Немеркнущая звезда. Часть первая

Тренировки в спортшколе изменились мало: безоговорочно доминировали всё тот же бег, теперь уже на лыжах, и всё та же упорная борьба с собой, ежедневной ленью, хандрой и усталостью. Разнообразили спортивные будни, осветляли и освежали их различные соревнования, которых было не счесть.

Так, например, ежемесячно проводились квалификационные забеги на дистанции разной длины, где каждый воспитанник мог достаточно точно проконтролировать и оценить степень своей готовности, очередной разряд получить, самолюбие побаловать-потешить, – которые столько споров и разговоров потом вызывали, вносили в унылую атмосферу школы дух конкуренции, соперничества и борьбы, столь благотворные и полезные для любого здорового развития. А сразу после Нового года, во время зимних каникул, их сборная во главе с Моховым ездила в другой город на областные соревнования лыжников, откуда привезла множество индивидуальных призов и большой серебряный кубок за общекомандную победу. Вадик, по молодости, в тех соревнованиях не участвовал, но победами старших товарищей был чрезвычайно горд и в мыслях тайно примеривался уже к их громкой спортивной славе.

Те примерки мысленные и амбиции безосновательными и пустыми не были, и первая в спортшколе зима оказалась для него удачной во всех отношениях. Он довольно быстро пробежал тогда по юношеской разрядной сетке и к весне распрощался с ней, перейдя во взрослую категорию, получив себе – в тринадцать-то с небольшим лет – второй взрослый разряд, что был делом редкостным и невероятным.

Дистанции для него в связи с этим – и тренировочные, и соревновательные – удлинились вдвое. Но опасений и горечи не было никаких: скорость физического развития Стеблова намного опережала тогда скорость возрастания внешних нагрузок, и организм его молодой перемалывал каждые новые километры играючи и шутя – с лёгкостью и простотой хорошо отлаженного механизма. Больше скажем: его не по дням, а по часам развивавшийся и укреплявшийся организм настоятельно требовал для себя работы, скучал и томился по ней, как скучает и тоскует, к примеру, собака гончая, когда её привязывают на цепь, без беготни и резвости оставляют.

Стремительный рост результатов, вытекавший из природного дара и редкостных для пареньков его возраста упорства и трудолюбия, уже к весне вывел Вадика в число тех немногих воспитанников, с именами которых тренерский состав спортшколы естественным образом начал связывать в будущем самые смелые планы и самые радужные надежды, окружив таких ребятишек повышенным вниманием и заботой, поощряя их со своей стороны лучшим инвентарём и лучшими для быстрого бега мазями. Как-то сама собой воскресла из небытия и вошла в широкое употребление давно забытая детская кличка Стеблова – “заводной”, – неизвестно кем впервые в секции произнесённая. Именно так с лёгкой руки кого-то стали звать-величать его меж собой и оба наставника-тренера, и почти все товарищи по спорту. И Вадик не обижался ничуть, когда слышал про себя такое, не оговаривал никого, не шипел, интуитивно чувствуя высокую себестоимость клички в лыжной трудолюбивой среде, огромное её в этой среде значение…

9

Закончился же первый в жизни Стеблова лыжный спортивный сезон и вовсе на мажорной ноте. В составе сборной команды своей общеобразовательной школы он выиграл наступившей весной городскую спартакиаду, отделом народного образования патронируемую, которую прежде посещал в качестве зрителя и которую, помнится, очень всегда любил: переживал, болел истово, знал и помнил в лицо всех прошлых её победителей. Малолетний, он по-хорошему завидовал им, на пьедестале почёта стоявшим, махавшим кубками и грамотами над головой. И совсем не думал и не гадал, что через какое-то время и сам, подросши и пройдя через горнило борьбы, окажется на их славном месте.

Проводилась спартакиада в марте, в дни весенних каникул, когда зима в их местности формально уже закончилась как бы, но снега ещё лежало много среди деревьев, и бегать на лыжах поэтому было достаточно комфортно и легко. В нарядно украшенном по такому случаю парке три дня подряд – в пятницу, субботу и воскресенье – проводились увлекательнейшие лыжные эстафеты, на которые все школы города в приказном порядке выставляли ежедневно по команде в одну из трёх поочерёдно соревнующихся возрастных групп: младшую, среднюю и старшую. Открывали соревнования, как водится, “малыши”, где обязаны были бежать ученики пятых-шестых классов; седьмые и восьмые классы соревновались на другой день; завершали же спартакиаду в воскресенье старшеклассники – ученики девятых-десятых классов, а также студенты двух городских техникумов: электротехнического и сельскохозяйственного. Наблюдали за эстафетами все три дня представители горкома партии, горкома комсомола, ГорОНО и пресса. Победителям вручали дорогие по тем временам призы…

* * *

Спортсмен-разрядник Стеблов, безусловный лидер у себя в школе среди шестиклассников, был задолго до старта уведомлен Бойким о предстоящем ответственейшем соревновании.

– Давай, готовься, – как с равным говорил он с ним, в начале марта поймав его на перемене за руку. – Я рассчитываю на тебя и жду только первого места. Мне тут Мохов недавно рассказывал про твои успехи: смеялся, что ты запросто можешь один все три этапа отмолотить.

– Ладно, – ответил тогда ученик, польщённый, и целых три недели потом, оставшиеся до соревнований, особенно усердно и долго носился по лесу, накручивая лишние для себя круги…

День открытия спартакиады совпал по времени с предпоследним днём марта – месяца, в целом скудного на тепло. Но на этот раз природа сделала исключение, и солнце уже утром светило так, что невозможно было широко глаз открыть, поднять кверху голову. По всему чувствовалось, что лето было не за горами – было близко, где-то рядом совсем, обещая уничтожить скрипучий и заметно-потяжелевший снег, в воду превратить его, в слякоть. И спортсменам-лыжникам поэтому нужно было спешить, ловить последние денёчки…

Придя утром в пятницу в парк со спортивной сумкой и лыжами под мышкой, Вадик ещё на подходе к центральной аллее, месту общего старта, был поражен тем количеством народа, что толпился в ожидании предстоящего зрелища.

«Надо же, уже собрались, – подумал он, оробев, продираясь сквозь плотные людские толпы к месту сбора четвёртой школы. – И сколько!.. Раньше-то, по-моему, столько народу на эстафеты не приходило…»

А тут ещё и музыка неслась из громкоговорителей, сосредоточиться и настроиться не дававшая, а по дороге – ну как на грех! – всё сплошь знакомые попадались лица – молоденькие девочки по преимуществу: с улицы их, со школы. Они приветливо здоровались с ним, про самочувствие спрашивали и настрой, в один голос победы желали.

Он растерялся и занервничал без привычки, увидев шумящее людское море вокруг, важных тётенек и дядечек в парке, фотографов из газет, журналистов, десятки учителей. Ответственность была колоссальная, для отрока – запредельная. А у него ещё опыта не было никакого груз ответственности нести, предстартовые волнение преодолевать, от шумка трибун отключаться: это же были его первые крупные публичные соревнования и первые серьёзные зрители. А зрители – и это Стеблов отлично знал по себе, – они везде одинаковые: капризные, нетерпеливые, жестокосердные, готовые кумиров и чемпионов до небес поднимать, а неудачников и проигравших топтать ногами, нещадно освистывать и материть, награждать самыми уничижительными и оскорбительными эпитетами. С ними ухо нужно держать востро, от них по возможности нужно держаться подальше. Им только одних побед всякий раз подавай, одних рекордов немыслимых, громких – на другое они не согласны. Неудачи Вадику они не простят – это как пить дать! – ни за что не простят даже и второго места…

Неудачи и не было, слава Богу, а была победа – красивая, яркая, убедительная! На спартакиаде в пятницу Стеблов бежал так, как не бегал ранее никогда, после финиша лишний раз убеждаясь в том, что в жизни нашей бренной и на праздники крайне скудной, если не сказать скупой, ничего не бывает зря и ничто не проходит бесследно: ни сотни пропущенных через себя километров, ни сотни пропитанных солёным потом рубах. Всё это сторицей к человеку потом возвращается.

Вот и к нему его трудолюбие и упорство с лихвой вернулись – именно тогда, что существенно, когда он помощи этой свыше больше всего ждал и просил. Его, как лидера сборной, поставили бежать на третьем, заключительном, этапе. И, уйдя на дистанцию пятым: так тогда всё неудачно для них в эстафете сложилось, – он ходом быстренько сумел передовиков догнать и обогнать, да ещё и финишировать с таким ото всех отрывом, что ему долго и с уважением жали руку потом свои и чужие тренеры и учителя. И даже поверженные и поражённые его стремительным бегом соперники.

– Чем лыжи-то мазал, расскажи, поделись секретом? – наперебой допытывали они его после финиша, – что они так здорово у тебя сегодня катили?

– “Рексом”, – шутливо отвечал он всем, счастьем, блаженством светившийся, называя марку самой лучшей в те времена лыжной импортной мази, про которую только слышал, но которую и в глаза не видал. Не мог же он им, в самом деле, ответить то, что хотел, что вертелось у него на языке постоянно: что надо, мол, побольше работать, ребятки, получше тренироваться, а не прятаться от тренеров по кустам, не пропускать занятий. Ответом таким, правдивым и точным, он бы обидел далеко отставших от него на прошедшей эстафете парней, разозлил и унизил их, против себя настроил. А обижать и унижать ему в тот чудный, воистину божественный день никого не хотелось…

* * *

Страсти закончившейся гонки улеглись не скоро, вылились после финиша в бурное обсуждение – каждого этапа конкретно, каждого конкретного бегуна. Проигравшие оправдывались как могли, победители кивали в ответ снисходительно головами, а всё знающие и умеющие зрители с тренерами во главе давали вечные свои советы. Когда все, наконец, успокоились и выговорились, а участники эстафеты сбросили лыжи с ног, переоделись и переобулись, – состоялось награждение победителей призами и подарками, после чего команду Вадика прямо на пьедестале сфотографировали для районной газеты.

На этом официальная часть первого дня городской спартакиады школьников завершилась, и можно было смело расходиться всем по домам или же идти по парку гулять: кушать горячие бублики и пирожки, запивать их сладкою газировкой, что продавалась тут же в киосках.

Спрятав в сумку свой приз и простившись с командой, Стеблов в компании брата и сестры, пришедших на соревнования и горячо за него всю дорогу болевших, собрался было уже уходить домой, когда его вдруг окликнул сияющий счастьем Бойкий:

– Вадик! подожди секунду!

Подбежав к семейству Стебловых, которых хорошо знал и которые все в одной школе учились, Вячеслав Иванович опять стал с жаром трясти руку старшего брата-победителя, восторженно приговаривая при этом:

– Поздравляю тебя, от всей души и от всей нашей школы поздравляю! Молодец! Дал ты сегодня всем этим кичливым прохвостам жару! Как слепых щенков всех сделал! Как черепах!.. Если б не ты, Вадик…

– Да ладно, – зарумянился смущённый и уже захваленный и перехваленный ученик, руку высвобождая, что от непрерывных пожатий болеть начала. – Чего всё про одно и то же талдычить. Закончилось всё уже. И благополучно закончилось.

Бойкий осёкся и замолчал… но отходить не спешил, стоял и топтался около. Было заметно по его лицу, что он чего-то ещё победителю хочет сказать – но не решается.

– …Ты себя как чувствуешь-то, а? – выждав паузу, вдруг спросил он, пристально посмотрев на Стеблова.

– Нормально, – последовал простодушный ответ, вполне, надо сказать, искренний.

– Не очень устал после всего этого? силёнки-то ещё остались?

– Остались… и не устал. На тренировках в секции куда тяжелее бывает.

Бойкий слушал внимательно, даже вкрадчиво как-то, с прищуром посматривая на ученика, медлил, не отпускал того.

– …А завтра что хочешь делать? – вдруг неожиданно спросил ещё, почувствовав видимо, что не в меру выносливый ученик и вправду не сильно-то утомился.

– Ничего. Здесь, в парке, буду наверное: поболею за нашу школу, наших ребят.

– …А может, – Бойкий запнулся на полуслове, скривился и покраснел, подбирая нужные для разговора слова, самые в той щекотливой для него ситуации правильные, – может… пробежишь тогда завтра ещё разок, коли уж всё равно сюда приходить собрался и коль не устал особенно?

Спросивши это, он пристально, в упор тогда опять на Стеблова взглянул, стараясь угадать его настроение.

– Завтра?! – удивлённо переспросил Вадик, сразу и не понявший вопроса. – Завтра же восьмиклассники побегут, средняя группа!

– Ну и что?! – натужно засмеялся Вячеслав Иванович. – Ты думаешь, они лучше тебя бегают?! Да там такие тетёхи есть! – ужас! Смотреть тошно!.. У меня завтра на втором этапе хочет один такой вот нерасторопный тюхтяй бежать; прямо боюсь за него, честное слово: он мне, чертёнок поганый, всё дело испортит… А заменить его некем, представь: другие и вовсе с лыж падают.

– Что ж у нас в седьмых и восьмых классах лыжников нет? – продолжал удивляться Стеблов, поражённый услышанным.

– Нет, – тихо и просто ответил физрук. – Таких, как ты, мало.

Он замолчал, заулыбался глупо, что ему совсем не шло, и потом спросил ещё разок, совсем уж просительно и неуверенно:

– Ну что, пробежишь завтра? выручишь меня? Или как?…

Вадика тогда, помнится, даже в жар бросило – до того неожиданным и чудным было сделанное ему предложение. От неожиданности он растерялся, обмяк, будто в яму глубокую провалился, не имея при этом сил ни ответить что-либо учителю, ни даже что-либо толком сообразить…

– Тебе, главное, не отстать далеко – и всё, – робко, но настойчиво продолжал увещевать его, между тем, физрук. – А на последнем этапе у нас парень сильный бежит – Мишка Васильев из вашей секции – знаешь, наверное, его. Да, конечно же, знаешь. Он – ломовой мужик, резвый, и всё сделает как надо… Ты же, главное, не отстань! мне второй этап не завали! – и уже за одно это тебе скажу большое-пребольшое спасибо!.. Ну что, пробежишь, а? – Бойкий присел даже, по-собачьи преданно заглядывая в глаза как-то вдруг сразу скисшему победителю. – А я тебе завтра за это сам лыжи твои мазью смажу, сам разотру – ты только выручи: пробеги!..

«Завтра опять бежать, опять ночь не спать, мучиться, волноваться, – только и успел тогда с укоризной подумать Вадик. – Хорошенькие дела! Как будто в нашей огромной школе кроме меня и нет никого – я один должен за всех отдуваться».

Всё это было так неожиданно и так неприятно ему, никогда не терпевшему авантюр и сюрпризов, любившему заранее настраиваться на любое дело, до мелочей просчитывать и прокручивать его в голове, до самых ничтожных подробностей мыслями добираться. А тут уже завтра – старт, да ещё какой: на другой совершенно дистанции, с другими соперниками, сегодняшним соперникам не чета.

Он хотел было что-то сказать вначале – возразить, объяснить, оправдаться; потом отказаться решительно, но по-хорошему – без взаимного неуважения и обид. Но глаза учителя в тот момент были до того просительные и жалостливые, что послать его куда подальше у покладистого Стеблова не хватило сил. Любимого учителя, в затруднительное положение вдруг попавшего, ему стало элементарно жалко.