Четверо

Всё как и ожидалось, подумал Хромов. Угадал. Только о Брэдбери не вспомнил, да, на него это тоже похоже.

– В детстве… – Он задумался. – Вы говорили, что наша медсестра Зинаида Петровна напоминает директора вашей школы.

– Да. Такая же неприятная.

– У вас связаны плохие воспоминания со школой?

– Мягко говоря.

– Почему?

Поплавский заулыбался и опустил голову, молча разглядывая собственный носок.

– Слушайте, я ваш психиатр, вы можете быть со мной откровенны. Ничего из того, что вы скажете здесь, не узнает больше никто.

– Да я бы и сам не прочь об этом выговориться, конечно… – Поплавский выпрямил голову и стал рассматривал стенку за спиной Хромова.

Хромов поймал себя на том, что хочет напористо спросить: «Ну, ну?»

– В школе меня травили, – сказал Поплавский. – Ну, знаете, как это бывает. Чо такой умный, чо на всех свысока смотришь, а вот мы выбросим твой рюкзак в женский туалет, а потом надаём тебе по морде после уроков.

Хромов кивнул и нахмурился.

– Я вырос в Купчино, среди панельных многоэтажек, – продолжал Поплавский. – А в школу я поступил в конце девяностых, сами знаете, что за время, и всем было наплевать на образование. Мелкие ублюдки нюхали клей, курили, дрались, пытались показать, кто из них круче. И отыграться на тех, кто слабее. Меня мутузили руками и ногами. Я быстро понял, что лучше прослыть психом, чем лохом. И прослыл психом, спустил пару ублюдков с лестницы, когда они стали опять задирать меня. Директор школы обвинил меня в том, что я – я! – он ткнул себя пальцем в грудь, – навожу ужас на всех нормальных детей. Что я агрессивно себя веду. Что я провоцирую и задираю их. Я!

Хромов молчал и кивал. Подобные истории были ему знакомы.

– Понимаете? Пока они несколько лет задирали меня, издевались над другими, это сходило им с рук. Мол, спортивные пацаны развлекаются, ничего страшного. Ну, задирают ботанов, ерунда, чепуха. Стоило мне защитить себя – на меня повалились все шишки. Эта старая тварь покрывала малолетнюю гопоту в своей школе.

Лицо Поплавского стало жёстче, он начал говорить быстрее и громче:

– Я был ботаном, очкариком, я был тем, кого можно пнуть, толкнуть, оборжать, плюнуть в тарелку. Мелкие ублюдки, сбивающиеся в стадо, – это омерзительно. Но ещё омерзительнее, когда им покровительствуют взрослые. Взрослые! С самого детства тебе долбят по голове: слушайся взрослых, они умные. Слушайся взрослых, они авторитетные. И что? Да ни хера! Я увидел, что взрослые – это старые жирные твари, готовые покрывать любое дерьмо, лишь бы оттоптаться на слабых и сохранить свою жопу в тепле. Я ушёл из этой школы и ни о чём не жалею. Я надеюсь, что все они сдохли и горят в аду.

Хромов вздохнул.

– Ваша история, к сожалению, мне очень знакома. Вы не один. Люди справляются с этим опытом по-разному, но вы молодец, что однажды взяли и постояли за себя. Для этого требуется внутренний стержень. Он у вас есть. Знаете, у меня дочь, ей пятнадцать лет – ну да я говорил об этом… Я всегда говорю ей, что взрослых слушаться не обязательно. Что не все взрослые умны. Не все справедливы. Мне очень нравится, как она растёт. Знаете, сейчас растёт очень хорошее поколение, и оно мне нравится. Надеюсь, им придётся лучше, чем нам или вам.

Поплавский молчал, лицо его всё ещё было напряжено, и он по-прежнему смотрел в стену за спиной Хромова.

– Хорошо, давайте поговорим конкретно о вашем общении с Онерией, – сказал Хромов. – Когда впервые она вышла с вами на связь?

Поплавский ответил сразу, не раздумывая:

– 15 ноября 2016 года.

– То есть вы общаетесь уже год?

Поплавский молча кивнул.

– Как это случилось? При каких обстоятельствах?

Поплавский слегка улыбнулся уголком рта.

– Хотите докопаться до травмирующих обстоятельств? Выяснить, что привело меня к тому, что я поехал крышей? Насилие, потеря близкого, шокирующее происшествие? Нет. Она просто стала говорить со мной. Ночью 15 ноября. Я засыпал у себя в кровати, и она стала говорить.

– И что она говорила?

– Она рассказала, что её зовут Онерия. Она живёт в Городе Первого Солнца. Она дочь воина из императорской гвардии. Пишет стихи, поёт песни и выступает на сцене. И что её город окружён пустынниками и скоро падёт.

– Как вы ощущали это? Это был голос?

– Нет, нет… – Поплавский снова заговорил быстрее и замахал руками. – Я же рассказал вам, почему вы ничего не помните… Это мыслеобразы. Я не слышал это. Оно появлялось в моей голове. И оформлялось в моих мыслях её голосом. Слово за словом, фраза за фразой… Как будто просто впихиваешь в другого человека свои мысли. И они появляются в голове.

– Примерно понимаю. То есть вы осознаёте, что это происходит сугубо в вашей голове?

– Ну конечно! Это же очевидно! Было бы странно, если бы я слышал её голос – тогда бы его слышали и другие, верно?

Хромов перестал крутить в пальцах ручку и на секунду запнулся. Он не знал, что сказать. Ему показалось, что это действительно самая логичная мысль – даже ему в голову такой бы не пришло.

– Эм… Да, тут уж вы точно правы, – сказал он после недолгого молчания.

Поплавский наклонил голову вперёд, и его голос стал ещё быстрее и сбивчивее.

– Знаете, через несколько месяцев я стал понимать, зачем она это делает. Точнее, догадываться. Я могу быть неправ. Но мне кажется, что она просто использует мою голову, – он постучал указательным пальцем по виску, – как дневник. Просто записывает сюда все свои мысли, чтобы не забыть. Чтобы оставить их хоть в чьей-то памяти. Рассказывает, что с ней происходило, и записывает прямо сюда. – Он снова постучал по виску. – Понимаете? Как в дневник или… как на диктофон.

– И поэтому вы решили записывать это в ЖЖ?

– Да. Чтобы это точно не забылось.

– А как, по-вашему, она, м-м… Записывает свои мысли в вашу голову?

Поплавский пожал плечами.

– Не знаю. Может, у неё есть какое-то специальное устройство. Может, на их планете эта способность в порядке вещей.

– И вы никак не можете ей ответить?

– Нет, конечно. Я же не умею посылать свои мысли в чужие головы.

Тоже логично, подумал Хромов. Удивительно логично.

– Как часто она с вами разговаривает?

– По-разному. Было время, когда говорила каждый вечер. В основном это вечером или по ночам. Иногда – раз в неделю.

– А сейчас?

– С момента госпитализации она не говорила со мной.