Леонид

Он занимался разгромом троцкистов и лично расстрелял своего предшественника по квартире, предварительно сломав ему обе руки. Третий жилец – заместитель нарком Ежов. Он устраивал в этой квартире гомосексуальные оргии, а потом ехал на Лубянку и пытал заместителя Ягоды, совершая над ним сексуальное надругательство. Перед войной здесь проживал знаменитый врач, которого расстреляли, как врача-отравителя, залечившего до смерти Горького. После врача здесь обитал генерал, планировавший взятие Берлина. Он был разжалован и вместе с Жуковым сослан в Одессу. После войны здесь жил именитый писатель, стал диссидентом, был арестован, сослан в Магадан, а потом уехал в Америку. Тут жил крупный партиец, который вошел в ГКЧП и после провала путча съехал с квартиры и канул. После распада СССР тут поселился богатый азербайджанец, который собирал эскорты из дорогих проституток и направлял их к олигархам. Потом поселился архиепископ, который ведал международными делами православной церкви. До сих пор нет-нет, да и пахнет ладаном. Теперь, господа, здесь живу я, и вы представляете, каково мне ночами? – Златоведов засмеялся. Лана видела, как от смеха дрожат изумруды на его серебряном цветке.

– Теперь же, господа, я хочу услышать ваше мнение по поводу российских дел. Ибо каждый из вас в какой-то степени исповедует идеи тех, кто жил в этой квартире, – Златоведов указал на высокого смуглого гостя с черными, как сливы, глазами:

– Ведь вам близки убеждения Льва Давидовича Троцкого, не правда ли?

– Троцкий – величайшая мировая фигура. Россия должна гордиться тем, что дала миру Троцкого. Советский Союз – это воплощенный Сталиным троцкизм. Нам нужен новый Троцкий. Он превратит в монолит сегодняшний русский кисель. По сравнению с Троцким Президент Троевидов – жалкая букашка! – глаза троцкиста стали фиолетово-черными и отливали медью.

– Троцкизм превращал Россию в жестокий хазарский каганат. Сталин спас русский народ, который сегодня говорил бы на иврите. Интернационал Троцкого был мировой еврейской диктатурой. Бог послал России Сталина! – маленький белесый историк минуту назад казался любезным. Но вдруг превратился в сердитого хорька. Лицо заострилось, во рту хищно блеснули желтоватые зубы: – К сожалению, Сталин не добил троцкистов, и вот они, пожалуйста, снова здесь!

Лане казалось, две тени, Сталина и Троцкого, бесшумно сражались, крутились под потолком. Тут же метались тени Ягоды и Ежова. Полемисты за столом яростно спорили, оскорбляли друг друга. Сверкали вспышки фотоаппаратов. Перемещались вдоль стен операторы с телекамерами. Златоведов наслаждался спором, не давал ему угаснуть. Вдохновлял одного: «Великолепно! Мощная логика!» Подбадривал другого: «Не поспоришь! Блестящая полемика»!

Среди операторов и фотографов находился юноша, почти подросток. На голове его от волнения трепетал светлый хохолок. На тонкой шее крутилась во все стороны круглая голова с голубыми глазами, которые то возмущались и темнели, то восхищались, становились прозрачным, как апрельская вода. Ему хотелось вмешаться в спор, он порывался, и с трудом себя останавливал. Принимался фотографировать.

Лана была оглушена криком. Удивлялась ярости, с которой обсуждались дела давно минувших дней. Ненависть, как гарь в курной избе, летела в окно. Кремль, затуманенный ненавистью, превратился в чешуйчатую зеленую ящерицу.

– Друзья, мы прожили ужасный двадцатый век. Весь век Россия провисела на дыбе. Нам пора перевернуть эту черную страницу истории. Конечно, Троевидов – не совершенство, но при нем хотя бы нет репрессий, – это говорил писатель, чьи романы казались бархатными, но были писаны на железе. Он призывал к примирению в культуре, но его творчество множило ссоры. – Нам нужно отбросить эту смехотворную русскую мифологию, – о «Русском чуде», о «Русской мечте». Вступить, наконец, в семью европейских народов, и у нас станут чистить помойки и мыть перед обедом руки.

У писателя было круглое, как осетинский сыр, лицо и полностью отсутствовали брови. Красноватые кроличьи глаза непрерывно мигали.

На него ястребом спикировал член Монархического Союза. С белыми желваками, костяным носом, он прицепил на грудь двуглавого орла. Он метнулся к писателю. Казалось, вцепился ястребиными когтями и стал драть отточенным клювом:

– Во всех русских бедах виноваты проклятые писателишки. Гнусные интеллигентики. После их романчиков взорвали Государя Александра Второго. После их рассказиков расстреляли Государя Николая Второго. Они своими нобелевскими книжонками угробили Советский Союз, который тоже был империей с некоронованным императором Сталиным. Теперь все точат, грызут, отгрызают потихоньку ломоть за ломтем. Ждут, когда упадет государство. Не жаль Троевидова, он слюнтяй, слабак. Жаль Государства Российского. Писателей надо брать на учет, как геев и наркоманов.

Все кричали, били кулаками по столу. В этом хриплом клубке трудно было угадать, кто сталинист, а кто монархист. Кто возвеличивает ГКЧП, как героев, а кто хулил, называет группкой предателей.

Юноша с хохолком порывался вставить слово, но ему не давали. Его выступление не было предусмотрено.

Он огорчался, чуть ли ни плакал, обиженный невниманием взрослых.

Златоведов скользил в этом бурлении, как скользит форель среди горных порогов. Азартно восклицал: «О, великая русская словесность! О, великое русское слово»! И тут же: «Блок поставил Христа во главе пьяных матросов, вот и получайте теперь бандита в белом венчике из роз»!

Лане казалось, что она сидит у плавильной печи, ее лижут огненные языки. Но в печи был не сплав, а окалина. Гости истребляли друг друга. Каждый изгиб спора увеличивал ненависть. Шло испепеление смыслов. Оставался пепел, тот самый, который усыпал голову безумной старухи, охранявшей колумбарий.

Крематорий продолжал чадить, мгла летела в окно.

Лана видела, что Кремль превратился в огромного липкого моллюска, расплывшегося на холмах.

Она вдруг вспомнила странного офицера, говорившего о сказках. Вспомнила и тут же забыла.

Профессор научного центра старался перекричать соседей. Утверждал, что в ближайшем будущем человек исчезнет. Ему на смену придет биоробот. Уже теперь Россией руководит не Президент, а биоробот, который управляется из американского центра. Другой эксперт сообщал, что в московском водопроводе обнаружена странная плесень. Она постоянно мутирует. Возможно, она является той «серой материей», на поиски которой человечество отправляет зонды в «дальний космос». Но эта материя уже здесь, на земле. Откройте кран на кухне, и увидите. Люди пьют воду, плесень проникает в кровь, и это увеличивает число самоубийц, террористов, геев. Говорят, что в Магнитогорске, в доме, где произошел взрыв, обнаружена эта загадочная плесень.

Златоведов с наслаждением дирижировал этим хаосом. Иногда вытягивал руки, словно выталкивал из окна в сторону Кремля сгусток ненависти.

Под потолком, в углах, над головами неистовых спорщиков витали тени старых большевиков, троцкистов, следователей НКВД, героев войны и труда, художников, писателей, проституток, торговцев, епископов. Все это множество лязгало затворами, махало ледорубами, декламировало стихи, качало кадилом, танцевало нагишом у шеста.

Лане показалось, что Кремль исчез. Его больше нет. Вместо него пустота, в которой колеблется мгла.

– Господа, наш творческий диспут завешен, – Златоведов властным жестом остановил крики. Ждал, когда безумные тени снова уйдут в стены, затаятся в кирпичной кладке. – А теперь, чтобы разредить обстановку и дать отдохновение умам, я приготовил для вас сюрприз.

Златоведов повернулся к закрытой двери, ведущей в соседнюю комнату. Издал долгий трубный звук, каким обмениваются охотники в африканской саванне. Двери раскрылись, и в комнату вбежали маленькие полуголые люди. Их было четверо. Они были шоколадного цвета, на ребрах висела кожа, на вздутых животах пучились большие пупки. Черные блестящие волосы были заплетены в косички. На бедрах болтались тряпицы. Это были пигмеи, выписанные Златоведовым из пустыни Калахари. Пигмеи ловко вскочили на стол, затопотали босыми ногами. Их мозолистые подошвы, твердые, с черными ногтями пальцы застучали по доскам. В руках звенели маленькие цветные барабаны. У пояса висели тростниковые дудки. Дикари поднимали колени, крутились, приседали, подпрыгивали. На щиколотках у них были костяные браслеты с торчащими перьями. Танцоры стучали в барабаны, кружились все быстрей и быстрей. Из толстых губ высовывались красные языки. Танцоры быстро вспотели. Их кожа блестела, издавала едкий запах.

Гости ошеломленно смотрели. Перед их лицами взлетали голые ноги, раздавались крики, напоминающие птичий клекот, вой гиены, львиный рык. Пигмея, танцуя, выхватили тростниковые дудки, прижали к губам. Стали выплевывать из дудок красные ягоды. Они стреляли ягодами в сторону Кремля. Вместе с красной ягодой из трубки летела слюна. Они поражали Кремль ягодами, обрызгивали слюной. Мерцали вспышки фотографов, крутились операторы с телекамерами.

Потанцевав, пигмеи соскочили на пол и убежали в соседнюю комнату, откуда продолжали звучать барабаны.

– Ну, теперь, кажется, все! – Златоведов поднял с пола птичье перо и воткнул в свои черные волосы. Гости, ошеломленные африканским танцем, уходили.

Юноша с хохолком не хотел уходить. Он схватил Златоведова за край пиджака:

– Я слушал, я принимал участие! Мне не дали сказать! Я имею голос, имею мысли. Здесь все о прошлом, о мертвецах. Они все мертвецы, я имею в виду, духовные! Молодежи они не нужны! Мы забыли о них! Нам нужно идти вперед, понимаете! Молодежь не желает жить среди мертвецов, не желает ухаживать за чужими могилами! Мы хотим перемен. Мы хотим изменить эту жизнь! – юноша торопился, задыхался, требовал от Златоведова внимания. Хохолок его страстно трепетал.

Златоведов благосклонно слушал:

– Молодой человек, вы абсолютно правы. Сколько можно жить среди отеческих гробов? Молодежь – вперед! Я с вами.

– Я знал, я знал! Вы великий человек! Мы хотим вас видеть у себя! Приходите к нам!

– А сколько вас? Куда приходить? Как вас зовут?

– Я Юра Чибис! У меня блог, еще не очень много заходов, но я раскручусь! Нас трое! Мы хотим создать партию! Партию будущего! Мы назовем ее: «Ура»! – юноша крутил головой на тонкой шее, моргал круглыми глазами, трепетал хохолком. И впрямь был похож на чибиса, который вскрикивает, кувыркается в синеве.

– Вы Юра Чибис, и кроме вас еще двое. Вас целая стая, – с мягкой насмешкой произнес Златоведов. – Не сомневаюсь, у вас будет мощная партия!

– Мы нуждаемся в вашей поддержке! Мы вас почитаем! Такие люди, как вы, спасут Россию!

– Вот моя визитка, звоните, Юра Чибис! – Златоведов протянул юноши визитную карточку, и тот жадно ее схватил. Раскланялся, пятясь, выскочил из квартиры.

Лана была оглушена дискуссией, которая завершилась сумбуром. Это была еще одна увлекательная выходка Златоведова, в которой проявился его театральный дар. Златоведов был ярче, смелее, язвительней всех, с кем она встречалась на вернисажах, премьерах, праздничных вечеринках.

Лана любила его черные волосы, которые вились у плеч и начинали мерцать, когда она ночью запускала в них пальцы. Любила бледное лицо, на котором, как на луне, проступали слабые тени, как Море Дождей. Но эти тени вдруг розовели, когда Златоведов восхищался картиной, или слышал острую шутку, или встречал необычную мысль. Эта картина, шутка и мысль должны были жечь, оставляли на его лице розовый ожег, как удар крапивы, который постепенно остывал, превращаясь в слабые тени.

Златоведов слыл мастером художественных импровизаций, знатоком магических затей. Лану увлекал этот театр без театральных подмостков, где актерами становились политики, депутаты, художники. Златоведов был неутомимый выдумщик, не повторялся в своих постановках. Актеры не замечали, что они смешны, а порой отвратительны.

Лана продолжала сидеть, глядя, как Златоведов ходит по комнате, машет руками, словно изгоняет в открытое окно залетевших мух.

В комнате становилось прохладней, исчезал изнуряющий запах потных африканских тел.

– Скажи, Алексей, что это было? – спросила Лана, когда Златоведов перестал ходить и упал в кресло. – В чем твой новый проект?

– Я готовлю Революцию в России, – Златоведов усмехался, по его лицу пробегали легкие судороги.

– Революцию в России совершат пигмеи?

– Революцию совершат малые мира сего. Я искал самых малых и нашел их в Намибии. Купил их через интернет-магазин. Кто мал, да возвысится. А кто велик, да унизится.

– Зачем они плевали в Кремль?

– Стуком барабанов и красными ядовитыми ягодами они расшатывали кремлевские стены. Стены падут, и в Кремль устремится толпа.