Летящий с ангелом

– Такие люди находятся под защитой Бога. Она хоть и невидима, но покрепче всякой брони. Думаю, ты не раз вспомнишь об этом законе, когда зло пройдет мимо.

Через три дня после этого разговора у входной двери в наш подъезд появилось нечто страшное: красная крышка гроба. Мама сказала, что Николай Васильевич умер. Два дня я рыдал и выл, как девчонка. Два дня с грохочущим сердцем бегом проносился мимо их двери на улицу. К вечеру второго дня тошнотворный сладковатый запах разлился по всей лестнице. Поздно ночью я не спал, меня душило чувство несправедливости: хороший, добрый, умный человек умирает, а разные преступники продолжают жить. Жалел и себя, потому что потерял друга. Ничего поделать я не мог, а только бессильно молча плакал. Под окном затарахтел автомобильный двигатель. Я выглянул во двор. Из старенького «москвича» вышел бородатый пожилой мужчина и быстрым шагом с портфелем в руке направился в наш подъезд. Через полчаса я успокоился и уснул. В эту ночь мне спалось крепко.

Спускаясь утром по лестнице, я не бежал. Противный запах исчез, зато пахло лимоном и чем-то похожим на аромат «чайного гриба». После школы мама накормила меня обедом и повела в дом Николая Васильевича «попрощаться». Мое сердце сильно билось, во рту пересохло. В квартире толпились незнакомые люди. Говорили полушепотом. Мама обняла и поцеловала тетю Аню. Тут я услышал то, что мне запомнилось надолго. Всегда тихая, грустная тетя Аня вдруг улыбнулась, прикрыв ладошкой рот, и сказала маме: «Николаюшку-то священник отпевать приезжал. Да. Все по-людски сделали. Вот уж душенька его радуется сейчас».

Красный гроб стоял в комнате, куда так любил я заходить. Мама взяла меня за руку и подвела к гробу. Она несколько раз всхлипнула, протянула руку и погладила скрещенные побелевшие старческие руки с каплями желтого воска. Я набрался смелости, выглянул из-за мамы и увидел лицо умершего. Мне показалось, что он спит – так спокойно оно было. Мне даже показалось, что он улыбается, как раньше: «Пусть это будет наша тайна».

Страх, оцепенение, тоска – все прошло. В полном спокойствии во мне прозвучали слова: «Добрые люди не умирают, они уходят к Богу, в Его Царство».

Мы вернулись домой, мама обняла меня: «Да, это хорошая смерть. Как он улыбался, Андрюш, ты видел?» Мы прилипли к оконному стеклу, наблюдая, как подъехал грузовик. Посередине кузова поставили красный гроб, вдоль бортов – длинные скамейки, кочевавшие по квартирам, где собирались люди. Когда родственники и пожилые друзья Николая Васильевича расселись, кто-то положил на гроб три красные бархатные подушки с медалями и орденами. При жизни он их никогда не надевал.

Куда уходит детство

У нас во дворе соседи жили, как родственники. Окна и двери нараспашку. Мы знали все обо всех: кто, с кем, как живет; где работают, что готовили на ужин и какой фильм смотрели по телевизору. Когда набегаешься, постучишь по подоконнику первого этажа, попросишь попить – пожалуйста, кружка кваса или компота: «Пей на здоровье, деточка». Часто приходилось обедать, ужинать у соседей, когда, например, заиграешься с их детьми. Свое-то давно приелось. Мама работала на заводе в конторе. Времени на готовку в обычные дни у нее было маловато. Мы ели все больше котлеты и суп. Зато у соседей можно было попробовать что-то необычное. Например, у Димы нам ставили большую тарелку с нарезанной колбасой разных сортов, белый хлеб и острый соус. Мама Павлика любила готовить блины и домашнюю лапшу. Бабушка Иришки, даже на кухне ходившая в блузке с брошью, всем блюдам предпочитала салаты, особенно греческий с брынзой и сладким перцем и французский «оливье». У Анечки почти всегда угощали пирожками и пирожными. Она даже в школу каждый день носила коробку с пирожными.

Мы всегда знали, к кому обратиться, чтобы «слегка перекусить». Аня смущенно открывала коробку с завернутыми в салфетку пирожными или булочками. Однажды Лидия Михайловна за чаем сказала, что в моем классе Анечка ? самая красивая девочка. Мне она такой не казалась: во-первых, очки с толстыми стеклами; во-вторых, слишком тихая и неприметная. Но если так сказала взрослая умная женщина… И я пригляделся к Ане. На самом деле, под стеклами очков обнаружились большие карие глаза с длинными ресницами, в лице ее угадывалось благородство, доброта и ум. Волосы у нее волнистые, красиво уложенные. Ну и это… фигурка, там, ножки и все прочее тоже ничего. Но, конечно, со Светой не сравнить, она – вне досягаемости.

После того чая Лидия Михайловна переоделась «в очень скромное» и предложила нам сопровождать ее во время посещения учеников, разумеется, проблемных. Нам она сказала, что мы будем ее поддержкой и защитой, потому что во время таких обходов «всякое случается». Мы сели на трамвай, вышли на следующей остановке. Прошли немного, свернули во двор и чуть не упали в яму. Сразу за аркой начинался котлован, на дне которого копошились по колено в грязи водопроводчики. С трудом нашли третий подъезд и по мрачной неубранной лестнице поднялись на пятый этаж.

– О ужас, – простонала, задыхаясь, Света. – Как они живут в этой грязи!

– Живут, как видишь.

Мы позвонили. Никто не откликнулся. Наверное, потому что там кричали. Я дернул дверь, она открылась, и мы вошли. Пришлось дойти до кухни, чтобы на нас обратили внимание. Квартира, как лестница и двор – больше напоминала склад: всюду висело барахло, тазы, одежда; стояли старая мебель, тазы и ящики. Всюду витал кислый затхлый запах.

– Ты кто такая? – раздался пьяный мужской голос.

– Я классный руководитель вашего Толика, – вежливо ответила Лидия Михайловна. – И предпочитаю, чтобы ко мне обращались на «вы».

Из-за стола, покачиваясь, поднялся пузатый мужчина, голый по пояс. Он схватил со стола бутылку и спрятал за спину. Рядом с ним сидела опухшая женщина в халате и трое чумазых детей.

– А мы тут обедаем, – с трудом подбирая цензурные слова, сказал мужчина.

– Я пришла выяснить, почему Толик третий день не приходит в школу.

– Так он болеет.

– Можно взглянуть на справку врача?

– А зачем она? У него соп… он простыл.

– Могу я на него взглянуть?

– А чего глядеть-то? Он там, в комнате спит.

– Я прошу провести меня к нему.

– Нечего те… вам на него смотреть. Болеет дите и все.

– Мне привести милицию?

– А зачем нам милиция? Нам ее не надо.

– Тогда ведите.

В темной сырой комнате лежал мальчик, отвернувшись к стене. Лидия Михайловна присела на край кровати, ласково погладила его грязную голову и повернула к себе лицо. Под глазом и на лбу виднелись синяки.

– Как ты себя чувствуешь, Толик?

– Хорошо, Лидия Михайловна, – тонким голоском ответил мальчик.

– Ну вот, слышите: хорошо, – просипела женщина в халате. – И нечего беспокоиться. Полежит денек-другой и обратно в школу пойдет.

– Ну-ка, выйдем, – тихо сказала Лидия Михайловна. Мы вышли из комнаты и вернулись на кухню. Она глянула на детей и сказала им: – Ребята, пойдите, погуляйте.

Когда дети, испуганно озираясь, вышли, Лидия Михайловна сказала негромко, но со сталью в голосе:

– Послушайте меня внимательно, товарищи родители. Если вы еще хоть раз тронете Толика, – а я теперь буду наблюдать за ним и за вами. Так вот обещаю, что сделаю все возможное, чтобы отправить вас на скамью подсудимых за избиение детей, тунеядство и пьянство. Слышите! Я теперь вам покоя не дам. Да вы знаете, что Толик один из лучших учеников класса, у него способности, он добрый, отзывчивый мальчик. Я за него буду воевать, слышите!

Наконец, мы вышли на улицу и по солнечной стороне побрели к остановке трамвая. Света взяла маму под руку, прижалась головкой к ее плечу и сказала:

– Мама, давай возьмем Толика к себе. Я ему сестрой буду. Вот увидишь, мы с ним подружимся.

– Я не сомневаюсь, дочка. Только, к сожалению, это не так просто. У него есть родители.

Пока они вслух рассуждали, я думал о том, как можно так жить, как эти несчастные. Кругом такая интересная жизнь, а они пьянствуют, сидят во тьме и ужасе. И еще я любовался Светой и ее мамой. Рядом со мной шли две женщины: одна умудренная опытом, взрослая, другая – маленькая женщина, будущая мать.

Мы в тот день посетили еще три проблемные семьи. Почти всюду нас ожидало то же: грязь, грубость, пьянство и несчастные дети. И каждый раз Света предлагала маме поселить детей у себя. И только в конце обхода она всхлипнула и сдавленным голоском жалостно протянула:

– Мамочка, что же это? Сколько несчастья, сколько беды вокруг. Причем дети? Почему им-то мучиться?

– Ты, Светик, только чуть-чуть коснулась этого мира. Вот подрастешь, тогда поймешь, что всех детей к себе не переселишь, всех не защитишь. Иногда просто руки опускаются, глядя на все это. Но со временем понимаешь: надо просто делать, что можешь, и терпеть.

Вернувшись домой, я посмотрел на родителей другими глазами. Это было открытие: мне очень, очень с ними повезло. Трезвые, трудолюбивые, заботливые, если и поругают, то за дело, а потом еще и пожалеют. Отец порой бывал суров, когда уставал на работе, или я чего-нибудь натворил. Но уже назавтра он снова улыбался, и тучи рассеивались. И тогда он позволял мне все. Он мог ни с того ни с сего принести домой охапку цветов, свертки с подарками или сумку с «вкусненьким». И тогда в дом приходил праздник.

Мама даже ругаться не умела. Ей было трудно просто повысить голос. Когда мы с отцом чем-то ее огорчали, она могла промолчать, даже всплакнуть в уединении. Мы тогда переживали, ругали себя последними словами и всегда просили у нее прощения. Все внутренние проблемы семьи сглаживала мама. Она была удивительно цельной натурой: мягкой, тихой, кроткой. Когда мне приходилось видеть ее больной, печальной, усталой – у меня внутри все таяло от любви к этому ангелу. Тогда мне казалось, что я и дня не смогу прожить, если она умрет. Нет, уж лучше я умру первым. Нет – пусть мы оба, в один день, в один миг, взявшись за руки…

Мои добрые, дорогие, прекрасные родители куда-то собирались. Папа искал сандалии и темные очки. На столе стояла сумка. Мама складывала в нее свертки с банками, с трудом сдерживая смех.

– Вот, сынок, пригласили нас на пляж.

– Кто?

– Родители твоего Димы, – вздохнула она, гася улыбку. – Пойдем, поужинаем на природе.

Во дворе нас ожидали бесстрастный Дима, «великий» папа и не менее великая мама. Они держали в руках четыре туго набитые сумки. Пляж к этому времени почти опустел. Мы выбрали удобное место поближе к воде и расстелили на теплом песке большое одеяло. Пока взрослые занимались опустошением сумок, мы с Димой купались. Доплыли до красного пластикового буйка, побили его кулаками, как боксерскую грушу. Услышали свисток из будки спасателя, помахали ему рукой и вернулись на берег. Брызгая мокрыми волосами, сели на одеяло. А там!..

В кастрюле белела вареная картошка в масле с укропом, в банках мерцали: салат «оливье», селедка в кольцах лука, маринованные помидоры с огурцами, на тарелках горками высились: котлеты, жареная курица, печеная рыба, вареные раки, яйца, свежие помидоры, сладкий перец и малосольные огурцы с чесноком. Конечно, отдельно в лотке – фирменное блюдо: ассорти из колбасы четырех сортов с вкраплением корейки и буженины. Над всей этой композицией – две бутылки домашнего вина.