Леонид

– Но это уж он насолил народу, – заметил Борис Генрихович Шаронов.

– А мы не насолили народу? – Лаврентий Несторович Кувейко крутанул плечами, как будто сдвинулись скрипучие бревна сруба. – Народ нас любит? Чуть что, он нас на фонарях развесит. Троевидов нас от народа спасает. Уйдет Троевидов, и народ нас всех на фонари потащит! В котлах будет варить! В прорубях топить! Русский народ, как собака. Есть палка, скулит и к сапогу жмется. Нет палки, рвет на куски. Еще подумать надо, кто народ удержит, если Троевидова не станет!

– Его уберем, такое в России начнется! – схватился за лысую голову Феликс Русланович Шабаров. – Силовики на силовиков! Чеченцы на русских! Красные на белых! Бедные на богатых!

– Господа, – благоразумно заметил Максим Карлович Даненберг, – Мы не учитываем одно обстоятельство.

Троевидов ввел пост вице-президента. Похоже, он хочет уйти и ищет себе замену. В этих условиях нет надобности устранять Леонида. Надо правильно подобрать вице-президента, который станет в дальнейшем Президентом. Нам нужен свой вице-президент. Пусть им станет один из нас.

– Кто же? – Борис Генрихович Шаронов подозрительно осмотрел сидящих в креслах друзей. Так картежник осматривает соперников, прежде чем кинуть на стол заветную карту.

– Наверное, Максим Карлович. Он водит знакомства с европейскими премьер-министрами, знает толк в большой политике. К тому же, «Даненберг» звучит почти, как Гогенцоллерн. Быть может, это будет новая русская династия, – осторожно пошутил Лаврентий Несторович Кувейко.

– В Одессе много таких Гогенцоллернов, – захохотал Борис Генрихович Шаронов.

– Я не люблю твой антисемитизм, – оборвал его Максим Карлович Даненберг, – Ты тоже не Рюрикович!

– Друзья, только не ссориться! «Когда мы едины, мы непобедимы». Так нас учили в комсомоле? По одиночке нас растерзают алчные силовики, хитрые американцы, злобные русские мужики. Я думаю, наша встреча прошла плодотворно. «Космическое государство» получает новый стимул к развитию. Станем двигать в вице-президенты Максима Карловича Даненберга. Если же Троевидов назначит своего человека, будем, по мере возможностей, влиять на него. Сделаем своим человеком, – этим примиряющим заявлением Феликс Русланович Шабаров завершил совещание.

Магнаты поднимались из кресел и покидали каминную. Проследовали к дворцовому подъезду, где поджидали их бронированные «Мерседесы» и джипы охраны.

Глава восьмая

Максим Карлович Даненберг провожал друзей у парадного подъезда. Обнимались, целовались. Хлопали дверцы дорогих машин. Телохранители ястребиными глазами озирали окрестность. Машины снимались с места, мчались в аэропорт Хитроу. Откуда персональные самолеты уносили магнатов, – одного на яхту в Адриатику, другого за океан, на деловую встречу, третьего в Россию, на экономический форум.

Максим Карлович был доволен встречей. Ему доверили ведущую роль в «космическом государстве». В проекте, который устранял из Кремля Президента. Тот освободит место в малахитовом кремлевском кабинете для Максима Карловича Даненберга.

С этими приятными мыслями он распростился с вельможными гостями и ступил на зеленый газон, где проводили время гости попроще. Те, кого ненависть к Президенту Троевидову привела в Лондон. За эту ненависть они получали деньги от Максима Карловича. Теперь, в его присутствие, они хотели показать, что получают дарения не напрасно.

– Вы, дорогой Максим Карлович, в свое время допустили роковую ошибку, за что, извините, теперь все мы, и вы в том числе, жестоко расплачиваемся! – господин с рыжими, вокруг лысины, волосами мнимо дерзко обратился к Максиму Карловичу, хотя был от него зависим и боялся потерять дотации. – У вас, Максим Карлович, было все. Коммунисты отдали вам власть без боя. Была поддержка народа, уставшего от большевиков. Была поддержка Запада. И вы не «добили гадину»! Не добили «гебистов». Теперь их выкормыш засел в Кремле. Не объявили компартию преступной организацией! Бывшие партийцы засели во всех министерствах. Они осмелели, пустили корни, открыто прославляют Сталина. Теперь мы имеем режим, который справедливо называем «кровавым». Нет уж, извините, мы не наступим второй раз на те же грабли! Полная декоммунизация! Полная десталинизация! Самая жестокая чистка! – это говорил публицист, которого в России хулиганы облили нечистотами. Напуганный, он скрывался в Лондоне. Рыжие, торчащие в стороны волосы напоминали гнездо, а гладкая лысина была похожа на большое яйцо.

– Да, Максим Карлович! – вторил рыжеволосому другой гость, – Первое, что мы сделаем, когда придем к власти, – устроим показательный процесс. В Колонном зале, с хрустальными люстрами, как во время суда над троцкистами. Будем судить генералов за военные преступления в Чечне, за бомбежки мирных городов в Сирии! Судить ФСБ за аресты инакомыслящих, за пытки и тайные убийства политиков и журналистов! Судить костоломов из МВД за разгон мирных демонстраций! Судить Росгвардию за избиение детей на Тверской! Судить прокуроров за попустительство кремлевским преступникам! Судить самих судей за лживые приговоры по кремлевским заказам! – господин с черной бородкой возбужденно облизывал красные губы, словно вкушал лакомства. Он был министром Правительства в изгнании и занимал пост Министра юстиции. Собирал списки тех, кто сядет на скамью подсудимых.

– Но не забудьте, не забудьте церковь! Она – преступная мракобесная организация, отравляет сознание российских граждан! Не забудьте профессуру, которая пишет шовинистские имперские учебники истории! И, главное, не забудьте кремлевских журналистов. Это они оправдывают все злодеяния Троевидова! Они хуже военных преступников! Учат народ улыбаться, а продают ему черную зубную пасту! – женщина с синеватыми зубами хватала себя за бурлящее горло, на котором пульсировала темная вена. Она была политолог, писала аналитические записки о положении дел в России, передавала их в зарубежные интеллектуальные центры.

– Но позвольте, господа! Вы забыли о самом главном процессе! – возмущенный забывчивостью коллег воскликнул известный правозащитник Листопадов. У него был трескучий голос, который он сорвал в судах. По сутулой спине не раз прохаживались дубинки. Глаза горели, как бронзовые жуки на солнце.

Он язвительно слушал, отыскивая момент, когда сможет ворваться в разговор. Оглушить шумным негодованием, интеллектуальным превосходством, неподкупными честными суждениями. Его поприще находилось в Москве. Он с нетерпением ждал каждую уличную демонстрации с полицейскими задержаниями. Эти задержания давали Листопадову заработок. Но основная зарплата приходила из Лондона, куда он иногда наведывался. – Я говорю о суде над Троевидовым! Это должен быть суд народов! Как в Нюрнберге! Как суд над Милошевичем! Как суд над Саддамом Хусейном! Наблюдать за этим судом должны на всех континентах. Преступник должен сидеть в клетке. В зал суда обвинять его придут чеченцы без рук, без ног, уцелевшие после разрушения Грозного. Это разрушение было страшнее Хиросимы! Пусть приходят вдовы и дети моряков, которых Троевидов утопил, – да, да, утопил на подводной лодке! Пусть придут те, кого он взорвал в московских домах! Пусть придут с того света! Пусть покажут трупы убитых на Донбассе. Их убили его солдаты! Пусть судят его за гитлеровский захват Крыма! За отравителей, которых он посылает в Европу! Пусть судят за убийство Немцова, великого человека. Убийство совершилось по его приказу на Кремлевском мосту! Пусть обнародуют списки банков, где он прячет состояние, которое украл у народа, лишил народ больниц, школ, медикаментов, отнял у стариков пенсионные деньги и перевел их на свои банковские счета! – правозащитник Листопадов обличал Троевидова. Тот находился далеко от лондонского дворца. Листопадов уничтожал ненавистного невидимку. Сам же мельком взглядывал на Максима Карловича, чтобы узнать, какое впечатление на того производят его обличения.

Официанты принимали от гостей пустые стаканы, восполняли их свежими, с новой порцией виски.

Маленький розовый толстячок с оттопыренными ушами, похожий на фарфоровую вазочку с трогательными ушками, посмеивался, щурил лукавые глазки:

– А всех арестованных, предлагаю, в голом виде провести по Москве, как вели пленных немцев. Впереди Президент Троевидов, рядом Патриарх, спикер Думы, дама из Совета Федерации. Далее премьер-министр, министры правительства. Все генералы, губернаторы, прокуроры и судьи. Все, как один, голые. А по сторонам пойдут правозащитники, тоже голые, но с винтовками, чтобы пленные не разбежались. Мэр Москвы по такому случаю включит всю свою иллюминацию, все эти бутафорские бриллиантовые цветы, люстры, огненные аркады. Представляете зрелище? По Тверской, где еще недавно ОМОН разгонял демонстрацию, теперь идут голые прокуроры. Народ рукоплещет, думая, что это День города! – розовый толстячок был известный галерист, выставлявший в Европе картины и инсталляции. Каждая выставка развенчивала Президента Троевидова, имела большой успех у западной публики. Максим Карлович Даненберг не жалел денег на проведение этих выставок.

– Не сметь смеяться! – возмутился правозащитник Листопадов. Бронзовые жуки полезли из глаз на лоб. – Вы здесь отсиживаетесь в безопасности в Лондоне. А мы, правозащитники, находимся в самом пекле борьбы! Рискуем жизнью! – Листопадов жадно прильнул к стакану. Было слышно, как гремит о зубы стекло.

– Не будем обижать друг друга, – примиряющее заметил гость с пластилиновой мякотью щек. Он занимал в Правительстве изгнанников пост министра экономики, – Нам нужно уже теперь думать, кто займет руководящие посты в органах новой власти. В первую очередь, пост Президента. Нашему новому лидеру достанется ох какое непростое наследство! От его первых шагов будет зависеть, куда пойдет Россия после Троевидова.

– Правовое государство! Только правовое государство! – воскликнул правозащитник Листопадов. – Если вам нужен министр юстиции, вот он! – Листопадов ткнул себя в грудь. И тут же обернулся на Максима Карлович Даненберга, – ни сказал ли чего лишнего.

– Но у нас есть уже министр юстиции, – мягко возразил гость с пластилиновыми щеками, – Вот он, – и указал на господина с черной бородкой. Тот обиженно облизнул красные губы.

В разговор вступил худощавый, изысканно одетый гость. Все это время он молча попивал виски. Это был отставной генерал КГБ, занимавший прежде высокий пост. Он высылал за границу диссидентов. После крушения государства потерял свою должность, но по рекомендациям все тех же диссидентов пошел работать в банк. Организовал при банке службу безопасности. Из банка перешел в корпорацию Максима Карловича Даненберга, учредив аналитический центр, где исследовал рынки и добывал информацию о конкурентах. Он оставил и эту работу и был теперь на подхвате у Максима Карловича, выполнял деликатные поручения. Катался в Альпах на горных лыжах, обретал особый, цвета персика, загар, которым отличался от бледнолицых гостей. Он произнес:

– Новому Президенту, желающему открыть свежую страницу в русской истории, необходимо немедленно отозвать российские войска из Донбасса. Вернуть отторгнутый Донбасс Украине. То же следует сделать с Крымом. Тогда мы восстановим разрушенные отношения с Западом. Нам следует вернуть войска из Сирии, ликвидировать базы Тартус и Хмеймим. Это оздоровит обстановку на Ближнем Востоке. Выведет Россию из бесконечного конфликта. Нам необходимо сократить ракетно-ядерные вооружения и установить дружеские отношения с Америкой. И, в конце концов, уверяю вас, что так и будет, – мы вступим в НАТО. Этим мы обезопасим себя от Китая, – генерал умолк, давая понять, что план действий для нового Президента готов и ждет воплощения.

– Господа! – воскликнул правозащитник Листопадов. Взмахнул рукой и выплеснув виски на чернобородого министра юстиции, – Господа! Я вижу того, кто займет место нового Президента России! Это Максим Карлович Даненберг! Проголосуем, господа! Кто «за»? – Листопадов поднял руку, сжимавшую стакан. Остальные, не желая отстать, подняли руки.

Максим Карлович восседал в кресле и внимал разговорам. Благодушно засмеялся, замахал руками:

– Увольте, господа. Я всего лишь скромный предприниматель. Далек от политики. Готов помогать тем, кто искренне любит Россию! А уж вы решайте ее политическую судьбу!

Все это время Максим Карлович оставался в кресле и живо следил за беседой. Его нос, поначалу бледный и вислый, постепенно наполнялся силой. Порозовел, покраснел, начинал подрагивать. Дискуссия вызывала у Максима Карловича интерес. Свойство его носа набухать и увеличиваться служило поводом для фривольных шуток, которые раздавались за его спиной, но никогда не произносились в лицо.

Максим Карлович поднялся и удалился от гомонящих гостей. Поманил к себе высокого темноволосого красавца, что стоял поодаль от шумного общества. Время от времени красавец совершал круги по газону, постепенно их сужая, словно двигался по спирали. Приближался то к одному, то к другому гостю. Ронял два-три слова. Гости, от которых он отходил, некоторое время не двигались, как в столбняке.

Красавец был одет в малиновый бархатный пиджак, узкий в талии. На ногах были белые туфли. До них не доставали черные брюки, открывая красные носки. Вокруг шеи был повязан шелковый шарф. Бледное лицо, нос с горбинкой, черные волосы до плеч, сочные румяные губы и влажные ласковые глаза под высокими бровями, – все это делало его модником и красавцем. На бледном лице проступали слабые тени, как темные отражения каких-то духовных недугов. Эти недуги вдруг обнаруживали себя легкой судорогой на красивом лице. Его звали Алексей Васильевич Златоведов. Одно время он был модным телеведущим развлекательных программ. Был удален с телевидения за едкую шутку в адрес Президента Троевидова. Подвизался на корпоративных вечеринках, развлекая богатую публику. Был блистательным блогером, любимцем молодежи. Слыл телепатом, знатоком тайных практик, составителем гороскопов, повелителем магических сил.

Его подозвал к себе Максим Карлович:

– Я познакомился с вашим проектом, Алексей Васильевич. Нахожу его актуальным. С интеллигенцией нужно работать. Интеллигенция разрушает государство. Романовскую империю разрушила интеллигенция. Сталинскую империю разрушила интеллигенция.

Режим Троевидова разрушит интеллигенция. Казалось бы, у интеллигенции нет воздушных армий, тайной полиции, наемных убийц. Но она разбрызгивает в обществе ядовитые капельки иронии и нигилизма. От этих капелек разъедается железо бункеров, перебежчики из спецслужб уходят за границу, генералы начинают воровать, а воля вождя, вчера еще крепкая, как титан, становится трухлявой и зыбкой. Прошу вас, Алексей Васильевич, еще раз расскажите, в чем суть вашего проекта.

Златоведов без малейшего подобострастия смотрел на могущественного магната. Его улыбка могла показаться милой и простодушной, но в уголках рта, в темных глазах таилась ядовитая ирония. С этой иронией он относился к собеседнику, к помпезному дворцу, к говорливым гостям и к себе самому.

– Проект, Максим Карлович, в том, чтобы отыскивать линии разлома в нашем несостоятельном обществе. Сближать у этих разломов враждующих соперников, якобы, для того, чтобы их мирить. Но примирение невозможно. Сближаясь, соперники порождают взрыв. Еще больше раскалывают общество. Энергия взрыва фокусируется мной и направляется в Кремль, в самое сердце Троевидова. Поверьте, я знаю, как это делать. Мне нужен зал, куда я стану приглашать публику. Я буду вести вечера, которые назову, к примеру, «Русские среды». Вспышки взаимной ненависти и безумия я стану превращать в направленный луч, который со скоростью тьмы, или черного света, будет настигать Троевидова и поражать, как боевой лазер. В моем распоряжении два десятка блистательных блогеров, либеральные журналы, газеты, интернет-телевидение. Эффект воздействия сравним с гиперзвуковой ракетой, которую нельзя перехватить. Это называется магическим оружием. Оно, поверьте, мною не раз испытано.

Златоведов мило улыбался, но Максиму Карловичу вдруг стало холодно. Показалось, что на летней лужайке пахнуло стужей, пруд с казарками замерз, и златоперые птицы погибли.

– Будем готовить революцию? – спросил он, запахивая пиджак.

– Будем готовить, – ответил Златоведов.

– Что ж, начинайте работать, Алексей Васильевич. Средства вы станете получать наличными, из рук в руки, минуя банковские счета. Не следует засвечивать наши дружеские отношения.

Они разошлись. Максим Карлович снял с подноса стакан виски, чтобы согреться.

На газоне, среди гостей появились молодые женщины. Они вышли чередой, похожие на экзотических птиц. Быть может, это казарки сбросили свои оперения и, облаченные в шелковые туники, ступали по газону босыми ногами. Их гибкие стопы мягко погружались в траву. Шелковые ткани, алые, голубые, золотистые, струились, чуть скрывая в складках прелестные молодые тела. Среди белолицых женщин была темноликая африканка, полинезийка с сиреневыми губами, маленькая хрупкая японка. В руках у них были скрипки. Они встали вряд, подняли смычки и разом опустили на струны. Музыка хлынула сильно, страстно. Скрипачки водили обнаженными руками, их лица с закрытыми глазами то обращались к небу, то опускались к скрипкам, словно женщины своими бровями, губами, движением голых плеч старались извлечь из скрипок утаенные в них звуки.

Гости оставили свои распри, обратились к скрипачкам. С восхищением слушали, забыв на столиках недопитые стаканы. Одни с наслаждением закрывали глаза. Другие заворожено раскачивались, словно их колыхал невидимый ветер. Третьи поднимались на цыпочки, будто хотели улететь в вечереющее небо. Правозащитник Листопадов, не выпуская стакан, кланялся скрипачкам. Делая потешные поклоны, воображал себя изысканным кавалером.

К Максиму Карловичу Даненбергу подошел американец Майкл Прайс. Он водил с хозяином дома дружбу, появлялся то в Лондоне, то в Москве, в иных местах, где бывал Максим Карлович. У американца было невзрачное лицо, словно его полировали наждачной бумагой, избавляясь от заметных шероховатостей. Он был в сером. Серый костюм, серая рубаха, серые тихие глаза, которые внимательно смотрели в другие глаза заинтересованно и сочувственно.

Майкл Прайс был политолог, но, похоже, был причастен к спецслужбам. Использовал встречи с Максимом Карловичем Даненбергом, чтобы пополнить свои знания свежими новостями о закрытой кремлевской политике. Он прекрасно говорил по-русски, интересовался литературными новинками, художественными вернисажами.

– Отличный вечер, Максим. Вы умеете создать творческую обстановку, – обратился Майкл Прайс к Максиму Карловичу Даненбергу, глядя своими серыми, искренними глазами. – Эти принцессы со скрипками вскружили голову даже такому полемисту, как наш друг правозащитник Листопадов.