Delirium?

Тяжело заворочались механизмы в утробе каземата, приводя в движение старый лазер. Тонкий оранжевый луч, шипя, рассек запоры, и бронированная плита рухнула, взметнув пыль и обнажая выход. Яркий солнечный луч проник в царство тьмы и плесени, и чахоточные пылинки затанцевали в нем, купаясь в теплых лучах. Но на этом чудеса не кончились. Прошелестев, из отверстия в стене на стол звучно шлепнулся сверток. «С наилучшими пожеланиями», – прочитал Синг, и зачарованно надорвал обертку. Под ней был револьвер.

– Что ж, спасибо, пригодиться, – поблагодарил Синг пространство.

И тот не замедлил пригодиться. В следующем помещении, комнате, с забранными крепкой стальной решеткой витражными окнами, да мебелью сплошь из сандалового дерева, источающего чудный аромат, его поджидали.

Прогремевший почти в упор выстрел подбросил и растерзал худосочного тщедушного уродца с провалившимся носом и огромным беззубым ртом. Но тут его подмял, что аж кости затрещали, неведомо откуда взявшийся прокаженный громила.

В нос ударил запах разложения, посыпались клочья сгнившей кожи. Синг стонал от боли и напряжения, но не сдавался.

Подскочив, вокруг борющихся запрыгал микроцефал с пистолетом-пулеметом в цепких лапках. Собрав остаток сил, полузадушенный узник извернулся, прикрываясь прокаженным, как щитом и вовремя: рассвирепев, дегенерат принялся палить, не разбирая, трясясь и брызгая слюной.

Истекающий гноем и кровью громила и не думал отступать, скрежеща крошащимися зубами, он рвал Синга когтями, душил всей массой тела. Лишь по счастливой случайности, шарящая рука Синга сомкнулась на оброненном револьвере.

– Сейчас ты сдохнешь! – зло прошипел он врагу, вызвав неподдельное изумление в черных глазах.

Изловчившись, Синг прижал дуло к покрытому язвами виску и дважды нажал на курок. Едва ощутив холодный металл, зрачки чудовища расширились.

– Погоди… – начал громила, но было уже поздно.

Синг отбросил издыхающую тварь, и вот вытаскивающего острый как бритва стальной диск карлика встречает метко пущенная с пола пуля.

Вскочив на ноги, подобно разогнувшейся, наконец, после долгого сжатия пружине, Синг закружился, настороженно озираясь по сторонам.

– И это все на что вы способны? – прокричал он горделиво, почему-то смотря в потолок, именно там, как ему казалось, затаился главный недоброжелатель. – Или у вас кончились цепные ублюдки?

А вот и долгожданное продолжение. Победно и зло сверкнуло лезвие подобранного диска.

– Лови! – с издевкой прокричал Синг неуклюже ввалившимся в комнату сиамским близнецам, что облачены были в безразмерную потрепанную мешковину.

Они взорвались не хуже пузыря с кровью, окатив все вокруг багрянцем!

Растянутое время с шумом схлопнулось, возобновив свой естественный ход. И адреналиновое неистовство разом покинул его, уступив место навалившейся усталости. Его шатало, из многочисленных ран сочилась кровь. Безмолвно стоявший все это время в углу поросший бурой шерстью урод с невообразимо разросшимися мягкими тканями, умоляюще воздел ручонки. На нем был замызганный кожаный фартук, подле – тележка с щипцами, какими-то зажимами, скальпелями и прочим подобным инвентарем.

– Умоляю, – едва различимо промычал он. – Я тут недавно.

Тщательно прицелившись, Синг всадил пулю точнёхонько тому в лоб.

Застонав, поднялась решетка, и по винтовой лестнице Синг выбрался на замусоренную площадку, где перед покрытой обшарпанной позолотой дверью его встретил ошеломленный таким поворотом дела циклоп. Единственный огромный глаз, в котором свободно плавали целых два зрачка, вмещал неподдельное изумление и растерянность. Синг сделал ему знак стволом убираться прочь, и тот, опасливо косясь, послушно заковылял в боковой ход.

– Эй! – позвал Синг.

Вздрогнув, циклоп остановился и медленно обернулся.

Синг нажал на курок.

И убитый наповал, тот распластался ниц.

Как и предыдущие, сама собой раскрылась дверь.

– Наконец-то, – сказал плешивый, тщедушного вида человечек, облаченный в бордовый китель с внушительными эполетами, сидевший за массивным дубовым столом, оборудованным замысловатыми циферблатами, рядами кнопок, рычагами и десятком небольших экранов. То был верховный надзиратель.

Синг навел револьвер.

– Скажи «прощай».

– Нет, нет, одну минуточку! – тюремщик предостерегающе поднял указательный палец.

Синг немного опешил, а главный мучитель в это время, как ни в чем не бывало, налил из выщербленного хрустального графина воды, всколыхнув осевшую взвесь.

– И не надейся. Патронов-то не осталось. Тебе придется сделать это голыми руками. Ну как, готов, к такому испытанию, задушить беспомощного невооруженного человека?

– Ты – мразь! – воскликнул Синг, отбрасывая разряженное оружие.

– Отнюдь, – надзиратель задумчиво отхлебнул из бокала и продолжал, рассматривая узника через прозрачное стекло. – В свое время я проделал трудный путь из одиночки сюда, и собственноручно задушил прежнего верховного надзирателя, так, что это кресло сейчас по праву принадлежит мне. Конечно, так же как тебе помогал я, ведя в нужном направлении, мне было оказано некоторое неоценимое содействие, без которого я бы остался догнивать, там, внизу. Но сие нисколько не умоляет мой подвиг, не ставит под сомнения твой.

– Так ты тоже был узником темницы? – только и смог вымолвить пораженный Синг. – Значит, все было изначально подстроено? Но… зачем?

Невесело усмехнувшись, плешивый отставил стакан и щелкнул каким-то тумблером на панели стола. Позади него ширма отъехала в сторону, продемонстрировав уходящую вглубь вереницу подвешенных на крючьях и обмотанных липкой лентой, чтоб не развалились, скелетов.

– Если это игра, то, заметь, чрезвычайно жестокая, как ты уже мог убедиться, реально смертельная, и абсолютно недоступная моему пониманию. Давай же, не медли, тут еще много места заготовлено, хватит и для меня, и тебя, и многих тех, что придут после. Кстати, запасы скотча ты найдешь в нижнем ящике стола, а стремянка… извини, стремянка сломалась подо мной – придется изобретать что-то походу дела. Господи! Как я устал пить эту гадость, что отфильтровывается из клоаки, занимающей подвалы, контролировать подачу по трубам помоев охране, дабы та не взбунтовалась, регистрировать постоянно прибывающих узников, чинить вентиляторы и подмазывать кладку, выращивать в колбах новых уродов, чтобы обезопасить себя, случись что. Еда, я так хочу нормальной, человеческой пищи, а не то, что поступает к нам снаружи, и что мы потом перерабатываем, пускаем в замкнутый цикл. Но нет, отсюда нет выхода, кроме как ногами вперед, и то, твое тело навечно останется здесь, послужит кормом или удобрением, строительным материалом либо грозным напоминанием следующим поколениям заточенных. Как-то раз мне удалось выломать несколько камней из стены, что по моему разумению являлась внешней. Расширив достаточно проем, я, трепеща, выглянул наружу… И что же? Чтобы увидать там себя, со спины, заглядывающего в дыру.

Парадокс. Каземат проглатывает все, но не выпускает ничего. Мы – все здесь заключенные. Интересно, квинтэссенцией чего в том мире является Каземат здесь? Неужели, это и есть хищник? Впрочем, ежели расхотелось быстро убивать, присаживайся Синг, нам есть о чем поговорить напоследок, прежде чем ты все-таки задушишь меня.

* * *

Рассказ верховного надзирателя.

Об этом не перешептывались тайком после занятий, не судачили дома и во дворах, где собирались группки сверстников, просто все знали, что однажды он наступит, этот великий день, день на пути взросления, юношеского испытания, вступления в новую полноценную жизнь. Все знали и прилежно готовились когда-нибудь порвать липкие путы детского скудоумия и недоразвитости, шагнуть к свету. Никто не знал, что будет больно. А случилось это так.

Просто наставник однажды позвал нас в подвал академии, где уже, зажженные снующими туда-сюда подмастерьями, сотни масляных ламп освещали сточные воды, лениво лизавшие белоснежные мраморные плиты спуска. Нам приказали раздеться до набедренных повязок и раздали кинжалы. Такой вот простенький незатейливый кинжальчик, лезвие едва ли с ладонь длинной, но с глубоким вырезом для стока крови, и единственным крупным аметистом, вделанным в металлическую рукоятку, получил и я.

Там, внизу, отделенные подводным туннелем, угнездились «похитители девственниц», есть только одна возможность незаметно проникнуть внутрь и нанести упреждающий удар, а именно: прямо здесь и сейчас. И сия дорога лежит перед нами.

С первого раза мне не удалось нырнуть достаточно глубоко, да и не хватило дыхания, держась одной рукой за камень, я поднимался к поверхности, когда, стремительно шедшее вниз тело одноклассника, ударило меня, швырнуло, обдирая о шероховатую стену бассейна. Но мне удалось вынырнуть, и вновь, набрав полную грудь воздуха, уйти на дно. Только в этот раз, презрев страх и отвращение, я держал глаза открытыми, и вода была не настолько мутная, что мне удалось разглядеть зияющую в скале вертикальную расщелину.

Вниз, вперед, и снова вверх, я поднимался за спиной товарища, а где-то впереди ждала неизвестность.

Я никогда не был силен в беге, упражнениях по задерживанию дыхания, воздух давно кончился, в голове начал свой смертельный отсчет тяжелый метроном. Вот тогда я отчетливо осознал сейчас, не смотря ни на что, открою рот, чтобы судорожно глотнуть полные легкие воды и останусь тут навсегда. В этот последний миг я и всплыл.

Это был зал темный, но огромный настолько, что я и в полумраке ощутил его величественную необъятность. С потолка спускались лапы лишайника, повсюду гулко хлюпало, орало, мечась эхом по костяным невидимыми сводами, булькало, текло, где-то с шумом выливалось и втягивалось, и над всем этим царил непередаваемый запах. Это была Клоака.

И там давно уже шел бой. Разобраться в происходившем практически не представлялось возможным. Противник был безоружен, но быстр, силен, и одновременно какой-то аморфный, бескостный что ли, но именно он и являлся нашим испытанием, и еще – нас вела в бой благородная ярость.

Меня толкало, вертело, несколько раз брызгала кровь и окатывала теплая жижа, я наносил удары в возникающих из мрака врагов, и тут же проваливался в бездны, то взбирался на крошечные островки режущих пятки камней, чтобы отдышаться. Глубина менялась хаотично, так же, как рознились появлявшиеся и пропадавшие всполохи света и воцарявшийся мрак.

А потом раздался удар гонга и циклопическая крыша начала приподниматься.

– Она открывается! – пробежал чужой благоговейный шепоток с присвистом.