Пётр второй

К 13 сентября уже стабилизировалась линия фронта, установившись на расстоянии 120–150 километров западнее Львова. А сильно укреплённая австрийская крепость Перемышль оказалась осаждённой в тылу русской армии.

Этот успех вызвал ликование в России и дальнейший подъём патриотических настроений.

А в Австро-Венгрии эти неудачи привели к опасению проведения крупных наступательных операций австрийской армии на русском фронте без помощи Германии.

Линию фронта пытались выровнять в свою пользу и Германия с Россией.

Германия пыталась, прежде всего, отрезать от территории России Варшавский выступ.

А Россия – соответственно прирезать к этому выступу территории севернее него – Восточную Пруссию, что ей не удалось, и южнее него – Восточную Галицию, что удалось сделать блестяще.

Теперь настала очередь Германии срезать Варшавский выступ. Но наступать на него с севера из Восточной Пруссии, территорию которой удалось удержать с таким трудом, немецкое командование не отважилось.

Наступление они повели с юго-запада из Галиции, перебросив туда войска пока для помощи терпящим поражение австрийцам.

И 15 сентября немецкие войска начали оттуда наступление в северо-восточном направлении, имея целью захват Варшавы и крепости Ивангород.

В ходе Варшавско-Ивангородской операции немцы к 30 сентября подошли к Варшаве, и вышли на рубеж реки Вислы.

И в ходе начавшихся ожесточённых боёв постепенно проявилось преимущество русской армии. А 7 октября русские войска в нескольких местах форсировали Вислу.

А уже 14 октября немецкая армия начала массовое отступление, окончательно отойдя на свои исходные позиции к 26 октября.

Через три дня, и с тех же позиций по довоенной границе, они предприняли вторую попытку наступления, но теперь по направлению на город Лодзь, оставленный немецкими войсками несколько дней назад.

В быстро развивающихся событиях немцы сначала окружили Лодзь, но затем сами чуть было не были окружены превосходящими их по численности русскими войсками, и отступили.

В результате этого, русским войскам удалось отстоять и Лодзь, и Варшаву, и нанести немцам тяжёлое поражение.

Но, с другой стороны, этими неудачными наступлениями своих войск Германии удалось сорвать планировавшееся на середину ноября наступление русских армий вглубь немецкой территории.

После срыва Лодзинской операции германских войск линия фронта несколько подравнялась в пользу Германии в районе Варшавского выступа, и в пользу России южнее него в Галиции, положение на фронтах стабилизировалось, и война всё больше становилась позиционной.

К концу 1914 года линия фронта, составлявшая около 1.200 километров, сначала проходила по довоенной границе между Восточной Пруссией и Россией.

Затем она следовала западнее от Варшавы до Лодзи, а потом шла восточнее Кракова, занятого австрийцами.

А далее линия фронта, неравномерно заполненная войсками, шла по захваченной у Австро-Венгрии части Восточной Галиции, проходя в 180 километрах западнее Львова, и упираясь в незанятые никем Карпаты.

При этом находящиеся к Востоку от этих гор Буковина и Черновцы перешли к России.

Таким образом, территория Западного Полесья, по которой ещё после 16 августа отступала за Нарев 2-ая армия генерала А.В. Самсонова, оказалась тылом Северо-Западного фронта.

Но по этой же земле теперь пошли и потоки беженцев из Польши.

Миграционный процесс начался уже с первых дней войны.

Массовое прибытие беженцев на территорию Полесья и Западной Беларуси сопровождалось появлением слухов об угрожающей местным жителям опасности со стороны неприятеля и предстоящей эвакуации вглубь России. Поэтому население теперь проявляло беспокойство и требовало в банках свои вклады.

Простые люди, особенно любознательные крестьяне, любили посмотреть на беженцев, поселившихся по соседству, вступить с ними в разговор. Любопытные обыватели толпились возле домов, разглядывали игравших там детей беженцев, но приносили им продукты и одежду.

А в газетах писали, что беженцы быстро осваивались в городе, становились «чуть ли не преобладающим элементом в кинематографах и театре» и везде чувствовали себя непринуждённо.

При этом беженцы из Польши не переставали удивляться грязным дворам и мусору на улицах, даже свалкам нечистот вблизи памятников старины, создававшим явные неудобства для местного населения.

Но случалось, что местные жители обвиняли беженцев в германофильстве. Поэтому обоснованность таких обвинений проверяла полиция.

Обозы с беженцами потянулись теперь и южнее деревни Пилипки, с юго-запада на северо-восток от деревни Котлы через деревню Трещотки до деревни Клейники, и далее через Нарев на Волковыск. Доверху загруженные домашним скарбом крестьянские телеги, запряжённые изнурёнными лошадьми, бесконечной и плотной вереницей тянулись по шоссе.

Пётр Васильевич Кочет встретил эти обозы, когда вместе с женой и Григорием повёз своих сыновей в гости к бывшему тестю в деревню Котлы.

Тот теперь получал письма с фронта от своего самого младшего сына Ивана Мартыновича Раевского – подпоручика, командира взвода. Из них вся родня немного узнавала о событиях на его участке фронта, хотя цензура тщательно вымарывала ненужные места в тексте.

Туда они, специально взяв с собой друга и родственника к тому же и фотографа Григория Денисюка, ехали в переполненной подарками телеге семьи Петра Васильевича Кочета, управляемой тринадцатилетним Борисом.

На им встречавшихся телегах и прочих повозках с беженцами виднелись раскрашенные различными узорами простые деревянные сундуки, узлы с одеждой, подушки, пёстрые лоскутные одеяла, мешки с мукой, косички лука и глиняная посуда. Из лукошек, решёт и корзин, покрытых тряпками, торчали клювы ещё живых кур и уток. А редкие мужчины из обоза периодически спешивались и горячо обсуждали что-то между собой.

Женщины же насторожено вглядывались в лица встречных ездоков – зачем они здесь, не ограбят ли?

А дети с любопытством выглядывали из своих кибиток, оглядывая чрезвычайно редкую встречную повозку, и приветливо улыбаясь своим сверстникам Борису и Петру.

Периодический детский плач, визг привязанных к телегам поросят и лай сопровождающих повозки собак иногда оглашали почти мёртвую сопутствующую тишину передвижения обозов.

– И что будет с этими несчастными обездоленными людьми? Что их ждёт в будущем? – задавал себе вопрос Пётр Васильевич – А что будет с нами? Ведь война может докатиться и до нашей деревни. Вон сколько отступающих войск мимо прошло!? – взволновался он.

Но его раздумья отвлекла мрачная картина. У обочины шоссе около телеги, над трупом павшей лошади, стояла растерянная плачущая женщина. По-видимому, это была вдова-крестьянка. С растерянным и убитым горем лицом, по щекам которого катились крупные слёзы, она стояла безмолвно, как изваяние. А из телеги из-под кучи домашнего скарба доносился скулёж двух маленьких девочек. Петра потрясла эта картина. Но больше всего его удивило то, что никто вокруг не оказывал женщине помощь.

Петру стало жалко эту вдвойне осиротевшую крестьянскую семью.

– А если бы это было со мной, с моей семьёй? Да ещё где-нибудь в безлюдном месте? Что бы я тогда делал? Сам бы в телегу вместо лошади впрягся? – рассуждал он.

– «Ну, што, хлопцы, дапаможам няшчасным? Дамо им адну з нашых коней» – обратился он к своим сынкам.

– «Так, бацька, вядома, дапаможам!» – сразу откликнулся отзывчивый и сентиментальный Петя.

– «Бацька, а як жа мы дамо…? Бо яны нашы!» – опасливо спросил хозяйственный Борис.

Обсуждая это с Гликерией, отец на миг задумался, потому проехал чуть мимо, но остановил свою повозку около обочины и подошёл к женщине.

– «Не плач! Давай дапамагу (помогу)! Хлопцы, идзице сюды, дапамажы (помогите) конь выпрастаць (выпрячь)! – повернулся он к сыновьям.

Втроём они быстро освободили труп лошади от упряжи и с трудом, уже с помощью Григория, откатили телегу назад.

– «А ты у Клейники идзеш?» – спросил Пётр женщину.

– «Не ведаю? Як и юсе иду па дарозе… у Расию!» – удивлённо ответила та, представившись Степанидой.

– «Напэвна (наверняка) у Клейники. Вось и добра! Я табе дам сваю каня. А ты там аддаси (отдашь) яе Сямёну. Гэта (это) други дом справа ад близкага да цябе краю вёски (села). Скажаш, што ад мяне – Пятра Кочета! Прозвишча запомнила? Скажы, каб замянив маю каня на сваю, а потым у иншага (другого) яго сваяка з наступнага (следующего) сяла знову памяняеш на иншую каня. Увогуле (в общем), змяняй коней, як бывала на паштовых станцыях!» – подробно объяснил Пётр чуть успокоившейся Степаниде.