Проза. Рассказы на одну букву

Она взяла его за руку и потянула к себе легонько, будто проверяя, поддастся ли Миша её робкому приглашению. И Миша, большой, нескладный, вдруг побелевший, поддался и оказался рядом с ней, и уже в следующее мгновение её страстные жадные губы ловили его дрожащие мокрые губы, и он растерянно и громко стал чмокать всё её лицо, глаза, нос, лоб, и руки уже не знали, что делать дальше, но грузным взмокшим животом он с трепетом уже чувствовал, как её тоненькие пальцы торопливо расстёгивают ремень на его брюках…

А за чёрным вагонным стеклом волнами уплывали куда-то назад, качаясь, жёлтые, белые, синие огни.

6

Виолетта даже не попыталась скрыть от Сергея своей связи с молодым любовником, да и Сергею сразу показалось, что супруга вернулась из поездки в Екатеринбург абсолютно другой. Финал скоротечного брака, который не дожил и до своей годовщины, был определён – развод.

Рассказчик намеренно опускает душевные терзания героя и героини, чтобы они не стали кульминацией повествования. Были и слёзы, и уговоры, и оправдания… Были и всплески эмоций с обеих сторон, которые вылились в разбитую без вины репродукцию «Уголка счастья» (оригинал Сергей благоразумно не тронул), и ночной побег испуганной Виолетты в домашних тапочках к маме, и в удар по лицу Скотинцева, который он, надо сказать, достойно перенёс, учитывая своё подлое поведение.

Однако читателю нет повода расстраиваться, так как главное событие будет описано впереди. Впрочем, для того, чтобы эти события наступили, прошло долгих четыре месяца.

А началось всё с визита Пятиалтынного в суд.

– Ваша бывшая супруга написала заявление, – привычно объяснила причину вызова секретарша, девушка с большими зелёными глазами и короткой стрижкой. – Вот тут распишитесь за копию…

Пятиалтынный расписался и взял скреплённые скобкой листы. Читать не было смысла – рука дрожала.

Тут в кабинет быстрой походкой вошёл молодой судья, в чёрной мантии, с папкой в руках. Сергей узнал его. Это был Хорьков, который однажды вынес убийственное для всех замухрайских художников решение: галерею их «Союза» за долги отсудил известный на всю область финансовый воротила, бывший работник городского комитета по имуществу. Поговаривали, что Хорьков получил крупную взятку за это. Оскорблённые художники нарисовали на судью карикатуру и поручили Пятиалтынному провести одиночный пикет против несправедливого решения. Снимок, где Сергей стоит с плакатом возле входа в городской Дворец правосудия напечатали сразу несколько местных газет.

– А, Пятиалтынный! – мимоходом бросил Хорьков, копаясь в бумагах на столе секретаря. – А мне тут ваша жена бывшая, Шатёркина, все нервы повымотала. Нельзя что ли мирно было всё решить? – И так же спешно исчез за дверями.

Дома, выпив для успокоения рюмку коньяка, Пятиалтынный стал читать заявление. И чем дальше он читал, тем всё больше хотелось порвать эти мерзкие листки в клочья. Чётким юридическим языком Виолетта требовала признать опубликование в «Замухрайском вернисаже» фотографии с её изображением… разглашением семейной тайны и взыскать денежную компенсацию за причинённые ей душевные страдания – тридцать тысяч рублей!

– Наглость! Неслыханная! – вырвалось у Сергея из гортани.

Выпив ещё рюмку, Сергей позвонил своему давнему другу и профессиональному юристу Анциферову.

– Ты не поверишь, Андрюха! – почти кричал он в трубку. – Моя бывшая… Виолетта, да, Виолетта… надумала судиться со мной. За телопись!!! Ну да, в суд подала! Помнишь, «Замухрайский вернисаж»? Тридцать тысяч отсудить хочет… Стерва!

Требовалась ещё одна рюмка. Пятиалтынный налил и выпил. Только теперь почувствовал, что немного захмелел.

Анциферов посоветовал для начала… выпить граммов сто водки (вино, коньяк и прочие напитки он принципиально как лекарство не признавал), успокоиться, лечь поспать и главное – не отчаиваться.

Водку пить Пятиалтынный не стал, выпитого ему хватило.

Пройдя в спальню, Сергей, не раздеваясь, рухнул на большую двуспальную кровать, чтобы забыться сном, но уснуть так и не смог.

7

Суд назначили через месяц. Это говорило о том, что Хорькову хотелось рассмотреть дело как можно быстрее. На первом заседании он сразу определил свою позицию:

– Мне некогда с вами долго разбираться. Я знаю, что бывшие супруги будут судиться, пока друг другу всю кровь не выпьют!

Виолетта пришла на заседание в строгом чёрном костюме, белой блузке с двумя длинными острыми языками отглаженного воротника. Шишечку волос сзади, словно стрела, пронзала тонкая металлическая шпилька. Лицо выражало строгость и сосредоточенность. Она изредка бросала колючий взгляд в сторону Пятиалтынного.

Пятиалтынный надел обычную рубашку в клетку, джинсы и кроссовки. Зато его представитель Анциферов выглядел настоящим франтом: в сером костюме и розовой сорочке. Очень впечатлял подобранный в тон рубашке атласный галстук с бордовыми полосками. Перед Анциферовым лежала толстая папка с бумагами.

В воздухе висело напряжение, готовое в любой момент вспыхнуть искрами. Ещё до входа в зал Хорькова Анциферов не зло бросил Виолетте короткую фразу:

– Бить будем больно. Что ж, нет профессии циничней, чем профессия юриста…

На это Виолетта лишь криво усмехнулась.

Однако и стреляному воробью Анциферову, и наивно верящему в торжество Фемиды Пятиалтынному стало просто не по себе, когда Шатёркина с холодным спокойствием зачитала свой иск. Из её выкладок следовало одно – её бывший муж опозорил её на весь Замухрайск, поместив её «интимную» фотографию в журнале. Это, писала она, вызвало шок не только у самой Шатёркиной, но и у многочисленного её семейства: отца, матери, сестры с мужем, племянницы, но, в первую очередь, малолетней дочери, которая, увидев маму в неприкрытом виде, получила душевную травму на всю жизнь. А её близкий друг, фамилию которого она, конечно же, не назвала, отказался на ней жениться, посчитав недостойным связывать свою судьбу с женщиной, открыто демонстрирующей себя на страницах публичных изданий. В результате всего этого у истицы случился эмоциональный срыв, на почве которого она заболела «нервной болезнью», что в свою очередь потребовало немалых средств на лечение. В общем, тридцать тысяч она требовала, имея на то все законные основания.

Ошарашенный услышанным, Пятиалтынный пытался взывать к разуму, если уж не бывшей супруги, так хоть правосудия в лице Хорькова:

– Позвольте вспомнить изображения первой женщины, Евы, искушённой змеем, на полотнах великих живописцев, таких как Тициан и Рафаэль. Что в них интимного и постыдного, а уж тем более вредного и оскорбляющего чью-либо нравственность? Это только художественные образы, воспевающие красоту женского тела! Моя же телопись, или боди-пейтинг по-английски, это только произведение искусства – роспись на коже женского тела, природная пластика и выразительность которого придают работе живописца особое восприятие.

Ответная реплика Шатёркиной была сказана также без всяких эмоций:

– Ваша честь, не надо сравнивать меня со средневековыми натурщицами, которые явно не отличались высокими нравственными качествами и которые явно позировали Тициану и Рафаэлю за соответствующую плату. К тому же, они прекрасно знали, что их изображения будут использоваться публично. Я же согласия на демонстрацию своего изображения никому не давала.

– Виолетта Васильевна! – не удержался Пятиалтынный и вскочил со скамьи. – Что вы говорите?! Это же ложь! Вы же и в Интернете хотели разместить нашу… то есть вашу… – Художник в растерянности не мог подобрать слово, – то есть эту… мою телопись!

Хорьков только посмеивался про себя над мечущимся ответчиком, предвкушая скорую расправу.

Наконец, в дело вступила тяжёлая артиллерия – матёрый Анциферов. Он провёл многозначительно ладонью по своей гладко причёсанной шевелюре и выдал тираду:

– Ваша честь! Что, вообще, мы тут рассматриваем? Ни одна экспертиза не докажет что на этой фотографии изображена гражданка Шатёркина. На этой репродукции из журнала изображена разрисованная спина, по сути, неизвестной нам женщины и её ягодицы, на которых изображены лилии. Кому принадлежит эта спина и ягодицы, не знает никто, кроме двух человек: самой натурщицы и художника, который на ней рисовал. Посмотрите: лица на этом изображении не видно. Значит, идентифицирующих признаков личности человека – а это может быть только лицо – нет. Хорошо, мы могли бы отличить человека по родинкам, по шрамам – но тут и их нет! Если бы таковые были, мы бы попытались найти аналогичные на теле истицы, и тогда попытаться установить личность Шатёркиной хотя бы по этим признакам! Но мы ничего тут не видим! Зритель, посмотревший на это фото, при всём своём богатом воображении не сможет определить, чья это спина и ягодицы. Тем более, всё внимание сосредотачивается на рисунках лилий. Таким образом, мы не можем идентифицировать изображение спины и ягодиц именно с Шатёркиной, а, следовательно, это изображение никак не может умолять ни чести и достоинства Шатёркиной, ни шокировать её родственников, ни общественность нашего Замухрайска.

Хорьков безучастно листал толстое дело, секретарь торопливо писала протокол, Пятиалтынный уже не слышал ничего, находясь в полной прострации, и только Шатёркина с каким-то злым любопытством смотрела на Анциферова.

«Ага! Попал!» – сказал про себя Анциферов, окрылился и ярко закончил речь:

– Честно говоря, фотография спины и ягодиц не является интимной фотографией, так как самые интимные части тела там не изображены. Что касается ягодиц, то сейчас даже в общественных местах купальники молодых женщин как раз показывают эту часть тела. Вы догадываетесь, ваша честь, что я говорю о бикини, состоящем из двух шнурков!

Суд неминуемо подходил к своему неутешительному завершению. По издевательским и молчаливым ухмылкам Хорькова на заявления Анциферова, по вдруг повисшей мрачной и вялой тишине в зале Пятиалтынный понял, что всё это судилище лишь удобный случай для Хорькова расправиться со строптивым художником, намалевавшим на него в далёком прошлом карикатуру.

Вердикт Хорькова, как и ожидалось, оказался безжалостным: исковые требования Шатёркиной удовлетворить и взыскать с Пятиалтынного моральный ущерб в полном объёме.

8

Вот такая история произошла с художником из маленького сибирского городка Замухрайск. Вы, наверное, думаете, что всё это я выдумал. Должен вас разочаровать, я лично знал Пятиалтынного. Он и сейчас живёт в Замухрайске, продолжает писать. В городе открылся Музей изобразительного искусства, и часть его холстов можно увидеть в постоянной экспозиции.

А вот о Шатёркиной мне рассказали весьма печальную историю, не знаю, верить ей или нет. Будто она по прошествии времени стала совсем странной. Пыталась разыскать все экземпляры того злополучного журнала с её фотографией, но не жгла их, как можно было предположить, а просто складывала дома и скоро заполнила ими большой шкаф. Уж зачем ей они понадобились, никто не скажет. Только всякий раз, когда очередной журнал попадал ей в руки, она открывала его на развороте и объясняла бывшему владельцу, что это не она изображена на репродукции, и чтобы о ней не смели плохо думать, потому как изображена как бы и она, но – та, другая, которой сейчас нет уже, что это только видимое изображение её тела, ошибка порочной молодости, материализация греха, плод бесовского наваждения. Её внимательно слушали, искренне пытались понять, но, в конце концов, от чистого сердца желали чего-нибудь хорошего и стремились скорее распрощаться с чудаковатой женщиной.

Я также слышал, что Виолетта и вовсе ушла в монастырь, постриглась в монахини и живёт теперь там под другим именем. Писательское воображение почему-то рисует мне, как она в своей келье тайком достаёт из укромного места «Замухрайский вернисаж», смотрит на него при тусклом свете лампадки, плачет сухими слезами, пытается, понять, она ли там на потрёпанной картинке с подписью «Телопись» или уже не она, а потом крестится, крестится своей тонкой иссохшей рукой, прося чего-то у Бога.

    Октябрь 2009 – январь 2010 г.

Конь пегасый

Звонок Семипядова

– Антош, тебе из Новосибирска звонят! – Оля протянула мне трубку домашнего телефона.

– Антон Михайлович, здравствуйте, дорогой мой! – Услышал я знакомый голос профессора Семипядова. – Вы уж простите меня, что самым бессовестным образом порчу вам праздник. Но эксперимент я решил начать раньше намеченного срока. Так что 8 января жду Вас у себя дома в Академгородке – естественно, в полном физическом здравии и бодрым духом!