Калинова Яма

– Очень распространенная фамилия. В России наверняка много майоров по фамилии Орловский.

– Этот человек – сущее зло.

– Подробнее.

– Знайте: если вы услышите или увидите где-то его фамилию или, не дай бог, его самого – будьте крайне бдительны и осторожны. Это очень опасный человек.

– Кто это?

Немного успокоившийся было Кестер вновь сильно занервничал, заговорив об Орловском.

– Он похож на свою фамилию… Настоящий орел. Он парит над жертвой кругами, пока она его не видит, а когда видит, становится поздно. Он хватает ее в свои руки и никогда больше не отпустит.

– Только что вы сказали: «если увидите, будьте осторожны». Вы противоречите себе. Как же я буду осторожен, если будет уже поздно?

– Это не важно! – Кестер вдруг сорвался на крик.

– Но-но, успокойтесь. Возьмите себя в руки.

Сафонова раздражала эта паника. Кестер был выше его по иерархии, но сейчас он чувствовал себя в полном праве приказывать.

– Да, да… – Кестер вновь понизил голос. – Сегодня после разговора с вами я увидел запись с фамилией Орловского в книге посещений посольства. Он приходил сегодня. Он приходил вчера. И позавчера. Каждый раз – приходил на пять минут и снова уходил.

– Вы не сказали, кто это.

– Я слышал о нем ужасные вещи.

– Какие? Конкретнее.

– Он демон, настоящий демон. Он следит за мной и будет следить за вами. Он поймает меня, он поймает вас. Поймает меня… – Кестер запустил руку в свои седые волосы. – Гельмут, я старый. У меня дочь в Берлине. Гельмут, я очень боюсь насилия. Если они будут бить меня, я сдам всех, понимаете?

Волна злобы захлестнула Сафонова, но он не подал виду. Он сглотнул слюну, подошел вплотную к столу и четко, медленно проговорил, глядя прямо в глаза:

– Клаус. Знаете, что сделал бы на моем месте другой разведчик после ваших последних слов? Знаете? Да, знаете. Он убил бы вас. Прямым выстрелом в лоб. Прямо здесь, за этим столом. А затем покинул бы эту квартиру.

Глаза Кестера расширились от ужаса, но Сафонов быстро продолжил:

– Но я не сделаю этого. Я очень хорошо знаю вас. Я помогу вам. Более того: когда все закончится, я никому не расскажу об этом эпизоде. Но для этого, снова прошу вас, очень прошу: возьмите себя в руки. Немедленно. Возьмите. Себя. В руки. В конце концов, вы же дипломат.

Кестер опустил голову и на некоторое время замолчал. Затем ответил совсем тихо:

– Я не дипломат, Гельмут. Я шпион. Как и вы. А вы знаете, что они делают с немецкими шпионами.

– В первую очередь вы солдат невидимой армии фюрера, – отчеканил Сафонов. – Так и ведите себя как солдат. Не время распускать нюни: вы этим ничем не поможете.

Вода закипела. Сафонов наполнил заварочный чайник, поставил на стол два фарфоровых блюдца и чашки. Кестер молчал.

В полной тишине Сафонов разлил чай, поставил на стол сахарницу с щипцами, уселся на стул напротив Кестера и заговорил спокойно и мягко:

– Я понимаю, Клаус, что я сейчас не добьюсь от вас подробной информации. Я не буду ее добиваться. Для меня и для вас сейчас самое главное, чтобы вы успокоились и не делали глупостей. Вижу, вы очень напуганы и боитесь за свою жизнь. Что уж поделать, такая у нас работа. Поэтому мы поступим следующим образом. – Он сделал глоток горячего чая. – У меня есть здесь хорошие знакомые.

Проверенные люди. Они заведуют гостиницей неподалеку отсюда – пятнадцать минут ходьбы. Они могут помочь в случае проблем. Сейчас я отведу вас в эту гостиницу и поселю в номер, представив вас как своего друга. Никаких вопросов они не будут задавать. Более того: я попрошу их, чтобы они вызвали вам такси в… Во сколько у вас завтра поезд?

– В полдень, – глухо отозвался Кестер.

– Чтобы они вызвали вам такси к одиннадцати утра. Они доедут до вокзала вместе с вами и проследят, чтобы вы сели на поезд. И я удостоверюсь завтра, что вы так и сделали. Вы поняли меня?

– Да. Да, да, – закивал Кестер, дрожащими руками поднося к губам чашку. – Спасибо вам.

Сафонов понял, что его гость успокоился. Он не наврал: его знакомые действительно заведовали гостиницей на Фрунзенской набережной. К ним можно было обратиться в случае проблем, чтобы переночевать в номере. Однажды Сафонову пришлось воспользоваться их гостеприимством, поэтому он знал, о чем говорил. Вопросов они действительно не задавали. Они знали его как Виталия Воронова.

– Допивайте чай, дружище. Если хотите, могу налить еще. И пойдем, время уже позднее. Все будет хорошо, Клаус. Обязательно.

«Все будет хорошо», – думал он.

* * *

Москва, 13 июня 1941 года, 01:40

Сафонов вернулся домой далеко за полночь – невероятно уставший и злой. Состояние Кестера беспокоило его;

впрочем, он оставил его с надежными людьми. Они точно проследят, чтобы с ним ничего не случилось. А если вдруг и случится, он, Сафонов, узнает об этом сразу же. «Сейчас, – думал он, – его поят чаем и укладывают спать на кровать в номере. Пусть как следует выспится».

Так ему было намного спокойнее.

Он лег на кушетку прямо в брюках и рубашке, расстегнув только три верхние пуговицы. Раздеваться было лень, но спать не хотелось, несмотря на усталость. Он лежал и смотрел в темный потолок, ворочался с боку на бок, закрывал глаза, снова открывал и видел темный потолок. В конце концов он тяжело вздохнул, встал и закурил у окна.

Он думал о работе.

Сафонов всегда говорил себе, что разведчик должен в любой ситуации сохранять хладнокровие. Это азы, это очевидная истина, понятная даже ребенку. Никогда нельзя давать волю эмоциям – ведь в опасной ситуации один дрогнувший мускул на лице сможет выдать тебя с потрохами. Достаточно один раз ослабить хватку, как дальше все покатится вниз по склону, как снежный ком, и все – ты больше не разведчик, ты заключенный или труп.

«Даже наедине с собой, – говорил себе он, – даже наедине с собой ни в коем случае нельзя давать волю эмоциям. Вообще, конечно, этих эмоций и вовсе не должно быть: только холодная голова, только мысли о деле, и ничего больше».

Но произошедшее с Кестером страшно злило его. Настолько злило, что хотелось сунуть голову в ведро со льдом, чтобы перестать испытывать эту злобу – ведь это плохо, нельзя, нехорошо испытывать сильные эмоции, и нельзя волноваться, нельзя нервничать, от этого все может пойти ко всем чертям.

Нечто извне вмешивалось в работу отлаженного механизма, и из-за этого шестеренки начинали тормозить и предательски скрипеть. Такого быть не должно. Ситуация всегда, абсолютно всегда должна быть под контролем. Сейчас Сафонов не чувствовал этого контроля.

«Но если очень хочется и никто не видит, то можно», – подумал вдруг он, выбрасывая окурок, и со всей силы, сжав зубы до крови в деснах, ударил кулаком в стену.

* * *

ВЫПИСКА

из протокола допроса подозреваемого в шпионаже

Гельмута Лаубе от 1 июля 1941 года

Вопрос. Когда и каким образом вы познакомились с Клаусом Кестером?