Наш корякский Рембрандт. Мои встречи с человеком и художником Кириллом Васильевичем Килпалиным и мои мимолетние беседы с ним. Эссе о Человеке и его Времени, о себе и нашем с ним Пространстве

– Кто же тот великий судья, что это за всех нас решает?

– И кому дано такой ранжир выстраивать в нашей современной жизни, в только его многотрудной жизни?

– Ведь это в корне не верно, ведь это неправильно, это не естественно и это абсолютно абсурдно!

– Никакой он не №291165, – восклицаю теперь я, -а он номер ПЕРВЫЙ, он ПЕРВЫЙ и он ЕДИСТВЕННЫЙ, рожденный здесь на Камчатке, рожденный этой благодатной и богатой на минералы и на таланты людские Камчатской землею, хоженой ранее и самим великим и знаменитым нашим русским Крашенинниковым С.П. и многими другими русскими исследователями и первопроходцами, он фактически ПЕРВЫЙ среди здешних нымылан, среди всех камчатских коряков в бывшем СССР и в нынешней Великой России, он ПЕРВЫЙ такой уникальный народный самородок, такой народный драгоценный слиток и такой сплав таланта, и невероятного мужества, и невероятной настойчивости к жизни и неимоверного упорства в достижении поставленной им же для себя великой цели, и никакой он не №291165, это ведь просто кощунственно, художников, их уникальный и не повторимый талант еще и пронумеровать, и выдавать им эти абстрактные удостоверения и с абстрактными какими то цифрами их номеров, как и те цифры, которыми я пишу этот текст, а ведь это просто информационные нолики и единицы, с которых складывается этот незамысловатый великий текст о нём, о его страданиях и о его уникальной жизни, а ведь затем видим мы и понимаем наш с Вами разговор, Это ведь кощунственно так унижать, так надсмехаться над человеком и одновременно художником, занумеровав его за № 291165, что только на закате его жизни его начали едва признавать, и когда уже сегодня вижу, когда тому же молодому Николаю Баскову в его то 25 лет по воле кого-то влиятельного мужа из Министерства Культуры или их той же Государственной Думы, присваивают сегодня высокое звание Заслуженный артист России, у меня идет настоящая дрожь по всему моему стареющему телу…

– Не рано ли и заслуженный? – с возмущением спрашиваю я, не дожидаясь того справедливого и ясного для меня ответа.

Невероятная дрожь идет по всему моему изболевшемуся по правде жизни телу и от возмущения, и от той несправедливости, и от того непонимания тогда его как настоящего камчатского таланта, как уникального Ветвейваямского самородка, как нымылана уникума, которых история дает так редко, а может быть уже и никогда не даст она их нам…

Дрожь в моём иссушенном за эти долгие года теле от того ясного моего понимания, что мы сегодня и он вчера не могли ведь активно повлиять на само Время и на окружающее нас Пространство, о которых мы говорим с Вами дорогой читатель с первых строк этого эссе, раздумывая одновременно о творце, раздумывая сейчас о великом трудолюбивом художнике и одновременно о том великом его Времени и безмерном его личном Пространстве, которое и его и нас тогда окружало, его и нас оно же то камчатское безмерное Пространство поглощало и легко как некую песчинку перемалывало, превращая в Тихоокеанский береговой песочек, среди которого ох как и трудно найти нам теперь тот один единственный ограненный самородок, чтобы нам теперь найти его среди миллионов и миллиардов мелких крупинок и крупиночек, тот ограненный и тот драгоценный алмаз, который и был спрятан самим Вечным Временем, как тот его, Кирилла Васильевича клад, еще до сих пор неведомый всем нам его не найденный нами клад, постоянно хранящийся и находящийся ведь именно в его трепетной груди, в его изболевшемся и в его исстрадавшемся по признанию нами и обществом натруженном сердце.