Великая тайна Великой Отечественной. Глаза открыты

Вот теперь надо думать, почему Сталин мог 22 июня 1941 г. внести не очень принципиальную правку в эту не слишком важную сводку, но не оставил следов своей руки на самых важных документах начала войны, если работа над ними шла в его кабинете, а он от дел якобы не отходил, работу не прекращал и в отпуск в Сочи не уезжал? И почему он молчал с 22 июня по 3 июля? Пока нет других объяснений, кроме одного – он уехал 19 июня в отпуск и поэтому весь первый день войны участвовал в решении важнейших вопросов по телефону. Перед выступлением по радио Молотов по телефону же потребовал от него подпись под текстом обращения, Сталину ничего не оставалось, как сделать это, воспользовавшись фототелеграфом.

Но, подписывая фототелеграмму, он не удержался и внес еще несколько исправлений, поэтому рукописный текст выступления Молотова (автограф) и отличается от произнесенного им по радио и опубликованного 24 июня в «Правде» (благодаря чему мне удалось все это выяснить). Таким образом был отработан канал срочного общения с вождем, позволяющий получить немедленно документ за его подписью и с его правкой. Возможно, так было и со Сводкой. Но, учитывая, что фототелеграф – незащищенный канал связи, наиболее секретные документы (кроме документов «Особой папки»)вождю доставляли самолетом в Сочи фельдъегеря или высокопоставленные визитеры. В этом случае официальное оформление документов задерживалось на сутки (самолет с фельдъегерями возвращался с подписанными документами в день их подписания или на следующее утро).

Поэтому в другие (кроме 22 июня) дни подпись, а порой и правка, и комментарии Сталина есть на целом ряде документов периода 19 июня – 2 июля 1941 г. Но за 22 июня обнаружен пока лишь один такой документ – упомянутая «Сводка Главного Командования».

Неравный обмен. Обмен посольств в 41-м

Почему дата обмена посольств стала тайной?

В своей книге «Великая тайна… Ключи к разгадке» [62. С. 368–372] я уже писал о том, что до настоящего времени обмен посольств СССР и Германии остается загадкой – его обстоятельства, место, а главное, дата не названы до сих пор.

На мой взгляд, причин для скрытия подробностей этого обмена было три. Первая – нежелание руководства обеих сторон в дни смертельной схватки на полях сражений оповещать об этом свои народы, поскольку так или иначе это был вполне цивилизованный контакт со смертельным врагом, который, притом что ежедневно гибли тысячи солдат и офицеров, мог вызвать совершенно нежелательную реакцию.

Вторая – очевидная уступка со стороны Германии, почему-то нарушившей общепринятую в таких случаях мировую практику обмена при начале войны с равным количеством дипломатов и граждан противоборствующих стран. Причина этой уступки неясна и сегодня.

И наконец, третья – предполагаемая мною дата обмена совпала с датой написания Яковом Джугашвили письма своему отцу из плена, а также с датой назначения Сталина наркомом обороны.

Мне не удалось найти ни одного упоминания о точной дате обмене посольств не только в работах отечественных и зарубежных историков, но и в мемуарах его участников и в публикациях советской и российской прессы.

В газете «Правда» за 20 июля 1941 г. мне удалось обнаружить сообщение, состоящее лишь из одной строчки: «Бывший посол СССР в Германии Деканозов вернулся в Москву 19 июля 1941 года». Из него, безусловно, следует, что так оно и было, иначе газета за 20 июля никогда не дала бы такой информации. Кстати, этот день тоже был субботой, и тогда подтверждаются слова Бережкова о том, что его на следующий день после прилета в Москву, несмотря на то что это было воскресенье, вызвали на работу в НКИД. А описанная им сильная бомбежка после его возвращения тоже была, но через пару дней. Возможно ли это?[124 - В единственном описании возвращения в Москву руководства советского посольства (посла Деканозова, военного атташе генерала Тупикова, заместителя резидента внешней разведки Короткова, советника посла Семенова и первого секретаря Бережкова, который и рассказал об этом в своей книге) говорится, что они добирались 5 дней (см. [7]).] Вполне, если Деканозова довезли на автомашине до Стамбула, где на аэродроме его ждал советский самолет, на котором он летел из Стамбула в Москву, не пересекая Черное море, а облетая его над территорией Турции. Однако при этом получается, что и русские, и немцы, писавшие впоследствии об обмене посольств, или искажали, или скрывали его дату. Почему же?

Когда Яков Джугашвили оказался в плену (по неопубликованным архивным документам РГАСПИ)

Возможно, дата возвращения Деканозова столь тщательно скрывалась из-за того, что 19 июля 1941 года кроме указанного обмена произошло еще одно важное событие: Яков Джугашвили – сын предсовнаркома и генерального секретаря ЦК ВКП(б) Сталина, находившийся в немецком плену, именно в этот день написал записку своему отцу. После перестройки в нескольких источниках появилась ее фотокопия с припиской, что это «письмо» было доставлено Сталину «дипломатическим путем». В подписи к этой фотокопии часто сообщалось, что она была приведена в специальном выпуске газеты «Правда», отпечатанном немцами на оккупированной территории и заброшенном с самолетов на советскую землю в августе 1941 г.

«19.7.41. Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей в Германию. Обращение хорошее. Желаю здоровья. Привет всем. Яша»

Действительно, такие листовки летом 1941 г. сотнями тысяч сбрасывались на советские войска и в наш тыл. В книгах и исторических исследованиях говорится, что первая листовка с сообщением о пленении Якова Джугашвили была найдена в расположении советских войск возле Никополя 7 августа 1941 г. Однако в фондах РГАСПИ мне удалось обнаружить сообщение о том, что листовки разбрасывались и раньше, причем даже в Подмосковье. Так, жительница Бронниц домашняя хозяйка А. В. Шибанова «ходила в лес 2 августа за грибами и на кусту прицеплену нашла висящию листовку от своего родного врага». Она утверждает в своем заявлении, которое она вместе с листовкой отвезла в Москву и передала в Особый сектор ЦК партии, что «по Бронницкому району нашли таких листовок полные пачки в полях, лесах, в колхозных деревнях» (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1554. Л. 11–12).

Однако в Москве уже знали об этом, ведь 19 июля 1941 г. (в день возвращения в Москву Деканозова) ответственный руководитель ТАСС Хавинсон направил секретарю ЦК Маленкову сообщение агентства Гавас-ОФИ о пленении сына Сталина. Из этого следует, что первое документально зафиксированное сообщение ТАСС руководству страны о пленении Якова Джугашвили появилось в тот же самый день, когда он написал записку отцу, а Деканозов доставил ее в Москву, а не 7 августа, когда Жданов передал Сталину немецкую листовку о пленении сына, как считалось до сих пор. Истинная дата первого сообщения о пленении явно скрывалась.

Значит, не в августе, а в июле, именно в тот самый день, когда Яков написал записку отцу, французское агентство Гавас (находившееся на оккупированной немцами территории) впервые сообщило о его пленении. Весьма знаменательно, что почему-то первой это сделала не немецкая пресса. Из этого следует, что 19 июля 1941 г. немцы развернули пропагандистскую кампанию по поводу пленения сына советского вождя, однако начали ее якобы с утечки информации об этом через Францию.

Первое секретное сообщение ТАСС руководству страны о пленении сына Сталина (РГАСПИ. ф. 558. оп. 11. д. 1554. л. 74). Дата «20.VII.», проставленная секретарем Сталина Поскребышевым, скорее всего, указывает, когда с этим документом был ознакомлен его шеф.

Первое сообщение в мировой печати о пленении Я. Джугашвили. Ошибочно указаны его звание и род войск, не указаны имя и фамилия (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1554. Л. 75)

Вполне возможно, что причиной этому могло быть наличие в условиях обмена советской колонии в Германии на немецкие посольство и консульства в СССР пункта о непубликации факта попадания в плен сына Сталина. Серьезный намек на это дает и неправильно указанное в сообщении Гавас его воинское звание, а также род войск (хотя 18 июля уже состоялся его допрос, на котором он ответил на 150 вопросов, причем сообщил все данные о своей службе в Красной Армии, ставшие впоследствии советской и российской официальной версией)[125 - Протокол этого допроса вполне мог быть оформлен позже, после сообщения Маландина с «новыми» данными о Якове.] и отсутствие имени и настоящей фамилии сына советского вождя. Если учесть приписку в немецких листовках о передаче письма Якова Джугашвили отцу «дипломатическим путем», а также сообщение в «Правде» о прибытии Деканозова в Москву в тот же день, то вполне можно предположить, что именно с последним и было передано это письмо.

Значит, скорее всего, именно поэтому дата обмена и была засекречена, поскольку она, во-первых, подтверждает факт написания этого письма Яковом (ведь некоторые историки и исследователи до сего дня утверждают, что записка Якова отцу – фальшивка, правда, не очень понятно, чья и зачем), а во-вторых, эта дата выявляет путь и время ее доставки адресату.

Подлинность записки Якова Джугашвили подтверждает и то, что первое сообщение берлинского радио о пленении сына Сталина было передано в 12.30 по московскому времени 22 июля 1941 г., через два дня после получения Сталиным весточки от сына и через семь часов после окончания первой бомбежки Москвы, которая велась всю ночь на 22 июля. Очевидно, что оба эти события могли произойти только после обмена – ведь сообщение о пленении Якова могло прервать переговоры об обмене даже через посредников, а бомбардировку Москвы немцы могли начать лишь тогда, когда она уже не ставила под угрозу жизнь сотрудников немецкого посольства (то есть когда обмен состоялся).

Мне кажется, что причиной семи-восьмидневой задержки обмена была необходимость решить до момента его осуществления вопрос о судьбе старшего сына Сталина. По моему предположению, изложенному в книге «Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке», Яков Джугашвили не сдался в плен и не был захвачен в бессознательном состоянии 16 июля, а был интернирован утром 22 июня 1941 г. в поезде, в котором пересек советско-германскую границу 20–21 июня, либо направляясь в служебную командировку, либо в составе советских войск, перебрасываемых согласно договоренности Сталина и Гитлера к Ла-Маншу. Не исключено, что он находился там под чужим именем, поэтому, разыскивая его, советская сторона потребовала передать ей, помимо дипломатов, всех советских граждан, командированных в Германию. И она добилась этого (за исключением экипажей задержанных в Германии советских судов, о которых И. Бунич написал, что они специально были посланы в Германию, так как Гитлеру очень не хватало тоннажа для операции «Морской лев»[126 - Небезынтересная деталь – одним из последних довоенных решений Политбюро было решение № 34/75 от 20 июня 1941 г. «О дополнительных ассигнованиях на ремонт судов за границей». И в то же самое время происходили события, о которых вспоминал член Политбюро нарком внешней торговли А. И. Микоян: «За два дня до начала нападения немцев (я тогда как зампред СНК ведал и морским флотом) часов в 7–8 вечера мне звонит начальник Рижского порта Лайвиньш: “Товарищ Микоян, здесь стоит около 25 немецких судов: одни под загрузкой, другие под разгрузкой. Нам стало известно, что они готовятся завтра, 21 июня, все покинуть порт, несмотря на то, что не будет закончена ни разгрузка, ни погрузка. Прошу указаний, как быть: задержать суда или выпустить?” Я сказал, что прошу подождать, нужно посоветоваться по этому вопросу. Сразу же пошел к Сталину, там были и другие члены Политбюро, рассказал о звонке начальника Рижского порта, предложив задержать немецкие суда. Сталин рассердился на меня, сказав: “Это будет провокация. Этого делать нельзя. Надо дать указание не препятствовать, пусть суда уходят”. Я по ВЧ дал соответствующее указание начальнику Рижского порта» [55. Гл. 30]. Я думаю, что разговор Микояна со Сталиным тоже проходил по ВЧ, так как Сталин в это время находился в отпуске в Сочи.]). Однако не исключено, что именно эта настойчивость и насторожила немецкие спецслужбы, дав возможность опознать старшего сына советского вождя.

По неизвестной причине на большинстве первых снимков, сделанных в плену, Яков Джугашвили окружен офицерами и унтер-офицерами люфтваффе. А его первый допрос почему-то проводился 18 июля 1941 г. в штабе авиации 4-й Армии, хотя в первом сообщении берлинского радио о его пленении сообщалось, что он был «солдатами захвачен в плен у Сеймо[127 - Мне не удалось найти к востоку от Витебска населенного пункта с таким названием. К юго-западу от Витебска есть населенный пункт Сенно.] к востоку от Витебска…» Причина, возможно, заключалась в том, что Якова надо было срочно доставить самолетом в Свиленград в день обмена – для предъявления его бывшему советскому послу в Берлине и замнаркома иностранных дел СССР Деканозову.

Фрагмент первой страницы протокола допроса Я. Джугашвили от 18 июля 1941 г., из которого следует, что он проводился у командующего авиацией 4-й армии капитаном Ройшле и майором Холтерсом. Этот фрагмент неоднократно публиковался. Вот его дословный перевод (он был приложен к тексту):

«3 мотострелковая рота военных корреспондентов. 18.7.41

Допрос военнопленного старшего лейтенанта Сталина у командующего авиацией 4-й армии. Допросили капитан Реушле и майор Гольтерс 18.7.41 г. – Передано кодом по радио.

– Разрешите узнать Ваше имя? – Яков.

– А фамилия? – Джугашвили…»

(РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1554. Л. 40)

Последнюю же страницу этого 33-страничного отчета не публиковали ни разу. Вот она:

А вот последняя страница перевода, прилагавшегося к немецкому тексту протокола:

«Не правда ли, трудный вопрос? Многие командиры, которые были взяты в плен, в том числе и высшие офицеры, говорили, что у них как бы завеса упала с глаз и они теперь видят, куда вела их вся система.

Капитан Реушле.

Верно: Френкина».

(РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1554. Л. 73)

Конечно, у таких признаний было мало шансов быть опубликованными в СССР. Мне, однако, кажется, что главной причиной был не сам текст, а сделанная над подписью капитана Ройшле наискосок красным карандашом и им же подчеркнутая пометка: «23.06.». Полагаю, что пометка эта указывает истинную дату допроса Якова Джугашвили – 23 июня 1941 г. И сделана она была отнюдь не в момент подписания протокола, а значительно позже, возможно когда Яков уже погиб, для точной датировки этого допроса как реального события, а не легенды, которой оно прикрывалось (сработала немецкая педантичность!).

А летом 1941 г. немцы готовились к тому, чтобы развернуть вокруг пленения Якова Джугашвили крупнейшую пропагандистскую кампанию, и понимали, что советские спецслужбы и пропаганда сделают все, чтобы доказать, что все заявления и публикации фашистов о пленении сына советского вождя – фальшивка. Потому наверняка и снимали его на кинопленку[128 - В начале войны немцы всё снимали на кинопленку, для этого у них в каждой дивизии была своя киногруппа.] и записывали его допросы на магнитофон. Можно даже предположить, что Якова привезли к поезду, в котором везли советских дипломатов, и показали Деканозову. Не потому ли составы стояли больше недели на границе, что советская сторона требовала подвезти недостающих советских представителей, имея в виду в первую очередь Якова Джугашвили, возможно под чужой фамилией? Перед этой встречей немцы могли сообщить Якову о выявлении его истинного имени и решении исключить его из обмена и предложили тут же написать записку отцу и передать из рук в руки Деканозову. Причем все это могло быть заснято несколькими кинокамерами и одну из пленок в непроявленном виде в запечатанной коробке могли вручить Деканозову для передачи Сталину.

Если все так и было, то можно предположить, почему на большинстве фото, сделанных летом 1941 г., Яков окружен немцами в форме люфтваффе, а не танкистами. Здесь возможны два варианта. Первый – если немецкие спецслужбы с самого начала знали, что красивый грузин-инженер – это старший сын Сталина (либо узнали об этом 22 июня, прочитав адрес его неотправленной открытки при задержании). Как могли при этом выглядеть их действия, мною подробно описано в книге «Ключи к разгадке» [62. С. 327–407]. Второй – если до 16 июля никто в Германии понятия не имел о том, что грузинский инженер в военной (а скорее в гражданской) форме – сын советского вождя. К поезду с советским посольством и другими советскими гражданами, стоящему у Свиленграда, доставляли все новых людей, пока наконец где-то в Германии среди задержанных советских людей не опознали Якова.

Его приказали срочно доставить к поезду в Болгарии, для чего сначала перебросили самолетом на захваченную немцами территорию СССР и выбрали (возможно, даже согласовали с советскими «компетентными органами») легенду его попадания в плен, так как обе стороны были заинтересованы в сокрытии правды о реальном участии Якова в совместной транспортной операции. Какое-то время ушло на его экипировку и согласование вопросов с высшим руководством рейха. В это время он находился на аэродромах, поэтому на фото всегда окружен немцами в летной форме, и это косвенно подтверждает, что не танкисты генерала Шмидта, как писали об этом немецкие газеты, взяли Якова в плен.

Есть еще одно важнейшее событие начала Великой Отечественной войны, произошедшее в роковой день 19 июля 1941 г., – в тот день Сталин был назначен (а фактически сам себя назначил) наркомом обороны. Причинно-следственные связи этих событий весьма сложны, но понятны. Интересно установить их последовательность: Сталин решил взять всю полноту власти на себя, получив записку Якова и осознав, что оказался «на крючке» у Гитлера, или Гитлер, узнав о таком его решении, нанес ответный удар – объявил, что сын советского вождя и наркома обороны сдался в плен, значит, сопротивление бессмысленно?[129 - Размышляя о событиях, происшедших 19 июля, нельзя не обратить внимания и на то, что в этот день Сталин не вел прием в своем кабинете, а возможно, даже не появился в нем (по «Кремлевском журналу»).]

На первых фото пребывания Якова Джугашвили в плену он почему-то все время окружен офицерами и унтер-офицерами в форме люфтваффе.

22 июля 1941 г. Хавинсон на бланке ТАСС пишет Сталину письмо № 788с: «Направляю для сведения материал “Фашистский бред” и клеветническое сообщение Германского информационного бюро» (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1554. Л. 77). К нему приложены два документа. Первый – сообщения из Берлина от 21 июля с комментариями по поводу назначения Сталина наркомом обороны (Там же). Второй – сообщение Германского информационного бюро от 22 июля, где впервые названа артиллерийская часть, в которой якобы служил Яков Сталин (14-й гаубичный полк 14-й танковой дивизии), и назван другой населенный пункт, возле которого он был взят в плен – Лиозно. Именно так будут потом излагать пленение сына Сталина советские, а затем и российские историки. В том же письме указывается, что первый допрос Якова состоялся в штабе генерала Шмидта (Там же. Л. 79).

25 июля Хавинсон посылает Сталину для ознакомления отклики на сообщения о пленении Якова под заголовком «Гнусные измышления Германского информационного бюро». Среди них стоит отметить такие: «Сталин окончательно разоблачен собственным сыном». «Дело Якова Сталина превращается в дело Иосифа Сталина». «Советы утверждают, что они якобы захватили в плен генерала Шмидта» (Там же. Л. 80–82).

Как договаривались об обмене посольств в Москве (по не публиковавшимся ранее в широкой печати документам АВП РФ)

Вопрос об обмене сотрудников советского и германского посольств возник 22 июня 1941 г. в начавшейся в 5.30 утра беседе Молотова с послом Шуленбургом, который вручил ему ноту германского правительства о «принятии военных контрмер», а фактически – о начале войны против СССР. Шуленбурга сопровождал его советник и переводчик Хильгер, с советской стороны присутствовал сотрудник НКИД Гостев, сделавший запись этой беседы. Вот ее полный текст в части, касающейся выезда посольств:

«Шуленбург говорит, что он ничего не может добавить к имеющимся у него инструкциям. Он, Шуленбург, не имеет инструкций по поводу техники эвакуации сотрудников посольства и представителей различных германских фирм и учреждений. Посол просит разрешить эвакуировать германских граждан из СССР через Иран. Выезд через западную границу невозможен, так как Румыния и Финляндия совместно с Германией тоже должны выступить. Шуленбург просит к проведению эвакуации германских граждан отнестись возможно лояльнее и заверяет, что сотрудники советского посольства и советских учреждений в Германии встретят со стороны германского правительства самое лояльное отношение по части эвакуации, и просит сообщить, какое лицо будет выделено по осуществлению техники этого дела.

Тов. Молотов заявляет Шуленбургу, что поскольку к сотрудникам советского посольства и советских учреждений в Германии будет проявлено лояльное отношение, на что т. Молотов надеется, то и в части германских граждан будет проявлено такое же отношение. Для осуществления эвакуации т. Молотов обещает выделить соответствующее лицо» (АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3. П. 1. Д. 5. Л. 12–14).

В тот же день Шуленбург пишет письмо на имя наркома иностранных дел Молотова, которое почему-то рассматривает замнаркома Вышинский (то ли выполняя поручение Молотова, то ли исполняя в тот день обязанности наркома иностранных дел, если Молотов исполнял обязанности Председателя Совнаркома). В этом письме впервые ставится вопрос о выезде из СССР германских дипломатов, представителей и граждан. Ни о каком обмене даже не упоминается. Шуленбург просит разрешения на выезд всех сотрудников посольства и германских консульств в Ленинграде, Таллине, Риге, Батуми и Владивостоке, а также представителей германской прессы и фирм, включая обслуживающий персонал и членов семей и всех германских граждан, оказавшихся на территории СССР. Он предлагает выезд через Баку в Иран и просит предоставить для этого «специальный поезд, состоящий из 6-ти спальных мягких вагонов и 2-х багажных вагонов» (АВП РФ. Ф. 82. Оп. 25. Пор. № 35. П. 89. Л. 3–4).

Письмо посла Германии в Москве графа фон Шуленбурга наркому иностранных дел В. М. Молотову от 22 июня 1941 г.