Проза. Рассказы на одну букву

– Так вы лётчик?

– Получил «крылья» в этом году. Не успел даже пошить парадный мундир. Дали короткий отпуск – и вот я здесь… Хотелось увидеть Париж.

Наконец, они узнали имена друг у друга. Её имя идеально подходило ей, и он сразу полюбил его – Ани. Безденежье заставило устроиться девушку певицей в кабаре, где пригодились также навыки танцовщицы, полученные ей в школе танцев в Шони?.

– Хотите посмотреть, как я танцую? – спросила она, окончив рассказ о себе. – Сегодня вечером я выступаю.

– Хочу. Очень. – Гюнтер смотрел на девушку уже влюблёнными глазами.

Прошло столько лет! А каким счастьем, радостью, надеждой до сих пор сияет в памяти тот июньский день, который перевернул весь его мир!

Я налил ещё по рюмке и не спеша доедал бифштекс.

– Я был лётчиком… – наконец произнёс старый немец.

– На Восточном фронте? – вырвалось у меня от нетерпения услышать воспоминания живого свидетеля далёкой войны.

– Да. Но до этого была Франция…

Он снова замолчал.

– Франция… – повторил он, словно пробуждаясь ото сна. – Наша армия была молодой, неудержимой. Мы стремительно продвигались вглубь страны. Ночью вели бомбардировку, а затем наша пехота шла в атаку – много шума, взрывов, огня… Это была настоящая война.

Старик вздохнул. Чувствовалось, как трудно ему даются воспоминания.

– Тогда я осознал, что война – это не только героизм и победы. Это также поступки, которые убивают душу. Я стал осознавать, что война – не игра, о которой мы мечтали в своей юности.

Вдруг он замолчал. Молча взял рюмку и опрокинул в рот. Выпил и я.

– Потом приказали бомбить Париж… – Гюнтер взглянул на меня, и в его глазах замерцала влага искреннего сожаления. – Париж, в котором жила моя любимая женщина!

Холодок пробежал по моей спине. Я ждал продолжения рассказа, но мой собеседник снова замолк, словно переносясь в своё прошлое, полное горечи и потерь.

Гюнтер видел город – Париж, величественный и невинный. Далеко вдали, среди редких молочных облаков, словно страж, возвышалась над всем Эйфелева башня. Из еле заметной голубой дымки выступали острые зубцы замков, светлела бесконечная лента Сены.

Он сидел в кабине своего бомбардировщика, приближаясь к точке сброса. С высоты город казался неуязвимым, полным жизненной силы и красоты. Но для Гюнтера он был мишенью – частью его боевой задачи. Он пытался сконцентрироваться только на своей миссии, подавляя все посторонние мысли. Но когда он лишь на секунду вспомнил Ани, её красивые глаза, нежные черты лица, улыбку, сердце сжалось от безысходности.

Преодолевая предательскую слабость, лётчик решительно положил палец на кнопку бомбосбрасывателя. Ещё мгновение – и звук сработавшего механизма отозвался болью в его сердце. Гюнтер почувствовал, как смертельный груз отделился от самолёта.

«Сброс выполнен», – сухо передал он на землю.

«Цель атакована!», «Возвращаюсь на базу», слышались в эфире бодрые рапорты пилотов эскадрильи.

Выполняя разворот, он видел, как, достигая земли, бомбы превращали красивые и живописные улицы Парижа в развалины и огонь. Уже повсюду потянулись чёрные хвосты дыма. Но самое горькое в этой ужасной картине заключалось в том, что разрушениям подвергся район, где жила его Ани. У Гюнтера перехватило дыхание, слёзы пытались прорваться наружу. С тяжёлым бременем в груди он летел к аэродрому.

– Она осталась жива? – спросил я осторожно.

– К счастью, да. – Тихо проговорил Гюнтер. – Но об этом я узнал намного позже. Из письма, которое передал мне мой отец.

Гюнтер снова замолчал.

Письмо Ани к Гюнтеру

Мой любимый Гюнтер,

я не знаю, дойдёт ли до тебя это письмо, но я должна попытаться. Я должна сказать тебе, что я чувствую, прежде чем будет слишком поздно.

Ты помнишь, как мы встретились в Париже в прошлом году? Как мы гуляли по Елисейским полям, смотрели на Сену, целовались под Эйфелевой башней? Как мы любили друг друга без оглядки на то, что ты – немецкий лётчик, а я – французская девушка? Как мы мечтали о будущем, в котором не будет войны и границ?

Я всё ещё люблю тебя, Гюнтер. Я всё ещё жду тебя. Но я не знаю, сможешь ли ты вернуться ко мне. И я не знаю, сможешь ли ты простить мне то, что я собираюсь сказать.

Ты знаешь, что 3 июня Париж был бомбардирован? Ты знаешь, что твои товарищи сбросили на мой город тысячи бомб, убивая и раня сотни людей? Ты знаешь, что одна из этих бомб упала на мой дом на улице Буало?

Я чудом осталась жива, Гюнтер. Я была в подвале, когда всё произошло. Я слышала грохот, треск, крики. Я видела огонь, дым, кровь. Но я выжила в этом аду.

Я не знаю, был ли ты среди тех, кто бомбил Париж. Я не хочу верить в это. Я хочу думать, что ты не мог сделать такое. Что ты не мог причинить столько страданий тем, кого любишь.

Но я не уверена, Гюнтер. Я не уверена, что ты всё ещё любишь меня. Я не уверена, что ты всё ещё помнишь наши счастливые дни. Я не уверена, что ты всё ещё человек.

Я пишу тебе это письмо, чтобы спросить тебя: почему? Почему ты делаешь это? Почему ты служишь этому злому режиму? Почему ты поддерживаешь эту безумную войну? Почему ты убиваешь невинных людей?

Я пишу тебе это письмо, чтобы сказать тебе: остановись. Остановись, Гюнтер. Брось свой самолёт. Брось свою форму. Брось своего фюрера. Вернись ко мне. Вернись к жизни.

Я пишу тебе это письмо, чтобы попросить тебя: прости. Прости меня, Гюнтер. Прости за то, что я жива. Прости за то, что я плачу. Прости за то, что я ненавижу.

Я ненавижу то, что ты делаешь. Я ненавижу того, кем ты стал. Я ненавижу то, что ты сделал мне. Но я всё ещё люблю тебя, Гюнтер. Я всё ещё люблю тебя.

Твоя Ани.

Он выучил это послание наизусть. В нём каждая строка, каждая точка и запятая, словно крик её души. За каждым словом её боль, а голубые разводы чернил – следы слёз, пролитых им и его любимой Ани – они словно свидетельства, навсегда соединившие их сердца в этой немыслимой истории.

Буря любопытства разгоралась внутри меня: удалось ли ему встретить Ани? И уже хотел прервать затянувшееся молчание Гюнтера, как он сам продолжил рассказ.

– Письмо передал мне мой отец, когда я навестил его в своём краткосрочном отпуске, – начал Гюнтер, глядя в рюмку с водкой, словно пытаясь утопить в ней свои мучительные воспоминания. – Письмо без обратного адреса! Только номер почтового отделения в Бордо. К тому же прошло два года!

Он повертел рюмку в руках, глядя, как горькая жидкость лениво омывает стенки хрусталя.

– Из Бергхайма мой путь лежал на Восточный фронт. На Юге России шли ожесточённые бои. 2 июля 1942 года мы бомбили бухту Анапы. Корабли в ней смотрелись детскими игрушками. Тяжёлые лесовозы стояли неподвижно, катера совершали невероятные манёвры, оставляя шлейфы белой пены. Мы старались попасть в них – таков был приказ.

Перед ним возник образ утопающего в солнечном свете песчаного пляжа Анапы, роскошного в своей широте и протяжённости, и бирюзовая гладь прозрачного, как стекло, моря у берегов.

– В тот день меня сбили, – продолжал Гюнтер. – Самолёт охватило огнём. Из-за низкой высоты я принял решение садиться на пляж. Самолёт врезался в огромную песчаную дюну. Пламя пожара погасло. Чудом меня даже не ранило, ни одной царапины! Меня сбивали и раньше, но именно в тот момент, на том пляже, в жаркий солнечный день я понял – моя война закончилась. Меня схватили русские моряки. Я не сопротивлялся…

Гюнтер выпил, его руки дрожали, как от холода.

– Так начался мой плен.

В ресторане висело молчание. Казалось, все сейчас слушают Гюнтера.