Великая тайна Великой Отечественной. Глаза открыты

180. О народном комиссаре заготовок (ОБ от 03.VII.41 г., пр. № 94, п. 20-гс).

181. О Кучумове П. С. (ОБ от 03.VII.41 г., пр. № 98, п. 130-гс).

182. О Чекменеве Е. М. (ОБ от 03.VII.41 г., пр. № 98, п. 129-гс).

183. Вопросы Верхсуда СССР. – ОП.

184. Об эвакуации архивов (постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б)). – ОП.

185. Об эвакуации предприятий Наркомавиапрома. – ОП.

186. О порядке эвакуации населения в военное время. – ОП.

187. О порядке эвакуации семей руководящих партийных, советских работников и семей начальствующего состава Красной Армии, флота и войск НКВД из прифронтовой полосы. – ОП.

188. Об утверждении положения «Об эвакуационном пункте по эвакуации гражданского населения из прифронтовой полосы». – ОП.

189. Об эвакуации рабочих и служащих эвакуированных предприятий. – ОП.

190. О Голеве Я. И. (ОБ от 04.VII.41 г., пр. № 98, п. 137-гс).

По выделенным полужирным шрифтом документам, подписанным Сталиным, мы видим, что 18 июня многие принятые решения Политбюро были подписаны им.

19 июня не зарегистрировано ни одного документа (и по «Кремлевскому журналу» видно, что в этот день прием в кабинете Сталина не велся). Вероятно, последние документы он подписал 18 июня и 19-го уехал в отпуск в Сочи вместе со Ждановым[99 - Решение Политбюро «Об отпуске Жданову» № 34/236 было принято 10.VI.41 г. Молотов говорил Ф. Чуеву: «Кто-то недавно мне говорил, упрекая: “Жданов-то где был?” Он в Сочи сидел, когда началась война… Упрекают: “О чем они думали? О войне? Нет, они в Сочи сидели!” Оптимисты, мол, какие, члены Политбюро» [102. С. 45]. Из этого «они» следует, что Жданов в Сочи был не один, что там находилось несколько членов Политбюро. Исходя из «Кремлевского журнала» и виз на решениях Политбюро, можно предположить, что, скорее всего, вместе со Ждановым были Сталин, Калинин и Андреев (подробнее об этом см. [62. С.149–167]). Не стоит забывать о том, что вождь пять лет не был в отпуске.].

Решения, зарегистрированные 20 июня, могли быть подписаны Сталиным и гораздо раньше – о зам. наркома и составе коллегии Наркомата станкостроения (п. 80); о переносе выходного дня в Латвии (п. 81) с 22 на 24 июня в связи с праздником «Лиго» (это было известно заранее); о семенной ссуде (п. 82) для посева яровых в северных областях (обычно посевная заканчивалась в первых числах июня). Решение о строительстве автозавода в Камышине (п. 76) следует рассмотреть отдельно, и я вернусь к нему ниже.

Поражает отсутствие письменных следов участия вождя в важнейших решениях от 21–23 июня 1941 г. при наличии его подписи на одном единственном документе, зарегистрированном 21 июня, – об отпуске наркому морского флота Дукельскому, где она стоит на заключении начальника Лечсанупра Кремля Бусалова от 6 июня 1941 г. с ходатайством Микояна от 19 июня (см. решение ПБ № 90). Учитывая обнаруженный документ «Сводка Главного Командования за 22 июня 1941 г.» (см. главу «Один архивный листок…», с. 522–527) с незначительной правкой Сталина, что свидетельствует о полной его дееспособности 22 июня 1941 г., отсутствие каких-либо следов его участия в выпуске важнейших решений 21–23 июня («секретного» Решения Политбюро от 21 июня, Директив наркома обороны № 1, № 2 и № 3 от 22 июня, Указов о мобилизации и введении военного положения) можно объяснить лишь отсутствием вождя в Москве в эти дни. Единственный след его участия – пометка, сделанная рукой Поскребышева на машинописном проекте Указа о мобилизации (без единой визы членов ПБ): «Указание т. Сталина – опубликовать», подпись Поскребышева и дата: «22/VI». Документу присвоен очередной номер решения Политбюро – «П.34/95». Но почему же Сталин не удостоил столь важный указ свой подписи, а поручил это своему секретарю? Видимо, потому, что его просто не было в Москве[100 - Может быть, именно из-за его отсутствия ни в одном из Указов Президиума Верховного Совета, опубликованных 23 июня 1941 г. в центральных газетах, не было даже сказано, с кем началась война.]. Очень хотелось бы услышать другое правдоподобное объяснение этому факту.

Если 19 июня Сталин уезжал в Сочи вместе со Ждановым, то члены Политбюро должны были провожать его на вокзале (что косвенно подтверждается отсутствием приема в этот день в кремлевском кабинете), и там Микоян вполне мог получить у него визу на ходатайстве об отпуске наркому морского флота Дукельскому (это самый последний документ, подписанный Сталиным до войны). Следует отметить, что ниже подписи Сталина на нем стоит подпись Молотова, явно как остающегося «на хозяйстве», и больше – ни единой визы.

Начиная с 22 июня, почту Сталину в Сочи, вероятно, стали доставлять фельдсвязью самолетом, как это делалось в последние годы во время его отпусков. Поэтому на письмах и записках, превращавшихся после его решений в Решения Политбюро, с 24 июня появляется его подпись и даже правка. Однако их нет на шифровках и, вероятней всего, нет на документах «Особой папки», которые транспортировать было нельзя.

Обращает на себя внимание и тот факт, что 3–5 июля не было принято ни одного решения Политбюро. Очевидно, потому, что полтора дня вождь был в пути, а в первый день после возвращения в Москву изучал обстановку и принимал срочные оперативные решения (первое из них – назначение наркома Тимошенко командующим Западным фронтом вместо Павлова было принято Сталиным еще в Сочи 29–30 июня, 1 июля вернувшийся в Москву Молотов сообщил о нем Тимошенко, 2 июля Тимошенко и Павлов выехали на фронт). Скорее всего, 4 июля Сталин отменил решение Молотова о назначении Павлова заместителем командующего ЗФ по бронетанковым войскам и дал команду арестовать его, что и было сделано в тот же день в Довске. О появлении Сталина в Москве косвенно свидетельствует и тот факт, что 5–8 и 12 июля практически все решения Политбюро (кроме награждений) были приняты через Особую папку. Поэтому в их подлинниках, хранящихся в АП РФ, наверняка в эти дни появляется личная подпись и правка вождя. Хотя с 1 июля по самым важным вопросам уже принимались постановления Государственного Комитета Обороны (ГКО), который был образован 30 июня 1941 г. совместным постановлением Президиума Верховного Совета СССР, СНК СССР и ЦК ВКП(б).

Поэтому я просмотрел и весь массив первых постановлений ГКО (с 1 по 3 июля 1941 г.). Привожу их с теми же выделениями в тексте, что и в перечисленных выше Решениях Политбюро.

Документы, принятые ГКО СССР 1–3 июля 1941 г. (РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 2)

Постановления ГКО

От 1.VII.41 г.

1сс. «Об организации производства средних танков Т-34 на заводе «Красное Сормово». – ОП (не на бланке ГКО, подписи на Постановлении нет, на письме Малышева имеется подпись Сталина. – А. О.).

2сс. «О производстве танков КВ-1 на Челябинском тракторном заводе. – ОП (не на бланке ГКО, подписи на Постановлении нет, письмо Малышева подписано Сталиным. – А. О.).

От 2.VII.41 г.

3сс. «Об усилении противопожарной безопасности г. Москвы и пригородных городов Московской области» (на бланке ГКО за подписью заместителя председателя ГКО Молотова, подписи Сталина нет. – А. О.).

От 3.VII.41 г.

4сс. «О программе выпуска артиллерийского и стрелкового вооружения, плане эвакуации заводов наркомата вооружения и создании новых баз в Поволжье, на Урале и в Сибири» (на бланке ГКО за подписью Молотова, подписи Сталина нет, вообще нет ни одной визы. – А. О.).

Распоряжения ГКО

От 1.VII.41 г.

1с. «Об увеличении выпуска пожарных машин и пожарных цистерн на Московском заводе противопожарного оборудования наркомата общего машиностроения» (не на бланке, за подписью Молотова, подписи Сталина нет, заверено печатью управделами СНК и подписью В. Мартынова. – А. О.).

От 2.VII.41 г.

3. Мандат Уполномоченного ГКО (Тула) Шкирятову (на бланке ГКО, за подписью Председателя ГКО, подписи Сталина нет. – А. О.).

4. Мандат Уполномоченного ГКО (Ковров) Савченко (на бланке ГКО, за подписью Председателя ГКО, подписи Сталина нет. – А. О.).

5. Мандат Уполномоченного ГКО (Ижевск) Чекунову (на бланке ГКО, за подписью Председателя ГКО, подписи Сталина нет. – А. О.).

6. Мандат Уполномоченного ГКО (Смоленск) Хохлову (на бланке ГКО, за подписью Председателя ГКО, подписи Сталина нет. – А. О.).

7. «Об Уполномоченных ГКО на оборонных заводах» (не на бланке ГКО, заочно согласовано со Сталиным, но есть его правка. – А. О.).

От 3.VII.41 г.

9сс. «Об изъятии обмундирования из неприкосновенного запаса Дальневосточного фронта и ЗАБВО» (не на бланке ГКО, согласовано со Сталиным, есть его правка. – А. О.).

Два первых Постановления ГКО напечатаны не на бланке ГКО (его еще не существовало) и не имеют никакой утверждающей подписи (в обоих на последнем листе имеется лишь виза наркома Малышева, готовившего их проекты). Однако в комплект документов по каждому из этих постановлений входит письмо Малышева на имя Сталина с просьбой об утверждении с карандашной пометкой рукой Поскребышева: «Молотов Микоян – ЗА (А. П.)». Оба письма Малышева имеют подпись Сталина, что означает его согласие без каких-либо замечаний. Кроме того, в каждый комплект входит четвертушка бумаги в клетку с надписями «ОП. № ГКО-1сс. 1.VII. 41 г» и перечнем фамилий руководителей, которым необходимо направить постановление или выписки из него. Все это вместе заменяет подписи Председателя ГКО на постановлении. Причина та же самая, что и в случае с решениями Политбюро, – документы «Особой папки» нельзя было перевозить.

Поэтому если бы Сталин был в это время Москве, ему обязательно принесли бы подлинники постановлений ГКО (тем более самых первых – № 1 и № 2) и они были бы подписаны лично им. А если он находился в Сочи, то все вопросы были обсуждены с ним по ВЧ-связи. Письма от Малышева вполне могли доставить самолетом (не исключено, что их привезли и члены Политбюро 29 июня). 1 июля Молотов вернулся самолетом из Сочи в Москву и привез ряд подписанных Сталиным документов, в том числе письма по Постановлениям ГКО № 1 и № 2. Поскребышев их немедленно дооформил как постановления от 1 июля 1941 г.

Постановление № 7, вероятно, было согласовано со Сталиным по ВЧ-связи, так как на нем есть пометка Поскребышева: «т. Сталин за (А. П.)» (зачем это было бы нужно, если бы вождь находился в Москве?). Тем не менее в нем рукой вождя вычеркнуты фамилии двух уполномоченных ГКО и добавлен раздел об уполномоченном ГКО по Смоленской области. Наиболее вероятное объяснение этого казуса такое: согласованное со Сталиным накануне заочно Постановление ГКО № 7 было оформлено и выпущено 2 июля 1941 г., а З июля он вернулся в Москву и в тот же день успел внести изменения в его текст еще до рассылки. В этот же день подпись Председателя ГКО Сталина впервые появилась сразу на двух постановлениях ГКО: № ГКО-9сс «Об изъятии обмундирования из неприкосновенного запаса Дальневосточного фронта и ЗАБВО» и № ГКО-14 о назначении Вознесенского Уполномоченным ГКО по вопросам вооружения и боеприпасов. Кроме того, имеется письмо за подписью Берия от З июля о сокращении сроков готовности куйбышевских авиазаводов, подписанное Сталиным 3 июля. Все это может быть подтверждением того, что Сталин вернулся в Москву именно 3 июля.

Еще одно очень серьезное подтверждение этому я обнаружил, изучая списки посетителей кабинета Сталина за 11 июня – 6 июля 1941 г. по записям в «Кремлевском журнале». Оказалось, что есть одна деталь, почему-то ускользавшая до сих пор от внимания исследователей этого важнейшего документа: практически ежедневно после перечня посетителей за текущий день вносилась отметка: «Последние вышли в…». Обычно в ней проставлялось то же время, что и против фамилии последнего посетителя, но иногда указывается время и более позднее, и это может означать лишь одно – время ухода из кабинета его хозяина.

Так 11 июня 1941 г. последние посетители (судя по составу, скорее всего, участники начавшегося в 0.20 совещания по истребителю МиГ-3), Маленков, Шахурин, Жигарев и Микоян (конструктор), вышли из кабинета в 1.15. Значит, согласно последней записи этого дня «Последн. вышли 1 ч. 30 мин. 12/VI 41» через 15 минут после окончания совещания из кабинета вышел Сталин.

Внимательно изучив, кто выходил последним из кабинета Сталина в период 11 июня – 6 июля 1941 г., я увидел, что в следующий раз Сталин выходил один последним из своего кабинета лишь 6 июля в 2.30, через пять минут после выхода членов ГКО и Политбюро. За весь период предполагаемого мною отсутствия вождя в Москве (с 19 июня по 2 июля) этого не произошло ни разу и повторилось лишь после его возвращения в Москву (3 июля он вышел вместе с Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем и Вознесенским; 4 июля – с Молотовым, Ворошиловым, Берией и Маленковым; а 5 июля – с Молотовым).

Надо признать, что в «Кремлевском журнале» мною обнаружен еще один такой случай. 27 июня 1941 г. после последнего в этот день совещания в сталинском кабинете, в котором участвовали Микоян, Тимошенко, Голиков, Берия, Кузнецов и которое закончилось в 2.35, написано: «Последние вышли 2.40». Эта запись рушит все мои построения об отсутствии Сталина в Москве, если не предположить, что Молотов в этот день незаметно для дежурного секретаря вернулся в кабинет (он даже мог пройти через второй вход в сталинский кабинет) и вышел последним в 2.40, а дежурный секретарь не указал это отдельным упоминанием о Молотове, а написал так, как обычно отмечал уход хозяина кабинета: «Последние вышли в…». Другая возможная причина этого казуса – если ежедневные записи на отдельные листки для службы охраны, которые почему-то называются «Тетради (журналы) записи лиц, принятых И. В. Сталиным», делали не сами дежурные секретари, а другие малозначительные сотрудники Особого сектора, подчиненные Поскребышева. При этом они переписывали на отдельные листки записи, сделанные в течение дня дежурным секретарем в приемной (в рассматриваемый период – Поскребышевым, Чечулиным и Чернухой). Поэтому в листках нет ни единого изменения, хотя фамилии порою даны ошибочно и явно записаны на слух (Саклиер вместо Сакриер и т. п.). Тогда указанная ошибка могла вкрасться при переписывании. Дело в том, что последние посетители кабинета – Микоян, Тимошенко, Голиков, Берия и Кузнецов в этот день вышли в 2.35. Молотов же с 17 июня по 4 июля выходил всегда последним. Наверняка вышел последним и в этот день, и в подлиннике «Кремлевского журнала» было указано время его второго пребывания в кабинете: «21.25 – 2.40». При переписывании этих цифр на отдельный лист, вторую прочитали ошибочно и записали как «24.00». Тогда все становится на место.

Неожиданный ответ вождя на «Вопрос НКО»

Решение Политбюро № 34/55 от 19 июня 1941 г.

Это первая страница последнего предвоенного Решения Политбюро о перестановках высшего командного состава Красной Армии («Вопрос НКО». П. № 34/55 от 19 июня 1941 г.), принятого на основе проекта приказа наркома обороны. Обычно такие проекты согласовывались с членами Политбюро без проведения заседания, в рабочем порядке – они либо визировали документ, либо давали устное согласие по телефону через Поскребышева, о чем тот делал пометку на проекте. После получения согласия большинства (5 человек) Поскребышев присваивал решению номер, состоящий из двух цифр, разделенных косой чертой: первая цифра – № протокола, вторая – № пункта решения этого протокола, и указывал дату, после чего решение считалось принятым. (Иногда текст решения Сталин правил собственноручно, что бывало довольно редко, обычно изменения по его указанию вносил Поскребышев, или тот, кто докладывал вождю проект решения.)

В данном проекте приказа самым интересным (кроме самого приказа, ибо он публикуется впервые) является первый пункт о Локтионове. Дело в том, что с конца ноября 1940 г. он был освобожден от должности замнаркома обороны и командующего ПрибОВО и переведен в распоряжение НКО. Какая работа была ему поручена и где он находился – неизвестно. Из Риги он уехал. Одни считают, что он взял отпуск, другие – что он лечился в госпитале, есть даже сообщения, что 14 июня 1941 г. он был арестован. Из проекта приказа видно, что едва ли это реально, ибо в любом из перечисленных случаев нарком обороны не предлагал бы его 18 июня 1941 г. на ключевую должность генерал-инспектора пехоты Красной Армии в первом, самом важном, пункте проекта приказа, поданного вождю и Политбюро на согласование.