Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 2

Самыми видными противниками «осифлян», как звали последователей Иосифа, выступили в полемике князь-инок Вассиан Косой и пришелец с Афона Максим Грек. В отечественной исторической науке существует традиционное представление о том, что после кончины Нила Сорского движение нестяжателей возглавил его верный ученик Вассиан Патрикеев, выходец из знатного и богатого боярского рода, многие годы находившегося у кормила государственной власти. Он принял монашеский постриг после опалы его влиятельного отца, который приходился кузеном самому Ивану III. Это традиционное представление принимается не всеми, и оппоненты полагают, что Вассиан Патрикеев был мнимым учеником «заволжского старца» и утверждают, что под флагом нестяжательства он попытался вернуться в «большую политику» и восстановить свое былое влияние при дворе. Вассиан превратил глубокое духовное учение о «нестяжании», которое исповедовал преподобной Нил Сорский, в чисто политическую программу и инструмент своей борьбы за политическую власть. В 1509 году Вассиан стал настоятелем придворного Симонова монастыря и вскоре близко сошелся с самим Василием III, который, по словам Н.А. Казаковой, «нашел в Вассиане умного и деятельного сторонника политики ограничения феодальных прав Церкви» и конфискации ее огромных земельных богатств.

По мнению некоторых историков в творчестве Вассиана Патрикеева трудно было найти что-либо общее с идеями Нила Сорского и вопрос о духовной жизни инока, составлявший основу учения «заволжского старца», не занимал в творчестве Вассиана Патрикеева особого места. Основой его церковно-политической доктрины стало насильственное отторжение огромных земельных богатств Церкви, и именно в этом вопросе Вассиан и его сторонники нашли активного союзника в лице великого князя.

Сочинения Вассиана – обличительные памфлеты, такие, как «Собрание некоего старца», «Ответ кирилловских старцев на послание Иосифа Волоцкого великому князю Василию Ивановичу о наказании еретиков», «Слово ответно противу клевещущих истину Евангельскую», «Прения с Иосифом Волоцким», «Слово о еретиках» и особенно «Кормчая книга» (1517–1524).

В своих трудах он решительно выступал с позиций неприятия монастырского землевладения, и категорически не принимал инквизиторских наклонностей лидеров иосифлян и ратовал за прощение раскаявшихся еретиков. Вассиан изображает яркими, нередко правдиво-резкими чертами немонашескую жизнь вотчинных монастырей, хозяйственную суетливость монахов, их угодливость перед сильными и богатыми, корыстолюбие, лихоимство и жестокое обращение со своими крестьянами. Однако в нем говорит не одно только негодование пустынника-нестяжателя, но часто и раздражение бывшего боярина из рода князей Патрикеевых против людей и учреждений, опустошавших боярское землевладение. Потом такие же обвинения прямо высказал его единомышленник князь Курбский: любостяжательные монахи своим сельским хозяйничаньем разорили крестьянские земли, а внушениями о спасительности вкладов по душе сделали воинский чин, служилых землевладельцев хуже калик убогих.

Среди людей, получивших университетское образование в Западной Европе и заслуживших у современников почетную характеристику философа, был крупный публицист первой половины XVI века Максим Грек. В оценках этого мыслителя, профессионально занимавшегося философствующим богословием, применялся целый букет восторженных характеристик: «зело мудрый в философии», «дивный философ», «искусный философ». Максима Грека можно считать не только представителем высокой университетской образованности, но и идеологом практической аскетической философии, хотя, в отличие от некоторых монашествующих антифилософов, он не отрицал полезности знаний «внешней» философии.

Крупнейшим мыслителем высокого Средневековья в России был Максим Грек. Он принес искусство филологического анализа, философского диалога, богословской герменевтики. Вместе с нестяжателями отстаивал принципы «духовного делания», но победили иосифляне, предлагавшие симфонию государства и Церкви.

Максим Грек (Михаил Триволис) в 1502 году под влиянием проповедей знаменитого Д. Савонаролы стал монахом монастыря Святого Марка во Флоренции. Разочаровавшись в католицизме, он перебрался в знаменитый Афонский монастырь, откуда в 1517 году по личному приглашению Василия III прибыл в Россию «для исправления» богослужебных книг и стал монахом кремлевского Чудова монастыря. Поскольку он происходил из знатного рода Триволисов, близкого к Палеологам, а значит и к Рюриковичам, то это сразу сблизило его с придворными кругами, где он быстро оказался в центре политической и церковной борьбы.

Творческое наследие М. Грека составляет более 350 произведений, среди которых особо следует отметить «Сказание о жительстве инок Святой Горы», «Слово отвещательное об исправлении книг русских», «Послание об устройстве афонских монастырей», «Послание о францисканцах и доминиканцах», «Беседу ума с душой», «Исповедания православной веры», «Слово душеполезное, зело внимающим ему», «Слово о покаянии», «Сказание о известном иноческом житие» и «Послание об Афонской горе».

Сочинения Максима Грека против монастырского землевладения свободны от полемических излишеств. Он спокойно разбирает предмет по существу, хотя по местам и не обходится без колких замечаний. Проповедуя, в своих сочинениях, идею «нестяжания», он осуждал ростовщичество монастырей и тяжкий неправедный гнет, которому подвергались «поселяне» монастырских сел. Он выступал также против укоренившейся в них практики лишения свободы, конфискации имущества и земельных наделов за долги. В своих богословских трудах он утверждал традиционную для русского православия идею о верховенстве евангельских заповедей над ветхозаветными. А в вопросах политических он выступал с позиций укрепления авторитета великокняжеской власти, осуждая при этом любые проявления произвола и «лихоимства» властей. Кроме того, он осуждал злоупотребления великокняжеских наместников и волостелей. Выступал за ликвидацию института кормлений и проведение губной реформы, основанной на выборности местных должностных лиц. В числе близких идейных друзей Максима Грека был окольничий Ф.И. Карпов – один из крупнейших русских дипломатов, который курировал в Посольской избе отношения с Крымским ханством.

Долгое время позиции нестяжателей при великокняжеском дворе, к которым в 1516 году примкнули выходец из Афонского монастыря Максим Грек (Философ) и знатный боярин И.Н. Берсень-Беклемишев, были как никогда крепки. Однако, после того как Вассиан Патрикеев решительно осудил развод великого князя с Соломонией Юрьевной Сабуровой, а Максим Грек попытался доказать «девственную» чистоту и превосходство греческого православия над русским, их позиции резко пошатнулись.

В 1525 году церковный собор решительно осудил Максима Грека, отправив его на длительное покаяние в Иосифо-Волоцкий монастырь. Этот же собор санкционировал казнь Берсень-Беклемишева, которого обезглавили на Москве реке. Спустя шесть лет, в 1531 году та же участь постигла Вассиана Патрикеева, которого также сослали для исправления в оплот ортодоксальных церковников – Иосифо-Волоколамский монастырь.

К концу правления Василия III победу в ожесточенной идейной борьбе одержала «партия иосифлян», которая решительно отстаивала идею автокефальности и превосходства Русской Православной Церкви и сохранения ее огромных земельных богатств.

Одним из самых интересных представителей века русской публицистики был видный ученик Нила Сорского, игумен Троице Сергиева монастыря Артемий, который под давлением иосифлян в 1553 году вынужден был покинуть свой престижный пост и уйти в заволжские скиты. Позднее он предстал перед церковным судом, был предан анафеме и сослан на поселение в Соловецкий монастырь, откуда через несколько лет бежал в Литву, где и закончил свой жизненный путь. Сохранилось более десятка «Посланий» Артемия, но рассчитанные на широкую аудиторию, они, очевидно, не вполне точно отражают его реальные взгляды. Анализируя идейные воззрения Артемия, необходимо обратить внимание на три основных постулата, которые содержатся в его «Посланиях». Так же, как преподобный Нил Сорский, он решительно выступал против стяжательства Церкви и проповедовал идеи монашеского аскетизма. Он демонстрировал критический подход к «Священному писанию», утверждая, что не все написанное в нем есть «божественна суть». Артемий резко критиковал официальную Церковь за нетерпимость к своим заблудшим «чадам» и за жестокие расправы над еретиками.

Еретические идеи Артемия оказали большое влияние на формирование взглядов ряда еще более радикальных мыслителей середины XVI века, в частности, М.С. Башкина и Феодосия Косого, которые, ударившись в настоящую ересь, выступали с отрицанием основных церковных догматов. Они не признавали троичность божества, видели в Иисусе Христе не Бога, а простого человека, подвергали рациональной критике многие догматы «Священного писания» и сочинения Святых Отцов Русской Православной Церкви. Кроме того, они вообще отвергали Церковь как общественный институт, существование которой противоречит самому христианскому вероучению.

81.4. Служение Иосифа Волоцкого

Иосиф Волоцкий (1439–1515) преподобный, чудотворец, церковный писатель, основатель и игумен Иосифо-Волоколамского мужского монастыря, глава течения иосифлян. Иосиф Волоцкий сыграл огромную роль в истории Русской Церкви, объединив всех верных в борьбе с ересью жидовствующих. Преподобный активно выступал против нестяжателей за сохранение монастырского землевладения. Его активное вмешательство на Соборе 1503 года позволило разбить попытки Нила Сорского и Паисия Ярославова добиться решения об отобрании монастырских земель в пользу светских властей.

Предки Иосифа были выходцами из Литвы и носили фамилию Саня. Уже дети главы рода Иосифова, переселенца из русских пределов Литвы, по прозвищу Саня, здесь, в будущей Великороссии, кончают жизнь в черных ризах. Сын Сани, Григорий, стал иноком Герасимом, а его жена монахиней Ириной. Это были дед и бабка Иосифа. До пострижения они родили сына Ивана – отца Иосифа. Отец Иосифа был богатым вотчинником, владельцем села и нескольких деревень около Волока Ламского. Но и родители его – Иван и Марина, потрясенные иночеством сына, сами кончили жизнь в черных ризах. Сам Иосиф уже с детских лет открыто повлекся к монашеству. С позволения родителей, юноша Иосиф пошел знакомиться с монашеским послушанием в окрестные монастыри с намерением включиться в их жизнь. Строгий идеалист пережил острые разочарования. Услышав о старце Варсонофии в Тверской земле, юноша Иоанн пришел туда, и был поражен грубыми препирательствами и мужицкими ругательствами в трапезе монастырской. Старец Варсонофий понял строй души юного искателя и прямо сказал ему, что де не тебе жить в здешних монастырях, направляйся в Боровск к старцу Пафнутию. Там впечатления были другие. Старца Пафнутия юный искатель подвига застал за рубкой дров и складированием их в поленницы. Когда работа кончилась, двадцатилетний Иоанн в восторге умиления и в слезах бросился к Пафнутию, прося его постричь, что мудрый Пафнутий немедля и сделал. По мирскому имени Иван он был пострижен в монахи с именем Иосиф.

В.О. Ключевский отмечал, что современники преп. Иосифа оставили нам достаточно черт для характеристики этой совершенно реальной, вполне положительной личности: «Ученик и племянник его Досифей в своем надгробном слове Иосифу изображает его с портретной точностью и детальностью, хотя несколько приподнятым тоном и изысканным языком. Проходя суровую школу иночества в монастыре Пафнутия Боровского, Иосиф возвышался над всеми его учениками, совмещая в себе, как никто в обители, разнообразные качества духовные и телесные, остроту и гибкость ума соединяя с основательностью, имел плавный и чистый выговор, приятный голос, пел и читал в церкви, как голосистый соловей, так что приводил слушателей в умиление: никто нигде не читал и не пел, как он. Святое писание знал он наизусть, в беседах оно было у него все на языке, и в монастырских работах он был искуснее всех в обители. Он был среднего роста и красив лицом, с округлой и не слишком большой бородой, с темно-русыми, потом поседевшими волосами, был весел и приветлив в обращении, сострадателен к слабым. Церковное и келейное правило, молитвы и земные поклоны совершал он в положенное время, отдавая остальные часы монастырским службам и ручным работам. В пище и питии соблюдал меру, ел раз в день, иногда через день, и повсюду разносилась слава его добродетельного жития и добрых качеств, коими он был исполнен». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 380–381. История России, С. 21773–21774].

Неудивительно, что Москва, т.е. великокняжий двор, проведала об Иосифе. Он был поставлен в иерейское звание, и по воле великого князя назначен преемником скончавшегося Пафнутия. Иосиф принял игуменское поставление от рук самого митрополита Геронтия. Однако не всем пафнутиевским монахам пришелся по душе новый начальник. Иосиф не скрывал, что считает своим игуменским долгом изменить благодушный пафнутиевский, да и вообще господствующий, уставной хаос монастырской жизни и ввести строгое общежитие по типу монастырей Востока и св. Горы – Афона. Для Иосифа не было, конечно, секретом господствующее сопротивление этому плану коренных Пафнутиевцев. Очевидцы говорили о возникших в братии несогласиях, пререканиях и сопротивлении игумену. «Поручив монастырь первым от братии», Иосиф удалился в путешествие по другим монастырям для собирания практических наблюдений о возможностях осуществления монашеского идеала.

Иосиф решил быть реформатором не на прежнем, а на новом свежем месте: «не могий терпети от помысла: возгореся бо сердце его огнем Св. Духа». Он решил поселиться на диком месте и «тамо общее жительство обновити». Иосиф искал не абсолютного одиночества, ибо пошел и в пустыню не для созерцательного пустынножительства, а для организации монашеского общежития, соответствующего идеалу общежительного строя. Вместе с Волоцким князем Борисом Иосиф отправился на поиски места, на котором и стоит Волоколамский монастырь и до наших дней. По глубокому пониманию Иосифа монастырь – это одна из центральных клеток общежития православного народа, включенная в систему других невраждебных, а родственных ей, социальных клеток всего крещеного народа. Нужно было действовать не единолично, строя одному себе «келью под елью». На слух о новом строительстве потянулся народ.

Монастырский устав, составленный св. Иосифом, состоит из 14 глав, 9 из которых посвящены материальным вопросам. Он представляет собой свод правил, регулирующих монашескую жизнь до мельчайших подробностей. Каждый шаг, каждое действие, каждое слово монаха подчиняются определенным правилам, и для всех нарушений заранее установлены строгие наказания: от 50 до 100 поклонов, пост на черством хлебе, а иногда, за более тяжкие проступки, – телесные наказания.

Начинается и духовный, и практический технический созидательный труд. Подвиг уставного молитвенного жития и почти сверхсильного упорного физического труда. При устроении монастыря, когда еще не было мельницы, хлеб мололи ручными жерновами. Неутомимым работником был сам Иосиф. После заутрени он усердно занимался помолом зерна. Один пришлый монах, раз застав игумена за такой неприличной его сану работой, воскликнул: «Что ты делаешь, отче! пусти меня» – и стал на его место. На другой день он опять нашел Иосифа за жерновами и опять заместил его. Так повторялось много дней. Наконец монах покинул обитель со словами: «Не перемолоть мне этого игумена».

Преподобный Иосиф оставил после себя значительное духовно-литературное наследие. До нас дошли более 20 его посланий к различным лицам по моральным и богословским вопросам, Устав, которым он наделил свой монастырь и 16 речей («Слов») против жидовствующих, которые составили сборник под общим заглавием «Просветитель».

Эту книгу Иосиф Волоцкий написал в период борьбы с жидовствующими. Она возникла не сразу, а постепенно, и только после смерти автора получила от Собора 1553 года то заглавие, под которым она известна до сих пор. «Просветитель» в течение более чем 3-х столетий сохранялся лишь в рукописном виде. Только в 1859 году этот труд был издан профессорами Казанской духовной академии и стал доступным широкой публике.

Составление «Просветителя» было обусловлено потребностями тогдашнего русского общества, и поэтому этот труд, как единственный в своем роде и полностью соответствовавший своему назначению, с неизбежностью оказал огромное влияние на мышление и нравы Московской Руси. Труд содержит множество изречений, полных здравого смысла, он весь пропитан благочестием и твердостью убеждений. «Просветитель» представляет собой значительное явление в истории русской духовной литературы. Этот труд является образцом русского духовного просвещения того времени.

В.О. Ключевский так характеризует служение Иосифа Волоцкого: «Видно, что это был человек порядка и дисциплины, с сильным чутьем действительности и людских отношений, с невысоким мнением о людях и с великой верой в силу устава и навыка, лучше понимавший нужды и слабости людей, чем возвышенные качества и стремления души человеческой. Он мог покорять себе людей, выправлять и вразумлять их, обращаясь к их здравому смыслу. В одном из житий его, написанных современниками, читаем, что силой его слова смягчались одичалые нравы у многих сановников, часто с ним беседовавших, и они начинали жить лучше: "Вся же тогда Волоцкая страна к доброй жизни прелагашеся". Там же рассказано, как Иосиф убеждал господ в выгоде снисходительного отношения их к своим крестьянам. Обременительная барщина разорит хлебопашца, а обнищавший хлебопашец – плохой работник и плательщик. Для уплаты оброка он продаст свой скот: на чем же он будет пахать? Его участок запустеет, станет бездоходным, и разорение крестьянина падет на самого господина. Все умные сельскохозяйственные соображения – и ни слова о нравственных побуждениях, о человеколюбии.

При таком обращении с людьми и делами Иосиф, по его признанию, не имевший ничего своего при поселении в волоколамском лесу, мог оставить после себя один из самых богатых монастырей в тогдашней России. Если ко всему этому прибавим непреклонную волю и физическую неутомимость, получим довольно полный образ игумена – хозяина и администратора – тип, под который подходило с большей или меньшей удачей большинство основателей древнерусских общежительных монастырей». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 381. История России, С. 21774].

ГЛАВА 82. Вопрос о монастырском землевладении в споре иосифлян и нестяжателей

82.1. Влияние монастырского землевладения на течение духовно-религиозной жизни

К концу XVI века обнаружились затруднения для дальнейшего функционирования поместной системы землевладения, которые были связаны с недостатком удобной для испомещения земли. Недостаток этот проявился в двух аспектах. На степном юге, где государству нужно было особенно много военно-служилых людей, правительство располагало для их хозяйственного обеспечения обширными площадями плодородной земли. Однако эти территории были еще слабо заселены, и нуждались в усиленном хозяйственном обустройстве. В центральных уездах земли менее плодородные были достаточно заселены и обустроены, но их уже оставалось мало в распоряжении правительства. Здесь господствовало крупное вотчинное землевладение, боярское и церковное.

В Московской Руси особенно успешно развивалось монастырское землевладение, большие монастыри были очень богатые общества, каждый член которых, однако, давал обет нищеты, отрекаясь от всякой собственности. Единственное оправдание монастырского землевладения было указано церковным правилом: «церковное богатство – нищих богатство».

Начиная со второй половины XIV века, после проведения монастырской («общежитийной») реформы митрополита Алексия, Русская Церковь превратилась в крупнейшего земельного собственника. Светская власть неоднократно пыталась прибрать к рукам огромные земельные богатства Церкви, но даже Ивану Грозному не удалось решить эту проблему. При нем лишь частично были ограничены налоговые («тарханные») привилегии Церкви, а также наложен жесткий запрет на свободное приобретение монастырями новых земель без доклада царю. В середине XVII века крупнейшим монастырям: Троице Сергиев, Соловецкий, Иосифо-Волоцкий, Кирилло-Белозерский – принадлежала треть всей пахотной земли. Этим фактом во многом определялся политический вес Русской Церкви не только в церковных и религиозных, но и сугубо светских государственных делах. Однако большая часть монастырей и церковных приходов были безземельными и получали на свое содержание «царскую ругу».

Вотчины жалованные, испрошенные у мирской власти, были основным фондом земельного богатства монастырей. Монастырские вотчины составились из земель служилых людей и из земель казенных и дворцовых, составлявших запасный фонд для обеспечения служилых людей. Монастырское землевладение своими успехами создавало государству большие затруднения в деле материального обеспечения военно-служилого класса. Предпринимаемые правительством, в тот период, попытки вернуть отходившие к монастырям земли в казну или представителям служилого класса, были чаще всего неудачными. При этом потери государственного хозяйства на монастырском землевладении, ему приходилось возмещать за счет усиления эксплуатации крестьянского труда, усиливая его податное напряжение. А потом, льготные земли монастырей были постоянной угрозой для доходности земель казенных и служилых, маня к себе крестьян с тех и других своими льготами. Правительство вынуждено было для ослабления этой опасности полицейскими мерами ограничивать крестьянское право перехода от одного хозяина к другому. Это ограничение еще не крепостная неволя крестьян; но оно подготовило полицейскую почву для этой неволи. Таким образом, монастырское землевладение содействовало и увеличению тягости крестьянского труда, и уменьшению его свободы.

Это привело московское правительство к столкновению с церковной иерархией. В связи с чем, неоднократно поднимался вопрос о церковных, и о собственно монастырских вотчинах. Но с этим вопросом, который для государства имел только экономическое, аграрное значение, сплелось столько разнообразных интересов политических, социальных, церковно-нравственных, даже богословских, что он разросся в целое государственное и церковное движение. Это движение внесло значительное оживление в жизнь Московской Руси, и придало особый характер целому веку нашей истории.

Преподобный Кирилл Белозерский был против владения селами и отклонял предлагаемые земельные вклады, но вынужден был уступить настояниям вкладчиков и ропоту братии, и монастырь уже при нем начал приобретать вотчины.

В.О. Ключевский задается вопросом: «как могло случиться, что общества людей, отрекавшихся от мира и всех его благ, явились у нас обладателями обширных земельных богатств, стеснявших государство?»

В.О. Ключевский показывает, какое направление принимала жизнь старых пустынных общежительных монастырей к половине XVI века. Он отмечает, что рост монастырского землевладения, накапливаемого ими материального богатства, имел следующие последствия. Из трудовых земледельческих общин, питавшихся своими трудами, где каждый брат работал на всех и все духовно поддерживали каждого из своей братии, многие из этих монастырей, если не большинство, разрослись в крупные землевладельческие общества со сложным хозяйством и привилегированным хозяйственным управлением. Монастырское братство обременялось многообразными житейскими суетами, поземельными тяжбами и запутанными мирскими отношениями.

Окруженное монастырскими слободами, слободками и селами, братство такого монастыря представляло собой, по словам В.О. Ключевского, «черноризческое барство». На него работали сотни и тысячи крестьянских рук, а оно властно правило своими многочисленными слугами, служками и крестьянами, а потом молилось о всем мире, и особенно о мирянах-вкладчиках своего монастыря. Инок, полагавший в основу своего подвига смирение и послушание, «еже не имети никоея же своея воля», видел себя членом корпорации, властвовавшей над многочисленным населением монастырских земель.

Богатые монастыри накапливали большие суммы денежных средств, обильно приливавшие к ним от вкладчиков и из обширных вотчин. Монастыри обогащались за счет вкладов по душе и взносами для пострижения. Таким взносом как бы обеспечивалось пожизненное содержание постриженика в монастыре. Этот источник расширялся по мере того, как в древнерусском обществе укреплялся обычай постригаться под старость или перед смертью.

Куда же девали богатые монастыри свои деньги? Обличители XVI века настойчиво повторяют, что монастыри вопреки церковным правилам дисконтировали – отдавали деньги в рост, особенно в ссуду своим крестьянам. Вассиан Косой изображает их суровыми заимодавцами, которые налагали «лихву на лихву», проценты на проценты. Для погашения задолженности они у несостоятельного должника-крестьянина отнимали корову или лошадь, а самого с женой и детьми сгоняли со своей земли или судебным порядком доводили до конечного разорения. Это обвинение в «заимоданиях многолихвенных убогим человеком» было выдвинуто на Стоглавом соборе и отчасти поддержано царем, который спрашивал: «Церковную и монастырскую казну в рост дают – угодно ли это богу?» Отцы собора отвечали постановлением: архиереям и монастырям деньги и хлеб давать крестьянам своих сел без роста, чтобы крестьяне за ними жили, от них не бегали и села их не пустовали бы. Так, по вине земельного богатства монастыри начали превращаться из убежищ нищей братии в ссудолихвенные конторы.

Монастырское землевладение затрагивало интересы государства и служилого класса, еще и таким образом. Обилие денег давало монастырям возможность, повышая покупные цены, и перебивать продаваемые земли у других покупателей, особенно у слабосильных служилых людей, что обеспечило монастырям господство на земельном рынке. Дети боярские жаловались правительству, что «мимо монастырей вотчин никому ни у кого купить не мочно».

В поднявшемся споре о монастырском землевладении, и о необходимости преобразования существующих монастырей обозначились два направления, два резко различных взгляда, которые, встретившись, возбудили шумный вопрос, волновавший русское общество почти до конца XVI века и оставивший яркие следы в литературе и законодательстве того времени.

Одни хотели в корне преобразовать все монастыри на основе нестяжательности, освободив их от вотчин. Другие надеялись исправить монастырскую жизнь восстановлением строгого общежития, которое примирило бы монастырское землевладение с монашеским отречением от всякой собственности. Первое направление проводил преп. Нил Сорский, второе – преп. Иосиф Волоцкий.

82.2. Вопрос о монастырском землевладении на церковном соборе

На церковном соборе 1503 года оба борца встретились и столкнулись. Заволжские старцы отрицали право монастырей владеть (стяжать) землями и богатой собственностью, считая это несовместимым с монашеским служением, а некоторые, например Вассиан Косой, даже выступали за конфискацию церковных владений.

Иван III, при активной поддержке нестяжателей, попытался на этом церковном соборе реализовать правительственную программу секуляризации церковных земель. Столкнувшись с мощным сопротивлением иосифлян, великий государь вынужден был отступить, а затем дать свое согласие на расправу с еретиками.

Собор Русской Церкви 1503 года, в котором особую роль сыграл Иосиф Волоцкий, осудил эту сторону деятельности заволжских старцев и высказался за сохранение и укрепление церковной и монастырской собственности. Эта же позиция еще строже была подтверждена Собором 1531 года.

По мнению Иосифа Волоцкого и его сподвижников, воззрения заволжских старцев, при их моральной привлекательности, несли серьезную опасность нормальной жизнедеятельности Русской Церкви, ослабляли ее роль в государстве. Лишаясь земель и собственности, церкви и монастыри теряли возможность вести широкую пастырскую, благотворительную и просветительскую деятельность, оказывать благотворное влияние на общественную жизнь.

Собор согласился с Иосифом, и свое заключение представил Ивану III в нескольких докладах, очень учено составленных, с каноническими и историческими справками. Но вот что в этих докладах возбуждает недоумение: на соборе оспаривали только монастырское землевладение, а великому князю отцы собора заявили, что они не благоволят отдавать и архиерейские земли, против которых на соборе никто не говорил. Дело объясняется молчаливой тактикой стороны, восторжествовавшей на соборе. Иосиф знал, что за Нилом и его нестяжателями стоит сам Иван III, которому были нужны монастырские земли. Эти земли трудно было отстоять: собор и связал с ними вотчины архиерейские, которых не оспаривали, обобщил вопрос, распространив его на все церковные земли, чтобы затруднить его решение и относительно монастырских вотчин. Иван III молча отступил перед собором.

Итак, дело о секуляризации монастырских вотчин, поднятое кружком заволжских пустынников по религиозно-нравственным побуждениям, встретило молчаливое оправдание в экономических нуждах государства и разбилось о противодействие высшей церковной иерархии, превратившей его в одиозный вопрос об отнятии у церкви всех ее недвижимых имуществ.