Декабрьский вечер

– Дружить можно и на расстоянии, – ответил Джон. – В дружбе главное не находиться всегда рядом, а хорошо относиться и заботиться.

Даниэль вспомнил Лайлу, которая вообще-то жила во дворе, а не в доме, и кивнул. С тех пор он стал выносить на улицу остатки еды для горностая и даже дал ему имя – Молния. Потому что он бегал по белому снегу быстро, как молния по небу, и был почти такого же цвета.

Мама сердилась и говорила, что если все начнут подкармливать горностаев, то это нарушит естественный пищевой цикл животных, что может повлиять на уклад жизни коренных народов Арктики и даже поставить их существование под угрозу.

Но Джон говорил: «У всех должны быть друзья», и тогда она поджимала губы и возвращалась к своим записям.

Глава 5

Даниэль просидел у маминой постели ещё два часа, но она так и не пришла в себя. И лоб у неё все такой же горячий, а Даниэль не может дать ей таблетки, потому что она не в силах их проглотить. Можно было бы сделать укол (в аптечке лежат шприцы и ампулы), но Даниэль не знает, как.

Он думает, что делать.

«Вот бы здесь был кто-то из взрослых», – вздыхает Даниэль. А потом понимает, что он уже и сам почти взрослый, ему ведь скоро одиннадцать. Про таких как он говорят «подросток», но звучит это как что-то плохое, пренебрежительное, как будто на пути из ребёнка во взрослого ты превращаешься в какой-то недоделыш.

Даниэль слоняется по непривычно пустой станции. В ней удивительно тихо, даже приборы не пищат.

Он снова трогает мамин лоб, она лежит с закрытыми глазами и открытым ртом. «Лучше бы это я заболел», – думает Даниэль.

Удивительно, но с тех пор, как Даниэль начал жить с мамой, он почти перестал болеть. Психолог на станции сказал, что простуды Даниэля были «психосоматическими», что так он пытался привлечь к себе внимание и заставить её остаться рядом, а не уезжать в очередную экспедицию. Мама тогда странно посмотрела на Даниэля, а он покраснел и отвёл глаза. «Это подсознательное, – добавил психолог, – он неспециально».

Даниэль подходит к маминой кровати и наклоняется послушать её дыхание – слышен ли ещё свист? Но теперь к свисту добавился какой-то хрип и клокотание, и Даниэлю кажется, что это океан шумит в маминой груди. Как будто она так много времени проводила рядом с ним, что брызги попали в неё, разрослись, и теперь волны бьются о лёгкие.

Даниэль берёт маму за руку – пощупать пульс, и волны маминого океана слабо бьют ему в подушечки пальцев.

Часть вторая

Глава 6

Снег под ногами должен хрустеть, но Даниэль этого не слышит, потому что на нём маска, шапка и капюшон куртки. За плечами рюкзак с едой в специальном термопакете и водой в специальной бутылке, которая не даёт ей замёрзнуть. В кармане компас и фонарик.

За спиной станция и мама.

Над ним небо и звёзды где-то в вышине, а вокруг – снег, снег, снег, снег.

Станция находится между двух городов. Один в пятнадцати километрах, другой в девяти. Зимой они живут в том, который ближе, но он совсем маленький, мама говорит, там нет «нормальной инфраструктуры» и даже школы, потому что нет детей. Зато он ближе к станции, и оттуда на неё можно быстрее вернуться.

Но главное – там должен быть врач.

Даниэль осторожно ступает по снегу. Вокруг белым-бело. Даниэль вспоминает, как в детстве представлял, что это какой-то великан разлил пакет молока на свой великанский стол и оставил так.

Даниэль не смотрел на термометр. Он оделся так тепло, как только мог, и решил, что этого достаточно: если он будет знать, какой снаружи сильный мороз, то скорее замёрзнет. Будет шагать и думать: «Какая сейчас температура: минус тридцать или минус сорок?» – и идти станет только тяжелее.

Даниэль пробирается сквозь снег и думает о Молнии и Лайле. Было бы здорово, если бы они сейчас были здесь, рядом с ним, бежали у ног. Лайла гавкала бы и оглядывалась на Даниэля, как будто спрашивая: «Слышал, как звонко получилось?»