Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 2

При всех полемических усилиях и успехах нестяжателей московское правительство после собора 1503 года покинуло наступательные планы против монастырских вотчин и ограничилось обороной.

В дальнейшем длинный ряд указов и пространные рассуждения на Стоглавом соборе о монастырских непорядках, не решали вопроса по существу. Были предприняты различные меры с целью остановить дальнейшее земельное обогащение монастырей на счет служилого класса, «чтоб в службе убытка не было, и земля бы из службы не выходила». Вместе с тем усиливался и правительственный надзор за монастырскими доходами и расходами. Но все эти меры не дали ощутимых результатов. Попытка царя Ивана около 1550 года воспользоваться ближайшими к Москве землями митрополичьей кафедры для хозяйственного устройства служилых людей встретила решительный отпор со стороны митрополита.

Все отдельные меры завершились приговором церковного собора с участием бояр 15 января 1580 года. Собором было постановлено: архиереям и монастырям вотчин у служилых людей не покупать, в заклад и по душе не брать и никакими способами своих владений не увеличивать. Вотчины, купленные или взятые в заклад у служилых людей архиереями и монастырями до этого приговора, отобрать на государя, который за них заплатит или нет – его воля. Вот все, чего могло или умело добиться от духовенства московское правительство в XVI веке в деле о церковных вотчинах.

82.3. Нравственное измерение вопроса о монашеском служении и церковном имуществе

В.О. Ключевский отмечает: «Монастырское землевладение было вдвойне неосторожной жертвой, принесенной набожным обществом недостаточно ясно понятой идее иночества: оно мешало нравственному благоустроению самих монастырей и в то же время нарушало равновесие экономических сил государства. Раньше почувствовалась внутренняя нравственная его опасность». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 376. История России, С. 21769].

Монашеское служение требует удаления от мира, и его обременяет забота о материальных благах, а тем более владение большим имуществом. Святитель Игнатий Брянчанинов в своих трудах подчеркивает неотмирность задач монашеского служения. В Аскетических опытах святитель Игнатий говорит о нестяжании следующее: «Удовлетворение себя одним необходимым. Ненависть к роскоши и неге. Милосердие к нищим. Любление нищеты евангельской. Упование на промысл Божий. Последование Христовым заповедям. Спокойствие и свобода духа. Беспопечительность. Мягкость сердца».[34 - Игнатий Брянчанинов, святитель. Полное собрание творений и писем: В 8 т. – 2-е изд., испр. и доп.: Письма в 3 т. – М.: Паломник, 2001; Творения: В 5 т. Т. 1. – М.: Паломник, 2014. С. 189.]

Слова Спасителя обращены ко всем желающим духовно-нравственного исцеления и спасения, и к мирянам, но тем более к монашествующим. В Евангелии от Матфея сказано: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне. Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры! Итак, не заботьтесь и не говорите: «что нам есть? или что пить? или во что одеться?». Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6: 24-33).

Монашеское благочестие в сравнении с мирским – требует более решительного разрыва с имущественными интересами, с заботой о материальных благах. Здесь образцом может служить притча о том, как трудно богатому войти в Царствие Небесное. В Евангелии от Матфея сказано: «И вот, некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди. Говорит Ему: какие? Иисус же сказал: «не убивай»; «не прелюбодействуй»; «не кради»; «не лжесвидетельствуй»; «почитай отца и мать»; и: «люби ближнего твоего, как самого себя». Юноша говорит Ему: всё это сохранил я от юности моей; чего еще недостает мне? Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение. Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; И еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие. Услышав это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно» (Мф 19:16–26) .

Летописец в рассказе об устроении Печерского монастыря, в ПВЛ под 1051 годом, говорит: «Ибо много монастырей устроено царями и боярами и от богатства, но не такие они, как те, что поставлены слезами, постом, молитвою, бессонными ночами. Антоний ведь не имел ни золота, ни серебра, но достиг всего слезами и постом, как я уже говорил».

Нил и стоявшие за него Белозерские пустынники говорили об истинном смысле и назначении иночества. Скитское миросозерцание Нила все сполна было против монастырского землевладения. Его возмущали, как он писал, эти монахи, кружащиеся ради стяжаний; по их вине жизнь монашеская, некогда превожделенная, стала «мерзостной». Проходу нет от этих лжемонахов в городах и весях; домовладельцы смущаются и негодуют, видя, как бесстыдно эти «прошаки» толкутся у их дверей. Нил и стал умолять великого князя, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням и кормились бы своим рукоделием.

Иосиф ссылался на примеры из истории Восточной и Русской Церкви и при этом высказал такой ряд практических соображений: «Если у монастырей сел не будет, то как честному и благородному человеку постричься, а если не будет доброродных старцев, откуда взять людей на митрополию, в архиепископы, епископы и на другие церковные властные места?» [Ключевский В.О.: Том 2, С. 382. История России, С. 21775].

Итак, если не будет честных и благородных старцев, то и вера поколеблется. Этот силлогизм впервые высказывался при обсуждении церковно-практического вопроса. Церковные авторитеты не ставили монастырям задачи быть питомниками и рассадниками высших церковных иерархов и не признавали непременным оплотом веры иерархию родовитого происхождения, как это было в Польше.

Первое положение Иосиф заимствовал из практики Русской Церкви, в которой высшие иерархи обыкновенно выходили из монастырей; второе положение было личной мечтой или личным предрассудком Иосифа, предок которого, выходец из Литвы, сделался волоколамским дворянином-вотчинником.

Вводя строгое общежитие в своем монастыре, Иосиф надеялся исправить монастырский быт и устранить противоречие между иноческим отречением от собственности и земельными богатствами монастырей более диалектической, чем практической, комбинацией: в общежитии-де все принадлежит монастырю и ничего отдельным монахам.

«Это все равно, возражает Максим, как если бы кто, вступив в шайку разбойников и награбив с ними богатство, потом пойманный стал оправдываться на пытке: я не виноват, потому что се осталось у товарищей, а я у них ничего не взял. Качества истинного монаха никогда не совместятся с отношениями и привычками любостяжательного монашества: такова основная мысль полемики Максима Грека». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 385. История России, С. 21778].

Упадок дисциплины в старых монастырях – общее явление XVI века, резко отмеченное в литературных памятниках и в правительственных актах того времени. Этот упадок был следствием перемены в подборе монастырского братства, а перемена произведена была монастырским землевладением.

К преп. Сергию приходили люди с пустыми руками, без вкладов, как и он пришел на свое место. Приходили люди, желавшие делить с ним труды пустынножительства и «душа своя спасти». Он встречал их вопросом: «Хотите ли и можете ли терпеть труды места сего, голод и жажду, и всякие недостатки?» Когда преп. Сергию отвечали, что хотят и могут, он говорил пришельцам: «Знайте, что вам предстоит здесь, будьте готовы терпеть скорби, беды, печали, всякую тугу и нужду, приготовьтесь не к покою и беспечалию, но к трудам, посту, всяким искушениям и подвигам духовным».

Когда Иосиф задумал покинуть свой уже разбогатевший монастырь, у него состоялся разговор с его братией, составившейся из зажиточных вкладчиков. Братия ему сказала: «…и мы разойдемся по дворам, а ведь мы отдали все свое имущество этой обители и тебе и надеялись, что ты будешь нас покоить до смерти, а по смерти поминать, и сколько было у нас силы, мы ее истощили в работе на монастырь, и, как теперь у нас не стало ни имения, ни силы, ты нас хочешь оставить, а нам прочь пойти не с чем».

Чем более чтили подвижника, тем больше текло из мира вкладов в его обитель, а по мере накопления земельных вкладов в нее все больше теснилось людей, которые искали не пустынного труда и безмолвия, а монастырского покоя и довольства. Они и уронили в XVI веке строгую монастырскую дисциплину времен Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского. Царь Иван прямо указал на этот упадок Стоглавому собору: «В монастыри постригаются не ради спасения души, а покоя ради телесного, чтобы всегда бражничать».

Призвание монашества заключалось не в том, чтобы только носить черную одежду отречения, а жить по-мирски, отделившись от внешнего мира, в монастырях. Путем такого внешнего, искаженного монашества, многие шли, не разумея умного, сокровенного смысла истинного Божьего иночества. Любившие мирскую жизнь под монашеской одеждой были внешним монашеством. Такому внешнему монашеству не было благословения от Господа Бога.

С утратой сего «умного жития» монашество утратило право перед Богом на существование. Умное житие было корнями духовного бытия монашества, было его душой. Когда корни были подрезаны – древо монашества увяло, умерло. С потерей внутреннего, не долго продержалось и внешнее – разлетелось, как прах, возметаемый ветром. Эта катастрофа, постигшая монашество, была видна уже давно, но не всем, видели ее лишь некоторые иноки, духовно-прозревшие.

Монастыри – эти хранители «умного света» разрушились, потому что само монашество разрушило основу монастырей: оставило «умное делание». Оставление «умного делания» и увеличение монастырей в последних временах стяжанием внешнего довольства и славы, увлечение внешним благочинием и пышностью – было тяжким грехом и дерзким нарушением данных монашеством обетов. Долготерпение Божие не потерпело попрателей обетов и предало их грозному Суду: монастыри разрушены и монашество упразднено.

ГЛАВА 83. О разделении единства духовно-религиозного служения. Мировоззренческий раскол, как результат разделения единого пути духовно-религиозного служения

83.1. Пути духовно-религиозного служения

Иосиф Волоцкой и Нил Сорский являются символическими образами в истории русского христианства. Столкновение их связывают с монастырской собственностью. Иосиф Волоцкой был за собственность монастырей, Нил Сорский – за нестяжательство. Но различие их типов гораздо глубже. Иосиф Волоцкой представитель православия, обосновавшего и освящавшего Московское царство, православия государственного, потом ставшего императорским православием. Он сторонник христианства жестокого, почти садического, властолюбивого, защитник розыска и казни еретиков, враг всякой свободы. Нил Сорский сторонник более духовного, мистического понимания христианства, защитник свободы по понятиям того времени, он не связывал христианство с властью, был противник преследования и истязания еретиков. Нил Сорский – предшественник вольнолюбивого течения русской интеллигенции. Иосиф Волоцкой – роковая фигура не только в истории православия, но и в истории русского царства. Его пробовали канонизировать, но в сознании русского народа он не сохранился, как образ святого. Вместе с Иоанном Грозным его нужно считать главным обоснователем русского самодержавия[35 - Бердяев Н.А. Русская идея. Миросозерцание Достоевского – Москва: Издательство «Э», 2016. С. 16.].

В Евангелии от Луки сказано: «В продолжение пути их пришел Он в одно селение; здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой. У неё была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне. Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё» (Лк 10: 38–42).

Марфа любила Иисуса не менее Марии, любила слушать Его и, конечно, исполняла Его главнейшие заповеди. Но она признавала необходимым прежде заняться житейскими делами, а потом уже внимать Слову Божию. В заботах и суете она забывала сказанное раньше Иисусом: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы» (Мф. 6:33–34).

Мария же считала искание правды Божией выше житейских забот и потому всей душой отдавалась этому лучшему делу, забывая все земное. Мистическое служение Марии – сердечное переживание переходит в область ума и создается словесная формула догмата, отражающая раскрывшийся аспект Божественной истины. Эмпирическое служение, служение Марфы в том, чтобы сделать этот догмат практической основой духовно-религиозной жизни, опираться на него в деле спасения.

Эти же два пути духовно-религиозного слежения олицетворяют апостол Петр и апостол Иоанн. Апостол Иоанн смотрит на Землю с высоты Небес, в то время как апостол Петр, образ которого является центральным в западном христианстве, наоборот смотрит на небо, твердо стоя на ногах и чувствуя под собой землю. Другими словами, образ апостола Петра – это образ деятельного христианства, которому присущ некий практицизм и рациональное отношение к жизни, заинтересованное отношение к повседневности, к насущным проблемам и задачам. Образ апостола Иоанна – образ созерцательного христианства, которое устремлено к созерцанию Божественной истины, и смотрит на Землю с высоты Небес.

83.2. Духовно-мистическое служение – служение Марии–Иоанна

Сергий Радонежский, Нил Сорский, их ученики и последователи видели в качестве приоритетного начала аскетического служения – служение Марии-Иоанна – духовно-мистическое служение. Согласно св. Дионисию, будучи выше всякого тварного бытия, Бог недоступен не только для чувственного, но и для умственного познания. Возвышаясь над всякой тварной сущностью, Он «существует пресущественно». Если Бог не познаваем чувственным восприятием или спекулятивным мышлением, то Он познаваем мистически. Для этого необходим аскетический путь очищения, выражающийся в «отрешении» от всего сущего. Христианин должен отвлечься от всякого познания, преодолеть чувственные и умственные образы. В процессе внутреннего сосредоточения и ««вхождения в самого себя» христианский аскет вступает в священный мрак «неведения» и «молчания». При этом его незнание Бога совсем не становится отсутствием знания. Оно претворяется в совершенное познание, несоизмеримое со всяким частичным познанием. Это познание есть непосредственное мистическое знание Божества, в котором души христианина касается Божественная благодать, христианский подвижник «осязает Божество», созерцает нетварный Свет. Соединяясь с Богом, христианин достигает обожения, которое и есть истинное познание Бога, осуществляемое без человеческих слов и понятий действием Самого Божества.

В данном случае речь идет о мистицизме как форме духовно-религиозной жизни. Поэтому мы отбросим все то, что обычно обозначается словом мистицизм. Все то, что, в сущности, не имеют ничего общего с религиозным мистицизмом. Такого рода явления, как телепатия, оккультизм, месмеризм, магия, спиритизм и т.п., не имеют никакого отношения к христианскому мистицизму, а, напротив, враждебны ему.

Православие, по сути, мистично, православие и мистика неотделимы друг от друга. О мистическом духе православия писали многие известные авторы. Отец Сергий Булгаков, понимая мистический опыт как непосредственное, сверхразумное и сверхчувственное, интуитивное постижение Божественного мира, писал, что мистика «есть воздух Православия, окружающий его атмосферой хотя и различной плотности, но всегда движущейся»[36 - Булгаков С.Н. Православие. – М.: ООО «Издательство АСТ»; Харьков: «Фолио», 2001. С. 204.].

Е.Н. Трубецкой говорит, что православие есть христианство, по преимуществу мистическое, римское католичество, наоборот, христианство по преимуществу практическое. Е.Н. Трубецкой не связывает мистические переживания к каким-либо одним аспектом человеческого существа, а подчеркивает их тотальность и неопределенность. Мистическое отнюдь не тождественно с созерцательным. Созерцание представляет собою только один из элементов мистики, и ни в каком случае не исчерпывает собою ее сущность. Религиозная мистика есть восприятие или переживание божественного, которое выражается не в односторонней деятельности ума, а овладевает всем существом человека.

Иоанн Лествичник: «Кто истинно возлюбил Господа, кто истинно желает и ищет будущего Царствия, кто имеет истинную скорбь о грехах своих, кто поистине стяжал память о вечном мучении и Страшном Суде, кто истинно страшится своего исхода из сей жизни, тот не возлюбит уже ничего временного, уже не позаботится и не попечется ни об имениях и приобретениях, ни о родителях, ни о славе мира сего, ни о друзьях, ни о братьях, – словом, ни о чем земном; но, отложив все мирское и всякое о нем попечение, еще же и прежде всего возненавидев самую плоть свою, наг и без попечений и лености последует Христу, непрестанно взирая на небо и оттуда ожидая себе помощи по слову святого, сказавшего: Прильпе душа моя по Тебе… (Пс. 62: 9); и по изречению иного приснопамятного: Аз же не утрудихся, Тебе последуяй, и дне, или покоя человеча не пожелах, Господи» (Иер. 17: 16). (Преп. Иоанн Лествичник. Лествица. Слово 2:1).

Иустин Попович: «Нет места отчаянию у христианина на Земле, ибо, когда Господь сошел в мир сей, и Церковью весь остался в нем, – как тогда можно уступить место отчаянию в душе своей? Ведь весь Господь здесь, рядом с нами, посреди нас! Только возопий к Нему и, смотри – ты уже весь в Его объятиях. И кто тебя тогда может изъять из руки Его – какой враг, какой человек, какой диавол, какой ад? Да ни одна сила, никакая сила зла не может отлучить нас от Его любви. Им мы всегда сильнее всякого зла, всякого греха, всякого ада, всякого демона и всех их вместе взятых. Вся мудрость христианина заключается в следующем: держаться непрестанно за Господа Иисуса Христа, держаться молитвой, держаться постом, держаться милостыней, держаться любовью, держаться кротостью, держаться смирением, держаться терпением, держаться покаянием, держаться Святым Причащением, держаться святой исповедью, – всем этим держаться за Него, неизменного, ничем и никем не заменимого Бога и Господа – каждым Святым Таинством и каждым святым богоугодным делом. И что тогда? – Тогда над всеми смертями, над всеми мучениями ты всегда восторжествуешь радостью: радостью веры, радостью спасения…» (Иустин Попович)

Путь духовно-мистического служения, который исповедовал Нил Сорский – это умное, или мысленно-сердечное делание, сосредоточенная внутренняя работа духа над самим собой, состоящая в том, чтобы «умом блюсти сердце» от помыслов и страстей, извне навеваемых или возникающих из неупорядоченной природы человеческой. Лучшее оружие в борьбе с ними – мысленная, духовная молитва и безмолвие, постоянное наблюдение за своим умом. Этой борьбой достигается такое воспитание ума и сердца, силой которого случайные, мимолетные порывы верующей души складываются в устойчивое настроение, делающее ее непреступной для житейских тревог и соблазнов. Истинное соблюдение заповедей, по уставу Нила, не в том только, чтобы делом не нарушать их, но в том, чтобы и в уме не помышлять о возможности их нарушения. Так достигается высшее духовное состояние, та «неизреченная радость», когда умолкает язык. Даже молитва отлетает от уст и ум, кормчий чувств, теряет власть над собой, направляемый «силою иною», как пленник; тогда «не молитвой молится ум, но превыше молитвы бывает». Это состояние – предчувствие вечного блаженства, и, когда ум сподобится почувствовать это, он забывает и себя, и всех, здесь, на земле, сущих. Таково скитское «умное делание» по уставу Нила Сорского.

Мистическое и аскетическое делание являются неотъемлемыми аспектами духовной жизни в православии. Путь мистического служения в православии осуществляется посредством аскетики. Поэтому, мистика здесь неразрывно связана с монашеской аскезой. Архимандрит Киприан – это особо подчеркивает в своей работе: «Мистика вытекает из аскетики и тесно с ней связана. Нет двух путей духовной жизни: аскетического, лишенного мистических настроений, и мистического, свободного от обязанности быть аскетом». (Архимандрит Киприан (Керн). Антропология Св. Григория Паламы. – Издательство «Паломник». Часть 1. Глава 1. Г. Мистическая традиция).

83.3. Духовно-практическое служение – служение Марфы–Петра

Служение Марфы – служение миру и людям во имя Господа, во славу Божию. Идеологи иосифлянства Иосиф Волоцкий и Геннадий Гонзов, выступая поборниками религиозного идеала, в самой монашеской жизни усматривали ее социальное предназначение. Поэтому решительно отвергая стяжание как средство личного обогащения, они не менее решительно отстаивали земельную собственность и богатства монастырской общины, рассматривая их как средства возрождения церковной жизни и благотворительности.

Социальное служение основывалось на том, что мир, т.е. общество и государство, возлагали на монастыри обязанность устроить общественную благотворительность, а для этого щедро наделяли их вотчинами. Строители монастырей, наиболее чтимые в Древней Руси, глубоко проникнуты были сознанием святости этого иноческого долга перед миром, приносившим иночеству такие жертвы: они шли навстречу народным нуждам, не отказывали просящим, в неурожайные годы кормили голодающих.

«Так поступал Кирилло-Белозерский монастырь при своем основателе и его ближайших преемниках: во время одного голода в монастыре кормилось ежедневно до нового урожая более 600 человек. Преп. Иосиф, исчисляя княгине Голениной расходы своего монастыря, писал, что на нищих и странников у него ежегодно расходится деньгами по 150 рублей (около 9 тысяч), иногда и больше, да хлебом по 3 тысячи четвертей, что у него в трапезе каждый день кормится 600–700 душ». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 368. История России, С. 21761]

Пример социального служения Иосифа Волоцкого, представлен в его Житии. Там говорится, что во время голода к воротам монастыря подступило из окрестных сел до 7 тысяч народа, прося хлеба. Другие побросали перед монастырем своих голодных детей, а сами разошлись. Иосиф приказал келарю ребят подобрать и содержать в монастырской странноприимнице, а взрослым раздавать хлеб. Через несколько дней келарь доложил: ржи нет, и братию кормить нечем. Иосиф велел казначею купить ржи. Тот возразил: денег нет. Игумен приказал занимать деньги и покупать рожь, а братскую трапезу сократить до крайней скудости. Братия зароптала: «Как это можно прокормить столько народа! Только нас переморит, а людей не прокормит». Но про подвиг Иосифа узнали окрестные землевладельцы, также удельные московские князья и сам великий князь Василий, и щедрыми вспоможениями выручили игумена.

Многие монастыри уклонялись от исполнения нищелюбивого завета своих основателей, и благотворительная деятельность в них не развивалась, а случайные, неупорядоченные подаяния монастырских богомольцев создали при больших монастырях особый класс профессиональных нищих. Богадельни были при немногих монастырях. Когда же царь Иван IV на Стоглавом соборе возбудил вопрос о беспризорных нищих, убогих и увечных, отцы собора дали совет собрать таких в богадельни и содержать на счет царской казны и на приношения христолюбцев, но об участии церковных учреждений в их содержании умолчали.

Еще одно направление социального служения монастырей и монашества было связано с довольно сложной системой строения души, которая была выработана в духовной жизни Древней Руси древнерусской набожностью, точнее, древнерусским духовенством. В состав этой системы входили вклады по душе, для заупокойного поминовения. Эти вклады были обильным источником земельного обогащения монастырского монашества. Строить душу значило обеспечить человеку прижизненную, но особенно посмертную молитву, приносимую церковью, о его грехах, о спасении его души. Православный катехизис в изложении XI члена символа веры замечает о душах умерших с верою, но не успевших принести плоды, достойные покаяния, для достижения блаженного воскресения им могут вспомоществовать приносимые за них молитвы, особенно соединенные с приношением бескровной жертвы, и благотворения, с верою совершаемые в память их.

Православное учение о молитве за усопших древнерусская рядовая совесть усвоила недостаточно вдумчиво и осторожно: возможность молитвы о душах умерших, не успевших принести плоды покаяния, подвигла к мысли, что и нет нужды спешить с этим делом, что на все есть свое время.

Сострадательная заботливость церкви о не успевших позаботиться о себе послужила для податливой на соблазн и трусливой совести поводом к мнению, что можно отмолиться чужой молитвой. Лишь были бы средства нанять ее, и лишь бы она была не кой-какой, а истовой, технически усовершенствованной молитвой. Привилегированными мастерскими такой наемной молитвы были признаны монастыри: свет инокам – ангелы, свет мирянам – иноки, – говорили в Древней Руси. Такой взгляд на монастыри, укрепившийся в древнерусском обществе, был большим несчастием для монастырского монашества, расстраивавшим его быт и мешавшим ему понять свое истинное назначение.

Средством для найма монастырской молитвы и служили вклады ради спасения души, «в наследие вечных благ». Эти вклады принимали разнообразные формы и делались всевозможными вещами, церковными предметами, колоколами, свечами, сосудами, иноками, богослужебными книгами. Также хозяйственными принадлежностями, хлебом, домашним скотом, платьем. Но более всего монастырское начальство приветствовало вклады деньгами и недвижимым имуществом – земельными владениями с деревнями и крестьянами. Выработана была подробная такса заупокойных богослужений, панихид «больших и меньших», литий, обеден.

Преп. Иосиф Волоцкий в послании к княгине-вдове Голениной изложил своего рода догму поминальных вкладов. В конце письма Иосиф говорит, что в годовое поминанье не записывают «без ряды» – особого договора с условием либо ежегодного урочного взноса деньгами или хлебом, либо единовременного вклада селом. Не все в Древней Руси смотрели на церковное поминовение и на вклады за него, как смотрел на это преп. Иосиф. Однако взгляд Иосифа оставался господствующим и поддерживал непрерывный приток в монастыри денежных и земельных вкладов. Впрочем, и денежные вклады шли, прежде всего, на приобретение вотчин, и сами вкладчики подыскивали земли для монастыря, чтобы купить их на вкладываемые ими деньги. От разных монастырей Древней Руси сохранилось большое количество купчих на земли.

Те, которые делали вклады по душе, надеялись приобрести различные блага. Всего ближе к церковному учению о молитве за усопших были вклады по душе, для заупокойного поминовения. Такой вклад входил как норма в состав древнерусского права наследования. Для этого из имущества состоятельного покойника обязательно выделялась доля на помин его души, даже если бы он не оставлял по себе никаких предсмертных распоряжений. Его молчаливая воля по этому предмету предполагалась как необходимая юридическая презумпция. Древнерусскому человеку вообразить себя на том свете без заказного поминовения на Земле было так же страшно, как ребенку остаться без матери в незнакомом пустынном месте.