Волчий бег. Часть 1

На, пей вино и смейся звонким смехом
развесели собою беглеца,
любимая, запомним ночку грехом,
грехом Амура – божьего птенца.

Нырнём в тот омут, где разврат бушует,
сольём в едино нежность, ласку, страсть.
Настанет день, всё это затушует
зельем забот, он хоть на что горазд.

А пока ночь, и полумрак в квартире,
что ещё надо вот таким, как мы,
искавшим, не нашедшим места в мире
среди людской весёлой кутерьмы.

Что загрустила, думы брось под койку,
куда швырнула ты свой пеньюар…
Вот так бы каждый раз кончать попойку,
вот так всегда бы заливать угар.

***

Бой гладиаторов – веселье
для Рима древнего всегда,
богатое в шелках безделье
приходит пировать сюда.

Толпа безжалостная, злая
шумит, там бой внизу идет.
Вот раб лежит и, умирая,
в крови открыто смерти ждет.

Пощада не нужна, ведь, гордый,
и сам так часто убивал
друзей своих рукою твердой
и всех в тот миг он презирал.

Теперь же мертв, хоть ещё дышит,
над ним стоит такой же раб
и так же горд, мольбы не слышит,
прекрасен сам собой, не слаб.

Он победил, ему свободу
подарят, может быть и нет,
с улыбкой смотрит, ведь отроду
привычный видеть смерти бред.

И Рим шумит, доволен боем,
а дню подходит уж конец.
Судьба рабов уводит строем
со смертью рядом под венец.

***

А ну-ка глянь в глаза мне… Боже мой!
Неужто это ты? Какая жалость…
Не только мне, но и тебе самой,
я вижу, ничего уж не осталось.

Ты вся поблекла, как экран в кино,
засвеченный вдруг посторонним светом.
Тебя любил я, но любил давно,
да и причина, собственно не в этом.

Мне не нужна ты, просто не нужна,
иди к тому, кому быть верной клялась,
кому сказать останешься должна,
как только что в моих ногах валялась.

Он бы простил, ведь он прилежный муж,
каких так много тут и там, и где-то…
Взгляд твой печальный синегрязных луж
не в силах уж забрызгать грудь поэта.

***

Однажды в детстве мне приснился сон:
иду по лесу ночью, мрак вокруг.
Вдруг сзади, тихий был вначале стон,
услышал я, – Меня послушай, друг —

Я обернулся, ноги онемели.
Старик стоял, достоинство храня,
он говорил, глаза его горели,
весь мир ночной собою заслоня.

И те слова запомнились, советом
хотел облегчить он судьбу мою,
– Не будь, сынок, нечестным в мире этом,
иначе проклянешь ты жизнь свою.

Сказал ещё, – Зло скоро повстречаешь,
соблазн насилия и подлости силен,
осилишь их – то счастье ты узнаешь
и будешь до безумья в жизнь влюблен. —

Затем исчез, лишь стон опять раздался.
Лес посветлел, и я лег на траву,
проснулся на траве и испугался…