Оценить:
 Рейтинг: 3.6

Губернатор

<< 1 2 3 4 5 6 ... 8 >>
На страницу:
2 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Они шли под туманными сводами. И в сумраке, над их головами, вдруг зажглась ослепительная люстра электросварки. Дышала, плескалась, озаряла стальные конструкции. И исчезла, отекла гаснущими ручьями.

– Мы строим заводы, Федор Леонидович. Авиационные, автомобильные, ракетные. – Плотников смотрел, как меркнет на бетонном полу последний огонек сварки. – А должны построить завод, выпускающий лидеров государства. Эти лидеры, помимо общественных наук, социальных технологий, политических навыков, должны обладать чудесной особенностью. Они должны обожать страну, обожать народ. Это обожание не оставляет их в самые грозные и опасные для страны моменты. Такой лидер не предаст, не сбежит, не пустит врага в отчий дом. Такой лидер не оберет, не обидит народ, не выломает ему руки, заставляя работать. Такой лидер, занятый жестокими земными делами, не забудет о небе. Не забудет о народе, из которого вышел и в который, после смерти, вернется.

Ступин слушал, шагая среди железных великанов, способных мять сталь, как теплое тесто. Завод, который он воздвигал, требовал от него не вселенской любви, а непрерывного давления, а иногда жестоких ударов, чтобы сломить враждебную волю, равнодушие, нерадивость. Завод, в который он вложил всю свою страсть, ум и богатство, был включен в гигантскую силовую линию, сжимавшую мир. В угрюмый контур борьбы, опоясывающий континенты. И в этом контуре не было места сантиментальным чувствам, а только силе, прозорливости и неутомимой работе.

– Вокруг президента скопились хитрые дельцы и скользкие перевертыши. – Ступин уступал дорогу автопогрузчику, везущему сияющие сталью катки. – Иногда мне кажется, вокруг него образовался заговор. С ним может что-то случиться. Если к власти придет это льстивое и лживое племя, страны не станет. Они отнимут у нас страну, отнимут заводы, отнимут у народа России. Русские не уцелеют. Россия не уцелеет.

Голос Ступина захлебнулся, словно к горлу поднялся ком боли. Плотников почувствовал, что в этом крепком, удачливом человеке есть тонкая струнка, на которой держится все его громадное дело. Его завод, его угрюмое служение. Как и в нем самом, Плотникове. Бруски заводов серо-стального цвета, что он ставил один за другим в губернии, напоминали плотную кладку, в которой не было зазора, как в крепостной стене. И это сообщало стене надежность, сообщало надежность его делу, всей его жизни. Но иногда ему казалось, что тайный зазор существует, в кладке притаилась огреха, и стена может качнуться.

Он пережил моментальную растерянность. Преодолел ее.

– Россия устоит, Федор Леонидович, что бы ни случилось. Русский народ устоит. Потому что русский народ Богу угоден.

Их нагнали вице-губернатор Притченко и главный инженер Коляда.

– Федор Леонидович, пришел факс из Италии. – Коляда протянул Ступину лист бумаги. – Бригада наладчиков вылетает из Турина.

– Я же говорил, итальянцы не подведут! Мужская дружба сильнее санкций. – Ступин водил по листу радостным взглядом.

Плотников рассматривал коричневое от несмываемого загара лицо Коляды. На нем синели яркие солнечные глаза. Такой загар бывает у металлургов, проводящих жизнь у огненных печей, а солнечная синева глаз передается по наследству от какой-нибудь ясновидящей ведуньи.

– Откуда вы к нам в губернию? – спросил Плотников.

– С Донбасса, из Мариуполя. Там теперь металлургам делать нечего. Только артиллеристам. – Синие глаза Коляды потемнели, словно из них ушло солнце.

– Устроились? Как с квартирой?

– Пока снимаю. Спасибо, завод помогает.

– Мы только что сдали коттеджный поселок. Предлагаю дом по льготной ипотеке. Владимир Спартакович, – обратился он к вице-губернатору, – поможем металлургам?

– Конечно, – бойко ответил Притченко. – Укореним металлурга. Хохол хохлу всегда поможет, – хлопнул по плечу Коляду.

Они обошли трубопрокатный цех, еще холодный и пустынный, и вернулись в горячую зону, где ревела и содрогалась печь.

– Хочу вам сделать подарок в день пуска, Федор Леонидович. Пришлю из нашего областного театра балерин. Пусть танцуют в цеху на железных плитах. Символизируют изящество и легкость наших с вами подходов.

– А может, лучше группу «Хевел металл»? – засмеялся Ступин.

Они смотрели один на другого дружелюбно и весело, два неутомимых деятеля, знающие законы русской жизни, порой невыносимо жестокие. Той жизни, которой их наградила судьба и которую им не дано поменять ни на какую иную.

Плотникову не хотелось расставаться со Ступиным:

– Может, вместе пообедаем, Федор Леонидович?

– Не смогу, Иван Митрофанович. Сейчас вылетаю в Берлин.

Они направились к выходу.

Плотников – чтобы продолжить посещение объектов в губернии. Ступин – в аэропорт, где ждал его изысканный «Фалькон», готовый мчаться в Берлин.

Проходя мимо ревущей, с малиновым зевом печи, где плескалась сталь, Плотников увидел шальную птицу. Налетела на красное зарево. Оперение стеклянно сверкнуло, загорелось, и птица, как крохотный факел, упала в печь. Птичье сердце станет биться в громадной стальной магистрали, соединяющей континенты.

Глава 2

Плотников наслаждался мягким шелестом шин по безупречному, недавно проложенному шоссе. Навстречу, ударяя ветром, проносились тяжеловесные фуры, похожие на стада слонов. Мелькали, как солнечные вспышки, молниеносные автомобили. В полях зеленела рожь. Холмы, то голубые, то розовые, были в полевых цветах. Тихие речки, солнечные опушки, убегавшие вдаль проселки – все это радовало и манило своей тихой доверчивой красотой. И почти незаметные, как тени облаков, появлялись и исчезали заводы. Французский цементный завод напоминал башни небольшой живописной крепости, построенной среди сосняков. Чешское фармацевтическое производство с белоснежными, стерильными цехами, в которых бесшумно работали сияющие агрегаты. Биотехнологический комплекс – серебряные цилиндры и сферы, подобие церковных куполов. Предприятия пропадали в лесах, омывались чистыми реками, возникали в лугах с колокольчиками и ромашками.

Плотников передвигался по области без охраны, без тяжеловесного джипа с сиреной и ядовитыми лиловыми вспышками. Только водитель и неизменный вице-губернатор Притченко, самый приближенный из заместителей.

– Вот бы хорошо, Иван Митрофанович, если бы Ступин пустил свой цех в декабре. Как раз к вашему дню рождения. Был бы подарок.

– Он пустит. Подарок не мне, а президенту. Трубы, дорогой Владимир Спартакович, – это оружие не менее мощное, чем тяжелые ракеты.

Теперь они приближались к поселку Копалкино. Мысль об этом удаленном поселении причиняла Плотникову страдание. Мешала воспринимать свою деятельность, как успешное преображение губернии, в которой исчезает убогость и бедность. Захолустье уступает место совершенной цивилизации.

Указатель «Копалкино» уводил с шоссе. Покинув ухоженную трассу, машина запрыгала по разбитому асфальту. Обочины были замусорены, навстречу катил какой-то нелепый, виляющий велосипедист, поля были не засеяны, зарастали молодым лесом. И только река, чистая, с синей студеной водой, радовала глаз.

Плотников испытал неприязнь к этому виляющему, должно быть пьяному, велосипедисту, к молодым осинкам, заселяющим непаханное поле, к уродливой черной махине развалившегося зернохранилища. Все это портило образ преуспевающей губернии. Образ успешного губернатора, дающего другим областям пример образцового хозяйствования.

На въезде в Копалкино на покосившихся ржавых опорах сохранилась стародавняя надпись: «Сов хоз „Красный луч“». Надпись была прострелена крупной дробью, в слове «луч» буква «л» была заменена буквой «с». Главная улица нещадно пылила, заборы покосились, дома казались обшарпанными, деревья были серыми от пыли. В кювете валялся остов «москвича» допотопной конструкции, вокруг играли неумытые дети. И опять Плотников испытал раздражение, какое испытывает садовод, увидев на цветущем дереве сухую уродливую ветку в лишайниках и коросте. И хотелось взять секатор и отсечь неживую ветвь.

Перед зданием администрации, серого силикатного цвета, с линялым триколором, собрался сход. Два десятка жителей топтались у ступенек администрации. Они казались одинаковыми, и мужчины и женщины, в мятых несвежих одеждах, словно их подняли из кроватей, где они прятались от солнца в сырой тени. Глава поселения Буравков был им под стать: в поношенном костюме, несвежей рубашке и в каком-то, попугаечного цвета, галстуке. Галстук не доставал до брюк, открывал круглое брюшко. Буравков кинулся встречать Плотникова, протягивая сразу обе руки, словно боялся не поймать начальственное рукопожатие.

– Спасибо, что приехали, Иван Митрофанович. А мы вот народ собрали. Люди хотят вас увидеть, – смущенно улыбался глава. Не отпускал большую теплую руку Плотникова, стискивая ее корявыми ладонями.

– Я тебе, Виктор Терентьевич, в следующий раз галстук подарю, – усмехнулся Плотников. Отобрал руку и легонько дернул галстук Буравкова, притягивая к ремню.

Люди молча, угрюмо смотрели. И не было в их лицах любопытства или неприязни, а лишь тупое равнодушие, готовность повернуться и разойтись по домам. Снова улечься в мятые сырые постели. И это отупение, равнодушие, обреченность доживать свои жизни в тихом тлении, это медленное и необратимое умирание вызвали у Плотникова острое возмущение. Желание разбудить, растолкать криком, свистом, ударами. Чтобы в мутных глазах возникло живое чувство, пусть не радость, а ненависть, и с этой разбуженной ненавистью он сможет взаимодействовать. Своей страстью и волей он превратит эту ненависть в энергию творчества.

– Ну, что, граждане славного поселения Копалкино, закопались вы, скажу я вам, глубоко. Не люди, а корнеплоды какие-то! – Плотников поднялся на ступеньки крыльца, возвышаясь над головами своим крепким подвижным телом, элегантным костюмом, дорогим французским галстуком. – Есть такие лежалые корнеплоды, свекла или картошка, в земле и плесени. У вас хоть в домах зеркала есть? Вы хоть бреетесь, головы чешете, детей умываете? – Плотников хотел их задеть, оскорбить, вызвать ропот. Увидеть, как в глазах сквозь муть блеснет гнев. – В вашем Копалкине кино про войну снимать. Вот, дескать, что с нами проклятые оккупанты сделали. А вам, дорогие мои, и грим не нужен. Как военнопленные смотритесь. Может, к вам ученого прислать, который изучает древние племена, жившие на территории нашей губернии? Дескать, сохранилось одно древнее племя, живут в пещере, добывают огонь трением, копают в полях луковки и клубеньки. И вождь вашего племени подходящий, из одной с вами пещеры. Правильно я говорю, Виктор Терентьевич? – Он повернулся к Буравкову, который покорно слушал. – Но я вам скажу, и древние люди любили свою пещеру, чистили, убирали, украшали шкурами, рисовали на стенах наскальные рисунки, которые теперь считаются великими творениями. А вы? Неужели трудно каждому свой забор поправить, молотком постучать? Кисточку взять и наличник на доме покрасить? Машину песка привезти и выбоины перед администрацией засыпать? Неужели трудно, Виктор Терентьевич? – Он вонзал свои отточенные слова в понурого, испуганного Буравкова. В опухшее небритое лицо тучного мужчины с царапиной на щеке. В бесцветный лоб под линялым платочком немолодой худощавой женщины, которая смотрела куда-то в сторону, приоткрыв рот. Но обидные слова не причиняли боли. Казалось, люди бесчувственны, словно находятся под наркозом. – А ведь может так случиться, что Копалкино исчезнет с карты губернии. Зарастет лесом, дорогу дождями размоет, и останется только искореженный указатель «Красный суч», неизвестно в какую сторону.

Плотников вдруг почувствовал усталость, словно все его силы утекли в неведомую дыру, которая сосала жизненные соки из этого погибающего поселка, изнуренных людей, из утлых домов и чахлых деревьев. Где-то в тусклом небе, в мутной мгле таилась скважина, сквозь которую земля теряла свои животворные силы, питая этими силами неведомую сущность.

Плотников одолел минутную немощь. Решил воздействовать на сонные души вдохновенными речами.

– Дорогие мои, осмотритесь вокруг! Узнайте, в какой чудесной губернии мы с вами живем! Я пришлю вам десяток автобусов, самого современного класса. Садитесь в них, старики, дети, и прокатитесь по нашим просторам. Вам покажут удивительные небывалые заводы, которых не знала Россия. Голландцы построили завод по производству инсулина, который прежде мы покупали за границей. Вы увидите стерильные, ослепительно-белые лаборатории, похожие на операционные. Автоматы, сверкающие, как серебряные скульптуры, разливают по ампулам целебную жидкость. Человек, работающий на таком производстве, не станет сквернословить, обижать детей и животных, мять цветы. Немцы возвели завод композитных материалов. Казалось бы, тонкая пленочка, а выдерживает вес грузовика. Казалось бы, хрупкая пластина, а не пробьешь пулей. Казалось бы, шелковая нитка, а пропускает ток в тысячи ампер. Из таких материалов делают крылья сверхзвуковых самолетов, корпуса ракет, элементы космических станций. Наша с вами губерния летает в космосе. Мы с вами космические люди! Мы купили в Японии станки, которые обрабатывают деталь, ее не касаясь. С помощью этих станков на заводе вытачивают гребные винты для подводных лодок. Такие винты бесшумны. Лодку не засечет ни один гидролокатор, и она становится неуязвимой. Наша с вами губерния плавает в океанских пучинах!

Плотников рассказывал о волшебных производствах, которые он вырастил в губернии, как садовник в ботаническом саду выращивает чудесные цветы. Он увлекал людей в свое творчество, расколдовывал, выводил из мучительного гипноза. Верил, что они очнутся, пойдут за ним, преобразятся.

– Вы знаете, мы были отсталой областью, откуда уезжали люди, где не рождались дети, воровали и бездельничали чиновники. Теперь же мы строим новую губернию, новую страну, ту, что нам не дали достроить в девяностые годы. Страну, способную конструировать невиданные машины, совершать небывалые открытия, создавать неповторимые произведения искусств. К нам едут люди со всей России. Рабочие, ученые, художники. Здесь появляется новый человек, неутомимый, творческий, чистый умом и добрый сердцем. Не таким ли, скажите, является наш русский человек?

Плотников старался вовлечь этих людей в чудотворный вихрь, который когда-то подхватил его самого и повлек по захолустным городкам, ветхим селам, преображая их, создавая невиданную жизнь, полную красоты и энергии. Это преображение многие называли чудом. Оно и было чудом, где объяснимое и понятное соседствовало с необъяснимым и чудным. Он сам был преображен этим чудом. Летел в этом таинственном чудотворном вихре.

Но люди, стоящие перед ним, оставались немы и глухи. Чудо их не коснулось. Вихрь не долетал до этих сломанных заборов и печальных лиц.

– Дорогие мои, может, вы думаете, что я рассказываю вам сказку о каких-то заморских краях? Да нет же, это все рядом, по соседству с Копалкиным! Это и ваших рук дело! И вы к этому причастны! И вы строите новый завод по производству стекла, из которого можно создавать хрустальные вазы и ставить их на столы в ваших домах с букетами цветов. А также лазерные дальномеры для скоростных истребителей, сбивающих противника на дальних дистанциях. Все это наше общее дело! Не мое, не бельгийских или немецких инженеров, не богатых предпринимателей и собственников. А всех нас, всего народа, – наше общее с вами дело!

Плотников вдруг остро почувствовал, что его от людей отделяет стена. Его слова ударяют в прозрачную стену и падают, как оглушенные птицы. Вся земля перед крыльцом была в ворохе убитых слов, мертвых остывающих птиц.

<< 1 2 3 4 5 6 ... 8 >>
На страницу:
2 из 8