Барабошев.
Поликсена.
Мухояров.
Платон.
Филицата.
Глеб.
Декорация первого действия.
Лунная ночь.
Явление первое
Глеб (один).
Глеб. Какая все, год от году, перемена в Москве: совсем другая жизнь пошла. Бывало, в купеческом доме в девять часов хозяева-то уж второй сон видят, так для людей-то какой простор! А теперь вот десять часов скоро, а еще у нас не ужинали, еще проклажаются, по саду гуляют. А что хорошего? Только прислуге стеснение. Вот мешки-то с яблоками с которых пор валяются, никак их со двора не сволочешь, не улучишь минуты за ворота вынести: то сам тут путается, то сама толчется. Тоже ведь и нам покой нужен; вот снес бы яблоки – и спать, а то жди, когда они угомонятся.
Входят Мавра Тарасовна и Филицата.
Явление второе
Глеб, Мавра Тарасовна и Филицата.
Глеб. Я вот, Мавра Тарасовна, рассуждаю, стою, что пора бы нам яблоки-то обирать. Что они мотаются! Только одно сумление с ними да грех; стереги их, броди по ночам, чем бы спать, как это предуставлено человеку.
Мавра Тарасовна. Я свое время знаю, когда обирать их.
Глеб. То-то, мол. Отобрать бы: которые в мочку, которые в лежку, опять ежели варенье…
Мавра Тарасовна. Уж это, миленький, не твое дело.
Глеб. Да мне что! Я со всем расположением… уж я теперь неусыпно… Нет, я за ум взялся: стеречь надо, вот что!
Мавра Тарасовна. Стереги, миленький, стереги!
Глеб. А вора я вам предоставлю… Что я виноват, уж это… нет, едва ли! (Уходит.)
Явление третье
Мавра Тарасовна и Филицата.
Мавра Тарасовна. Амос Панфилыч давно уехал?
Филицата. Да он, матушка, дома.
Мавра Тарасовна. Что так замешкался?
Филицата. Да, видно, не поедет: и лошадей не закладывают, да и кучер со двора отпросился.
Мавра Тарасовна. По будням все ночи напролет гуляет, а в праздник дома; чему приписать, не знаю.
Филицата. Что человека из дому-то гонит? Отвага. А ежели отваги нет, ну и сидит дома. Вот какое дело; а то чему ж другому и быть-то?
Мавра Тарасовна. Куда ж эта его отвага девалась?
Филицата. Первая отвага в человеке – коли денег много; а деньги под исход – так человек скромнее бывает и чувствительнее, и об доме вспомнит, и об семействе.
Мавра Тарасовна. Так от безденежья, ты думаешь?
Филицата. Одно дело, что прохарчился, матушка.
Мавра Тарасовна. Ты с приказчиками-то, миленькая, дружбу водишь, так чту говорят-то? Ты мне, как на духу!
Филицата. Да что уж! Тонки дела, тонки.
Мавра Тарасовна. Торговля плоха, стало быть?
Филицата. Да что торговля! Какая она ни будь, а если нынче из выручки тысячу, завтра две, да так постепенно выгребать, много ли барыша-то останется? А тут самим платить приходится; а денег нет: вот отчего и тоска, и уж такого легкого духу нет, чтоб тебя погулять манило.
Мавра Тарасовна. А много ль Амос Панфилыч на себя забрал из выручки-то?
Филицата. Говорят, тысяч двадцать пять в короткое время.
Мавра Тарасовна. Ну, что ж, миленькая, пущай: мы люди богатые, только один сын у меня; в кого ж и жить-то?
Филицата. Да что уж! Только б быть здоровыми.
Мавра Тарасовна. Еще чего не знаешь ли? Так уж говори кстати, благо начали!
Филицата. Платона даром обидели – вот что! Он хозяйскую пользу соблюдал и такие книги писал, что в них все одно что в зеркале, сейчас видно, кто и как сплутовал. За то и возненавидели.
Мавра Тарасовна. Конечно, такие люди дороги: а коли грубит, так ведь одного дня терпеть нельзя.
Филицата. Ваше дело; мы судить не смеем.
Проходят. С другой стороны входят Барабошев и Мухояров.
Явление четвертое
Барабошев и Мухояров.
Барабошев. Почему такое, Никандра, у нас в кассе деньги не в должном количестве?
Мухояров. Такая выручка, Амос Панфилыч, ничего не поделаешь.