стоял, нужно ли продавать, чтобы уехать далеко и надолго или оставить в качестве покинутого «родового гнезда», куда можно вернуться, если жизнь и дела там не сложатся подходящим образом и что делать с деньгами, если всё-таки решитесь избавиться от дома, во что их повыгоднее вложить и как не потерять совсем…

И, в конце концов, запутаетесь в советах и чужом мнении и вообще забудете зачем сюда пришли.

Вам могут надавать столько советов – устанешь слушать. И что же? Верить всем и каждому? Ещё чего! Слушать нужно только самого себя, чтобы потом не обвинять себя же в излишнем легкомыслии и доверчивости.

Но как удержаться от того, чтобы и самому не дать несколько советов. Это же так заманчиво, так соблазнительно направить другого туда, куда бы сам не осмелился пойти и понаблюдать за ним, как он будет выкручиваться из сложившейся ситуации. Смотреть, стоя в стороне, смотреть из зрительного зала с безопасного для себя расстояния.

Вот и мы, поддавшись соблазну «поучительства», не будем нарушать сложившегося и устоявшего правила и потому вот вам наш совет – а делайте со своим пустым стаканом то, что вам захочется, распоряжайтесь им, как подскажет чутьё ваше и интуиция ваша, в любом случае не ошибётесь.

Глава 1

Кажется, отпуск начинается

Женька посильнее уперлась плечом в высокую, скрипучую, неподатливую от собственной значимости и веса конторскую дверь, протиснулась в образовавшуюся щель и вышла на улицу. Стоя на тротуаре, подозрительно посматривая на небо, с наслаждением вдохнула прохладный, влажный воздух, чистый и прозрачный после прошедших дождей, прибивших к земле и смывших, пусть на время, стойкую городскую пыль и копоть. Вытянула руку ладонью вверх, перевернула ладонь, проверяя капает или нет. Подняла воротник, пальцами прижав его поплотнее, и, аккуратно обходя лужи, с отражающимися в них неверным светом уличных фонарей, поспешила к входу ближайшей станции Метро.

Три дня непрерывно шёл дождь.

Серое небо, тяжелое от собравшейся над головой воды, было похоже на мокрую, нахлобученную по самые уши шляпу, по опущенным полям которой за шиворот стекали примерзкие холодные ручейки, а из-под краев с бахромой из дрожащих капель на мир глядели глаза сонные и безразличные ко всему, кроме простого, сухого и теплого уголка на диване среди мягких подушек под шерстяным пледом. И шляпа эта висела над городом, почти касаясь крыш домов, не пропуская ни одного солнечного лучика, превратив день в бесконечные сумерки, начинавшиеся и заканчивающиеся густым ночным мраком.

На четвёртый день случилось чудо – с запада подул сильный ветер и, не без труда, снёс прочь мокрое покрывало, оставив за собой обрывки облаков с лохматыми, обвисшими краями, стремительно убегавшие на восток, словно напуганные, заблудившиеся и отбившиеся от стада. Скрывшееся за изломанной линией крыш солнце в отместку за то, что так долго прятали от него землю, посылало вдогонку улетающим облакам последние лучи, предупреждая, наверное, чтобы не возвращались более, и подсвечивало их снизу, окрашивая в сочные, багровые тона.

Женька взглянула мельком на небо и то ли от предчувствия скорых перемен, то ли от таких непривычно ярких, противоречивых красок, раскинувшихся по всему небу, почувствовала легкую тревогу и ускорила шаг.

Сегодняшний день для неё был особенным и не только потому, что погода изменилась наконец-то в лучшую сторону, но и потому, что сегодня у Женьки был последний рабочий день. Последний день перед долгожданным, всецело заслуженным, глубоко выстраданным отпуском, который ей вначале, как это водится за подавляющим большинством контор, местное начальство не хотело давать вовсе, ссылаясь на высокую загруженность навалившимися из неоткуда сомнительными проектами и разнообразными, срочными заданиями, что были спущены с какого-то таинственного «верха», а потому требовавшие скорейшего исполнения. Но в подобном лихорадочном состоянии контора пребывала почти всегда. Ну, за исключением редких передышек, когда начальство, словно сговорившись, подобно вороньей стае, раскаркивая прощальные указания направо и налево, становилось на крыло и улетало густой кучкой в далёкие края, наслаждаться сказочными красотами и волшебным сервисом дорогих отелей на каком-нибудь экзотическом морском берегу.

За тем и живут, наверное… Других причин для существования пока что обнаружить не получалось.

Стоило начальству покинуть заветные пределы, как в опостылевших стенах начиналась новая жизнь, более легкая, непринужденная. Всё как-то оживало, а местами и расцветало. Сотрудники становились более общительными, скованность и замкнутость – естественная защитная реакция простого служащего в рабочие часы, растворялись неизвестно где, но не исчезали полностью, тем не менее, возвращаясь с приездом нелюбимых персонажей. Такое странное, облегченное состояние и на делах сказывалось положительно – без противоречивых указаний и туманных оговорок всё исполнялось проворнее, нужный результат получался быстрее.

Повадки этих начальников были изучены давным-давно и использовались смышлёными подчиненными по собственному усмотрению и для личной выгоды. А также достаточно хорошо был изучен сравнительно примитивный образ мыслей руководства, постоянно озабоченного своей переменчивой судьбой, страдающего хронической некомпетентностью, путающего всё и вся, а потому оставляющего для рядовых, исполнительных и честных во вред себе (а разве бывает по-другому) сотрудников постоянный и широчайший простор для творчества в стенах этой, а равно и других, похожих как близнецы-братья и сестры, контор.

Женька же проработала в том заведении за массивной и неподатливой дверью достаточно долго, чтобы не верить ни льстивым уговорам, ни пустым обещаниям обязательной премии по закрытии проекта, и тем более уж не верить соблазнительным перспективам зимнего отдыха. Не отреагировала она и на скрытую угрозу, прозвучавшую со стороны начальства, пообещавшего припомнить подобную неуступчивость при следующем сокращении штата, и всё же настояла на своём.

Женька упрямо, без грубости, без унизительных упрашиваний, с настойчивостью человека уверенного в своей правоте и требующего свое, честно заработанное, шла к цели и добилась отпуска, правда не тогда, когда ей этого хотелось, а спустя почти два месяца, но, всё же, она победила.

Однако сейчас, возвращаясь домой, обходя старательно, по краю, лужи с пляшущими в них искорками отражений огней города, она не чувствовала ни ликования, ни особенной уверенности в том, что сделала всё правильно, а лишь вяжущее, липкое ощущение накопившейся во всём теле усталости и ноющую головную боль, вызванную, по-видимому, резкой сменой погоды.

Совершенно машинально, двигаясь с автоматической точностью запрограммированного аппарата, который проделывал сотни и сотни раз одну и ту же операцию, она присоединилась к массе спешащих по домам горожан, выкатившуюся на тротуары из дверей бесконечных контор. Сотрудников и сотрудниц, коллег, специалистов и менеджеров – таких же, как она условных производственных единиц, учтенных при составлении бюджетов организации, как необходимые расходы.

Какая-то крохотная часть её мозга уверено вела её в этой толпе, выбирая среди десятков шевелящихся и сутулившихся спин свободные и безопасные направления, стараясь идти вдоль той стороны, где было меньше всего народу, обходя замешкавшихся, уворачиваясь, чтобы не задеть и не касаться идущих рядом. Одновременно с этим, другая часть её мозга, существенно крупнее первой, продолжала вести боевые действия против обнаглевших менеджеров отдела поставок, с которыми до последней минуты так и не удалось справиться. Ещё одна часть всё того же мозга настоятельно советовала плюнуть на них на всех, ибо бороться с этими людьми – всё равно, что кричать на водопад, чтобы он перестал брызгаться и шуметь, и, продолжая эту тему, в который раз она объясняла самой себе же, что вся эта возня не стоит и самого крохотного мгновения её жизни. Но, в то же самое время, эта часть мозга, самая прогрессивная, судя по всему, выстраивала перед её внутренним взглядом список того, что необходимо взять в отпуск для себя и, что важнее всего, для её восьмилетнего сына Кольки, кто сейчас, скорее всего, сложил уже вещи в чемодан, те которые ему показались наиболее подходящими и в том порядке, который ему представился правильным и с нетерпением ожидает возвращения матери, сидя у окна, прижавшись носом к стеклу и выглядывая, как воробей, во двор.

Мысленно выставляя плюсики и минусы против каждой позиции своего списка, Женька думала:

«Кажется всё, что нужно, уже куплено… Колькины плавки и шорты, шлёпанцы уложены в чемодан. Мои купальники, юбки, шорты, брюки – всё там. Его тёплый свитер и куртка – говорят, там вечером может быть прохладно – тоже сложены. Для себя бы не забыть захватить кофту и куртку. Ах, да! Совсем из головы вылетело, нужно зайти в аптеку, купить аспирин и ещё кое-что из лекарств. Что же, что же ещё? А так, кажется, всё. Билеты, паспорт, приглашение из отеля – всё мне передали. Ну и хорошо. Вот и славно» – подвела итог Женька.

В вагоне метро было как всегда тяжело и душно, но, несмотря на это, все окна оставались закрытыми. Тонкий, вялый сквознячок начинал извиваться где-то в начале вагона, но быстро исчезал среди десятков человеческих тел, выстроившихся спина к спине и мерно раскачивающихся в такт движения поезда, который несся в темноте туннелей, отсчитывая одну остановку за другой.

Женьке повезло. Какой-то молодой человек почему-то уступил ей место – событие само по себе весьма заурядное, но довольно редкое в сутолоке городской подземки.

Женька вяло поблагодарила его, но не отказалась. Стараясь припомнить, не встречались ли где раньше, она уселась, поджав ноги, прижав к себе сумочку и пакет с покупками. Может быть, хорошо забытое давнее знакомство. Нет, слишком молод для знакомого, да и лицо чужое: нос какой-то длинный, бородёнка куцая пробивается…

«Не люблю, не нравятся бородатые… Мужчины… Дома и так сору на полу много, а от таких ещё и шерсть, наверное, клубками по углам лежит, на сквозняке перекатывается…» – неприязненно подумала она.

Вообще-то, Женька старалась не садиться в поездах метро. Пригревшись и расслабившись, её неизменно укачивало и начинало клонить ко сну, а спать в подобных местах, во-первых, не очень комфортно, во-вторых, так и просто опасно. Она несколько раз была свидетелем того, как у дремлющих пассажиров выхватывали из рук сумки или срывали дорогие шапки, но что поделаешь, в этом городе находится место и жертвам, и преступникам. А у этого парня лицо выглядит нормальным, не жестоким и не хитрым. Хотя, кто его знает – чужая душа потемки…

Женька вздохнула и вспомнила как вначале бабушка, а затем мама с убаюкивающей настойчивостью поучали её – молодую, доверчивую девчонку, что не стоит принимать от чужих людей подарки и негоже одаривать незнакомцев. Кто знает, чем это может обернуться? А у тебя самой проблем мало? Тебе нужно ещё что-то?

Но кто же прислушивается к советам старших, все ищут свой бугорок повыше, чтобы забравшись на него, скатиться вниз, набив себе при этом как можно больше шишек.

Вот и она не упустила такой соблазнительной возможности поиграть со своей жизнью. И когда весь мир напоминал ей яркую, солнечную, приветливо улыбающуюся мордашку, она, не думая особенно и не сомневаясь ни сколько, приняла из рук молодого, высокого и, как ей казалось, красивого человека предложение, при этом ещё нетерпеливо притоптывала ножками и подарила ему всё, что бережно сохраняла, и, конечно же, всё это закончилось ровно так, как и предупреждали дорогие её сердцу родители: череда жестких скандалов и горькие подробности давно ушедшего в прошлое развода.

Но сейчас по-другому не получалось, от усталости ноги подкашивались, хотелось закрыть глаза и забыться, а потому, скромно потупив взгляд, села на освободившееся место.

За последние дни, прямо перед отпуском, прибавилось и суеты, и беготни, и бестолковых хлопот, будто плотину где-то прорвало. Коллеги дружно, словно сговорившись, как муравьи подтаскивали бумаги с утра до вечера, и каждый, с плохо скрываемой завистью, хитро щурясь, осведомлялся: а когда же в отпуск, да куда собралась, да насколько, да подготовилась ли она и как подготовилась, как намеревается потратить бесценное свободное время? И, получив на всё утвердительный ответ, уходили за новыми пачками документов. Но и эти дни закончились, уплыли безвозвратно в прошлое, как мусор, что крутится в воде, цепляется за всё подряд, стараясь остаться на берегу, но всё тщетно – поток времени слишком сильный, сносит драгоценные деньки без следа.

Женька подняла глаза и еще раз взглянула на молодого человека, которого плотно стоящая толпа прижала к её коленям, тот смущённо отвёл взгляд в сторону. Достав из пакета потрёпанный детектив, она раскрыла на странице с загнутым уголком и, склонив над книгой голову, постаралась сосредоточиться на чтении, напрасно стараясь вспомнить о чём же там идёт речь, где с изощрённой иронией, чуть ли не на каждой десятой странице автор раскладывал для своих читателей свежий труп. Строчки бежали перед глазами, но смысл прочитанного ускользал, словно туман, а в голову, отталкивая друг друга, наперегонки лезли всякие унылые мысли.

«Надо же, всё ещё смотрит. Лучше бы вон ту девицу изучал. Она и пофигуристей будет и помоложе… Да, пока что смотрят, но скоро перестанут…» – успокоила себя Женька. – «Года через два такой жизни я совсем стану похожа на старую ведьму с косматой, нечесаной головой, морщинистой, увядшей кожей, заваленной по самую макушку серыми, никчемными бумагами. Погрязну, утону в конторских интригах и не буду думать ни о чем и ни о ком более, кроме как о своём безмозглом и хамском начальстве».

Женька поёжилась как от озноба, хотя в вагоне было душно и жарко. Сокрушённо вздохнула:

«Не хочу… Не хочу! И не смогу. Надо будет что-то придумать. Но нужны деньги, деньги, деньги. А то, как нам с Колькой прожить?»

Женька перевернула страницу, потом наугад защипнула почти половину, и, открыв где-то на середине, задумчиво провела по листам ладонью.