Фантасма. Повести и рассказы

– Да ты не скрывай от меня, я хозяйке ничего не скажу. Я же видел, что вас двое было. Меня не пррроведёшь.

– Это тебя надо психиатру показать, если двоиться стало. Галлюцинировать начинаешь?

– Что-что? – не понял Феоктист.

– Что слышал. – Самсонов начинал нервничать. «Да-а, видок у меня неважный», – посмотрев на себя в зеркало, заметил он. Поставил кипятить воду для чая.

Настроение было на нуле. Слабость в теле после димедрола не позволила ему сделать утреннюю зарядку. Дрожа всем телом, кое-как умылся ледяной колодезной водой. За чаем попугай напомнил про обещание, – насчёт колбасы, на что Самсонов ответил, что он всегда сдерживает свои обещания.

Утреннее ласковое солнышко настроение в лучшую сторону не прибавило. Щебетавшие птицы не ласкали слух. Войдя в магазин, Виктор Сергеевич встал в длинную очередь, чтобы сдержать своё слово перед Феоктистом. Он стоял долго и упорно с шумом в голове и со слабостью в коленках. Купив килограмм «любительской», вспотевший, он выбрался на улицу. Хотел, было, погулять по посёлку, но передумал. Решил полежать в кровати, отдохнуть.

Феоктист с аппетитом уплетал колбасу и с набитым клювом делился своими соображениями насчет сюжета детектива. Самсонов лежал поверх одеяла и тоже жевал «любительскую», но его мысли кружились вокруг обступивших его странных обстоятельств. Январь сидел возле пустой кастрюли и, вздыхая, смотрел на неё печальными разноцветными глазами. На душе Виктора Сергеевича тоже было печально. Его безразличный взгляд застыл в одной точке на грубо выкрашенном потолке. Захотелось домой. Загрустил по Клавдии так, что даже проронил скупую слезу.

В дверь тихо постучали.

– Да-да, входите.

Вошёл худой человек, лет сорока, с синими болезненными кругами вокруг глаз. На нём была помятая, выгоревшая рубашка, застёгнутая до последней верхней пуговицы. Такие же выгоревшие спортивные трикотажные брюки, вытянутые на коленках. На ногах – полуразвалившиеся красные кеды огромного размера. На голове – странно выстриженные волосы.

– А где мама? – спросил человек.

– Какая мама? – не понял Самсонов, с интересом разглядывая незнакомца.

– Моя мама.

– Снежана Морозова? Хозяйка дома?

– Ага, – ответил тот, то и дело, застёгивая и расстёгивая одну и ту же пуговицу на рубашке.

– Вы её сын? – спросил Виктор Сергеевич, в уме прикидывая, почему ж так молодо выглядит Морозова?

– Нет, она моя мама. А там ещё двое со мной, они тоже к маме пришли. Можно закурить? – спросил незнакомец, показывая на сигареты.

– Пожалуйста, курите.

Тот подкурил фильтр и жадно затянулся.

– Хороший табак, из Японии привёз?

– Нет, я не был в Японии, позавчера в магазине купил, «Золотой пляж» называется, разве не видите? – раздражаясь, ответил Виктор Сергеевич.

– Вижу, – ответил человек. – но я не верю в то, что написано, потому и читать разучился.

Самсонов подумал, что его разыгрывают, но было непонятно, почему этот незнакомец решил вдруг над ним поиздеваться. «Ничего себе, сынок», – мелькнуло в голове. «На вид – ровесник своей матери».

– Мы будем там внизу жить, – сказал человек, постучав ногой об пол. – Будем свою маму дожидаться. Когда она придёт?

– Она уехала к сестре на север и приедет в начале зимы.

– О-о, так это ж скоро. Посидим, подождём. Хочешь, посидим вместе?

– Так я сказал, в начале зимы, – округлив глаза, повторил Виктор Сергеевич.

– Ну и что, ведь зима короткая, – горячо возразил незнакомец, так же удивлённо уставившись на Самсонова.

– К чему эти штучки, гражданин? Если вы – сынок хозяйки, то это не значит, что со мной можно так шутить.

– А в Японии все так разговаривают и не обижаются. Я вчера чуть не попал в Японию, это тут, недалеко, но там никто не обижается. Честное пионерское. И человек, встав по стойке смирно, отдал пионерский салют. – Пойдём, познакомлю с моими братьями.

Виктор Сергеевич нехотя сунул ноги в тапочки и поплёлся за ним. «Ну и сынок, сумасшедший какой-то». Спустившись с лестницы, он увидел ещё двоих. Они молча крепко пожимали друг другу руки.

– Что они делают? – спросил Самсонов.

– Знакомятся.

– Братья, и знакомятся?

– Пока сюда добирались, вот они и позабыли друг друга, а теперь вот знакомятся. Да, чуть не забыл, меня зовут Ваня. А тебя не Ваней зовут?

– Нет, я Виктор Самсонов. Почему я должен быть Ваней.

Манера поведения Вани всё больше и больше начинала раздражать Виктора Сергеевича. «Ведёт себя так, как будто перед ним мальчишка».

– Лома, – сказал один из двух, стеснительно опустив глаза. Он протянул Самсонову свою узкую, бледную ладошку.

– Что-что? – не понял тот.

– Лома, – ещё более сконфузившись, пролепетал незнакомец.

– Да Рома он, – пояснил Ваня.

Теперь стало понятно, что худенький, стеснительный человек, лет тридцати, не выговаривал букву «р».

– Виктор Самсонов, – неохотно представился он, пожимая мягкую, потную ладошку. Третий незнакомец сказал, что забыл своё имя и как только вспомнит, обязательно его назовёт.

– Мне, кажется, его зовут Аполлоном, или Апостолом, – шепнул на ухо Ваня, – но парень он хороший.

Виктор Сергеевич никогда не встречал людей, которые забывали бы свои имена. «Это просто, какая – то галиматья, – брат не знает, как зовут его брата. Видимо решили меня разыграть». Тот, который Аполлон или Апостол, уж никак не мог претендовать на роль сына Морозовой. – Это был крупный мужчина, правда, не пожилого возраста, с крупным мясистым лицом, на котором было уделено много места для розоватого кабаньего носа. На рыжей голове, подстриженной под «полубокс», довольно отчётливо выделялись неровности черепной коробки. Он был одет в женскую кофточку в горошек с короткими рукавами и с выточками, казалось, что кофточка на нём вот-вот разойдётся по швам. Защитного цвета галифе и резиновые калоши дополняли композицию его «наряда».

«Откуда вдруг взялись, эти странные сыночки? Хозяйка не говорила о них ничего, наверняка скрывала. А может они – приёмные? Да и как мать она для них молода, особенно для этого рыжего сыночка и Вани.

– А здесь волков нет? – робко спросил Рома, – показывая в сторону болота.

– Нет, – неуверенно ответил Самсонов, – откуда им здесь взяться.

– Вам холошо, вы высоко живёте, вас бандитам тлуднее убить. А нас могут ночью пелебить, потому что мы внизу будем жить. Возьмите меня к себе, я не буду баловаться. А если, вдлуг чё, то можете и лемнём, я не обижусь. Возьмите, а? – и Рома с надеждой заглянул в глаза Виктора Сергеевича.

Ответ последовал такой: