Перестроечная кувыркайка

– Никодим, вот мы и нашли жертву при постановочном покушении на меня. Лучше и не придумать. Этот прохвост на площади всем намозолил глаза. Предложи ему поработать в горисполкоме фотографом. Пусть пощелкает месяц-другой, примелькается на сессиях.

Увы, вместо Пряхина, ушедшего на обед, Лапохват случайно привлек на опасную должность Андрея Несиделова, в тот момент подменявшего друга.

РЕДАКЦИОННЫЕ БУДНИ

У редактора «Посторомкинского вестника» Сергея Анатольевича Крутова – товарища и соседа Пряхина – настроение было пасмурное. На столе скопилась груда бумаг, требующих ознакомления.

Зазвонил телефон.

– Слушаю вас. Не может быть! Наконец-то!

Крутов положил трубку и малость повеселел.

– Хорошая новость! Звонил капитан Лапохват. Подтвердил, что задержка с зарплатой на керамзаводе связана с ограблением. Все-таки почистили кассу, месячной зарплаты – как языком слизало! В интересах следствия случай до этого момента не афишировали. Нам первым сообщил.

– Вот так повезло! – обрадовался ответственный секретарь Полунников.

Если раньше издание развлекало читателей преимущественно опечатками, то теперь вперемежку с ними могла появиться и горячая новость.

– Еще и как повезло, – согласился редактор. – Преступник, правда, улизнул. Но это и к лучшему – будет о чем порассуждать. Вся область поставлена на ноги! Пожалуй, этот случай не уступит трамвайному.

Крутов подразумевал новость в «Ежедневных фактах», где говорилось о крушении трамвая. Столичная газета лежала на столе, и редактор на ближайшей планерке собирался в назидание сотрудникам зачитать выдержки из нее. Пусть учатся, как надо работать!

Редактор требовал от подчиненных, чтобы газета была достоверным отпечатком дня нынешнего и в то же время – указкой в будущее. Он частенько укорял сотрудников за медлительность, надо сказать – не всегда справедливо. Оперативности посторомкинским журналистам не занимать. Иной раз соболезнование об умершем в газете появлялось раньше, чем больной отходил в мир иной.

Также на планерке редактор намеревался обсудить с коллегами еще один вопрос. Он хотел в конце последней страницы – в самом низу – сделать постоянную приписочку: «Мнение редакции не обязательно совпадет с мнением авторов об их гонорарах».

Хлопотна, ох как хлопотна редакторская жизнь! Непросто заполнять пустоты в человеческих головах!

Тут надо бы рассказать, из чего состоит рабочий день первого лица газеты. Не следует упускать такую возможность, ибо сами редакторы о себе никогда не напишут. Глупо надеяться, что кому-то из них – из этих добровольных цензоров и красночернильных деспотов – придет в голову быть откровенным до конца. Невозможно поверить, что этому ушлому и непотопляемому народцу, танцующему на раскаленной сковородке событии, где новости выстреливают зернами попкорна, захочется упасть на колени и покаянно воскликнуть: «Грешен я! Грешен! Есть и у меня сокровенная тайна».

И речь тут идет вовсе не о так называемом редакционном портфеле, куда отправляются никчемные материалы. Исповедаться надобно о другом – о наличии особенного ящика письменного стола – потаенной редакторской страсти.

Когда хлопоты окончательно перехватывают горло, а мысли отказываются повиноваться и устраивают в голове коллапс, редактор выдвигает заветный ящик. Затем он откидывается в кресле в предвкушении удовольствия. Словно морфинист, вынимает из ящика заранее припасенную для такого случая рукопись и, закрыв глаза, начинает медленно и с наслаждением рвать ее на мелкие полоски.

Через минуту авария в голове устраняется. Мысли на перекрестке между мозжечком и правым полушарием приходят в движение. На лице появляется улыбка, во взгляде исчезает недавняя затравленность.

Если бы дизайнеры на мебельных фабриках хоть что-то понимали в своем ремесле, то этот ящик они бы с самого начала проектировали в виде гробика. Угодить рукописи туда, все равно, что привязать к ней камень и темной ночью забросить в глубокий      пруд. Да-а-а! Незавиден писательский жребий! Но и редакторский не лучше. Хотя, казалось бы, перед редактором стоят всего две задачи – где отыскать талантливых авторов и как избавиться от графоманов?

Дверь редакторского кабинета стремительно распахивается. В ее проеме появляется обладатель фигуры, похожей на мешок с картошкой – самодовольный и неистребимый местный графоман Степан Сидорович Кутейкин. Красный и потный, в одной руке он мнет шапку, в другой – держит портфель неимоверных размеров. Под мышкой – растрепанная рукопись. Непогода и многолетние странствия по редакциям напрочь слизали краску с его битых судьбою ботинок.

– Нехорошо, Сергей Анатольевич! – вместо приветствия говорит Кутейкин.

Вся живописная фигура местного автора – от блестящей лысины до ветхозаветной обуви – не предвещает ничего хорошего. Она говорит, что явился он вовсе не в редакцию, а, как минимум – в столицу поверженного государства для подписания акта о безоговорочной капитуляции. Но редакция – не Фили, а Сергей Анатольевич – не Кутузов, имеющий возможность пожертвовать Москвой. За редактором только стена в обойных разводах да книжная полка. Припертый к ним, Сергей Анатольевич осторожно интересуется:

– Степан Сидорович, что случилось?

Кутейкин бросает рукопись на стол и без приглашения рушится на стул:

– Вот! Полюбуйтесь! Обнаружил в мусорном контейнере на вашем дворе!

Только теперь редактор понимает непоправимость содеянного. В измятой бумаге он признает недавний «шедевр» Кутейкина, вопреки заведенному правилу, выброшенный в мусор в неизмельченном виде.

– Как она там оказалась?! Вот чудеса! – говорит редактор. Он так естественно изображает удивление, что ему могли бы позавидовать Качалов со Щепкиным.

Еще минуту назад в кабинете звучал непринужденный смех. Ответственный секретарь и безответственный хохмач Полунников, желая устроить внеочередной перекур и позабавить коллег, зачитывал избранные места из работ Кутейкина. Но теперь и Полунников приуныл.

Вместе с обнаруженной в мусорнике рукописью Кутейкин кладет на стол свою новую поэму.

Степан Сидорович работает в сапожной мастерской неподалеку от редакции и каждую свободную минутку отдается поэзии.

Портфель Кутейкина в настоящее время расстегнут, и редактор к своему ужасу замечает его стопроцентную укомплектованность. Нет, автор скорее глуп, чем ленив.

– Степан Сидорович, видите ли, у нас сегодня очень напряженный день… – говорит редактор.

– Вот и хорошо! Отдохните немного.

Проявив непростительную слабость, редактор склоняется над стихами Кутейкина. Читая, он поначалу пытается подавить зевоту. Но затем, махнув рукой – чего уж там церемониться – не сдерживает себя. Таким образом он недвусмысленно рецензирует поэму.

Но Кутейкина не проведешь наивными уловками. Он развалился на стуле, словно в окружении телекамер, и ожидает эффекта, который произведет поэма на бездарного редакторишку.

Сергей Анатольевич тоскливо изучает рукопись. На бумаге почему-то помимо его воли возникает круглое лицо Кутейкина. Неожиданно это лицо, ни с того ни с сего, обзаводится усами. Затем на ненавистной лысине вырастает мерлушковая папаха, наискось перечеркнутая красной лентой. Вот те на! Так это ведь Чапаев! Легендарный комбриг бросается с кручи в кипящий бурунами Урал… Несколько метких белогвардейских очередей и… на успокоенной водной глади одиноко колышется непотопляемая папаха. Да нет же! Это шапка треклятого Кутейкина!

Редактору бы в эту минуту упасть на колени. Ему бы за неимением иконы, обратить свой молитвенный взор хотя бы на грамоту облисполкома, прикнопленную к стене, и покаянно воскликнуть: «Да! Грешен я, господи Иисусе! Грешен, что когда-то тиснул в газете стишок Кутейкина. Нет мне за это прощенья ни в земной, ни в загробной жизни!» Затем бы Сергею Анатольевичу пружинисто вскочить на ноги и крикнуть: «Стража! Вышибить вон этого графомана! Чтоб и духу его тут не было!»

Но в редакции не предусмотрена стража. Нет даже обыкновенного вышибалы, какие жируют в ресторанах, – а ведь здесь они ох как необходимы.

Беда редактора в том, что он, как человек воспитанный, и тем более, при должности, не может сказать человеку все, что о нем думает. Вместо гневной тирады Сергей Анатольевич малодушно бормочет:

– Занятно, занятно… свеженький оборотец… Но, видите ли, Степан Сидорович, ваша работа малость великовата для нашего издания.

– Ничего страшного, – мгновенно решает пустяшное затруднение Кутейкин, – печатайте с продолжением.

Редактор вертит головой, словно пес, угодивший в ошейник.

– Степан Сидорович, вы же отлично знаете наше экономическое положение. Мы сейчас не имеем возможности выплачивать авторские гонорары. (Вот вам и хваленая воспитанность вкупе с образованием – редактор беззастенчиво врет!) Он готов заплатить Кутейкину с коэффициентом. Заплатить даже за неопубликованное, лишь бы тот больше никогда не переступал порог редакции.

– И вот, посмотрите, что вы написали, – продолжает Сергей Крутов:

«Я стоял в сквозняке,

словно перст у окна,

На востоке всходил

Округленный пожар».

– Где тут рифма? – спрашивает редактор.