Очерки. Том первый

Я быстро понял, как надо себя вести с новым начальником, человеком восточных кровей. Как-то зашёл к нему по старой привычке (к Филиппову я мог зайти в любое время по любому вопросу).

– Вийди! – резко сказал Юнус Айнузарович. – Давай, все вопросы через Петрова!

С тех пор я к нему – ни ногой. Показывал подготовленные бумаги курирующему редакцию заместителю, чтобы он подписал, или отправлял через секретариат. Правда, начальник секретариата советовала со всеми бумагами идти к Амаеву лично, потому что у него часто возникали вопросы по документу, и он возвращал его неподписанным. В таких случаях я просто снабжал требующий подписания документ всякими справками, пояснительными – целую пачку прикалывал, чтобы он сам разобрался, только бы к нему не идти, только бы не попасться ему лишний раз на глаза. По характеру моей работы мне редко, к счастью, приходилось к нему заходить.

Работал он довольно странно. У него отсутствовал какой-либо регламент. Он мог вызвать любого сотрудника в любое время дня и ночи. Требуемого сотрудника дежурная часть должна была достать хоть из-под земли. Я сам сколько раз видел несущихся сломя голову офицеров по улице, по коридору с вытаращенными глазами.

– Амаев вызвал!!!

Сам я тоже попадал иногда в поле его внимания. Как-то после дежурства на базе (вещевых складах УФСИН) я уже был на пути к дому, или даже уже доехал домой. Вдруг звонок дежурного:

– Срочно к Амаеву!

С вытаращенными глазами (потому что назначалось ещё и время вызова) бегу на остановку, к троллейбусу. В управлении дежурный кидает мне на ходу:

– У себя!

С дрожью в коленках захожу в приёмную… Но вдруг в назначенный мне час у кабинета начинают собираться сотрудники: один, два, три – уже целая делегация. Последние подбегали с вытаращенными глазами – не дай Бог опоздать!

Спрашиваю у секретаря:

– А как же я?

– Срочно вызвал ФЭО (бухгалтерию, кадры) … – отвечает секретарь, пожимая плечами.

В тот день я так и не попал к нему, да он про меня так и не вспомнил. Все совещания закончились. Вышел последний посетитель. Выходит из кабинета Амаев, огромный, кряжистый, как изваяние острова Пасхи:

– Ты чё тут сидищь?

Объясняю.

– Подойди к Олегу Георгиевичу, он задачу получил…

И всё. Всё моё сидение у кабинета – зря.

Было время, когда и я попал к нему в немилость. Опера, видимо, нашептали ему. Я как раз тогда состоял в Союзе Русского Народа. Информация дошла до управления (я и не скрывал, что причастен к обществу, в котором состояли Всероссийский батюшка Иоанн Кронштадтский, патриарх Тихон и Император Николай Второй). Троменшлегер, начальник инспекции по работе с личным составом (короче, особист), не разобравшись, пустил утку, что я записался в РНЕ (Русское национальное единство Баркашова), запрещённую законом организацию. Это ж, как говорят в Одессе, две большие разницы!

Начались преследования. На меня стучали безбожно. Но тогда всё было честнее. Меня вызвал к себе начальник оперативного управления А. В. Лебедев и показал толстую пачку компромата на меня. Я, конечно, рассмеялся, видя, что всё это туфта (мои заметки о Ходорковском, «Вестники КПП» и т.д.) И я, и Лебедев (очень здравый, скажу, человек) понимали, что «отрабатывать» меня как-то надо, иначе начальство наше и московское не поймёт.

– Ты там с крестом ходищь! – рычал Амаев на совещаниях. – В тайных обшествах состоищь!

Но я был абсолютно спокоен, потому что знал, что в крестных ходах у нас ходить не запрещено и участвовать в общественных, не запрещённых законом организациях в свободное от службы время можно.

В Амаеве мне нравилась его манера говорить. У него был сильный акцент, хотя он всю свою сознательную жизнь прожил в Забайкалье. Мне казалось, что он старается подражать самому Сталину. И отношение его к людям тоже было сталинское: нет человека – нет проблем. При нём многие ушли, дотянув кое-как до пенсии, ещё больше были безжалостно сняты с должностей. Первые лица в отделах, колониях менялись при Юнусе Айнузаровиче как перчатки…

О манере говорить… Я каждую планёрку уходил с 1—2 записями амаевских афоризмов в блокноте (рекомендуется для чтения с сильным кавказским акцентом):

«Вы ни ухом, никаким местом не хотите вникнуть в ситуацию!»

«Мы не специально туда поехали, и попали в такую грязь!»

«Если бы оперативное управление было бы на своём месте, то глаз бы не выбили человеку».

«Только враг мог заготовить такую картошку! А мы её заготовили!»

«Надо определиться с формой одежды, чтобы не приходили в чем мать родила!»

«Прошу любить и жаловать, и решать все вопросы на официальной ноге».

«Что это вы так отвечаете, без царя в голове?»

«Есть Правила внутреннего распорядка, вот в них-то прокурор и упирается рогом!»

«Надо чтобы осуждённый был одет по сезону 24 часа в сутки!»

«Отмечая праздники, оставляйте одно полушарие мозга трезвым, чтобы можно в любой момент принять решение!»

«Оперативное управление со своими щупальцами должно висеть над всеми подразделениями!»

«У нас грязная работа, а вы хотите в белых перчатках делать грязное дело!»

«Оперативному управлению надо обратить внимание: там какая-то серьёзная собака зарыта!»

«Прихожу к выводу, что где-то собака зарыта на уровне оперативного управления и отдела безопасности».

«Как бы нас не сделали крайними козлами отпущения».

«Почему этот негодяй сделал ноги в руки?» «Есть мозги? Так шевели ими!!!»

«Внимательно растопырить уши!»

«Как мы ставили задачу? По сантиметру с него жилы вытянуть!»

«Хочу, чтобы наши службы спустились с небес и начали рыть эту землю!»

«Повесить тебя за ноги у ворот этой колонии за неисполнительность!»

«Надо делать ставку на технику, которая не врёт, не обманывает и не склонна к предательству!»

«Каждый год мы воюем с результатами своей бездеятельности!»

«Мы всегда, когда доброе дело начинаем, готовы лоб себе расшибить!»

«Сидите, полковники, жмётесь друг к другу? А концы до вас доберутся!»

«Если ты хочешь с этой трибуны нам лапшу повесить, то мы тебя самого повесим – на этой трибуне!»

«Этот побегушник перелез через проволоку и метался по запретке, как заяц, пока его не пристрелили».