Фантасма. Повести и рассказы

Дети лежали на животиках на берегу моря, и шлёпая ножками о набегающую волну, строили перед своими носами замысловатые песчаные замки. Четверо парней раскачивали над водой длинноногую визжащую рыжую девицу. Они дружно забросили её в воду, и та сразу притихла. Раскалённая галька жгла ступни желающим пойти охладиться в водичке. Они смешно поджимали ноги, и не выдержав, с воплями, вприпрыжку, бежали до самого Чёрного моря. Прошёл трёхпалубный прогулочный теплоход и все загорающие, в предчувствии большой волны, словно сговорившись, разом поползли в воду.

Виктор Сергеевич проглотил слюну, когда рядом стали ломать варёную курицу и нарезать колбасу. Он поспешно оделся и помчался в ближайшее кафе. Взял комплексный обед, который, на его взгляд, оказался прямо-таки съедобным. Плотненько пообедав, посидел на лавочке в тенистой аллее возле кафе.

Самсонов с детства любил стрелять в тире. И сейчас, зайдя в него, купил двадцать зарядов. Рядом, стрелял упитанный малец лет десяти. Позади него в покорном ожидании стояла, видимо, его бабушка – пышная толстощёкая дама в белой панаме и в огромных шортах.

По логике её шорты должны были вот-вот пойти по швам, потому, что они не были предусмотрены для такого изобилия человеческой массы. Малец, целясь, поправлял сползавшие на нос очки с толстыми линзами и, зажмурившись, давил на спусковой курок. Раздавался выстрел, от чего дама в шортах издавала поросячий, восторженный возглас и театрально хлопала в пухлые ладошки. И так повторялось после каждого выстрела. Хозяин тира несколько раз просил мальчика не целиться в него, а целиться в фигурки на стенде.

Самсонов, получив винтовку с прицелом «под яблочко», занял боевую позицию. Два раза сбил зелёного попугая, так как его прицельный пятачок был крупнее остальных. Три раза пытался сбить самолёт, который, при падении должен «взрываться», но, решив зря не портить патронов, открыл ожесточённый огонь по тому же самому зелёному попугаю. Тирщик с ватой в ушах уже дремал на своём стуле. Отстрелявшись, Виктор Сергеевич продолжил приём солнечных ванн на пляже. Закончив с ваннами и покушав в том же кафе, он направился домой. По дороге, он мысленно настраивал себя на предстоящую работу по созданию сенсационного детектива.

Наступающий вечер напомнил о себе резким спадом дневной духоты. Застывший знойный воздух быстро заполнился свежестью, и укрывшиеся от жары птицы стали вылетать на воздушную вечернюю прогулку. Белохвостая сорока, прилепившись на кончике колодезного журавля, так растрещалась, что Самсонов не выдержал и запустил в неё большим земляным комом. Та, на лету, оборачиваясь в его сторону, выпалила на сорочином языке, видимо, какие-то ругательства.

– Растрещалась тут, – пробурчал Виктор Сергеевич, поднимаясь по ступенькам лестницы.

Самсонов хотел, было, покормить Феоктиста, но колбасы в холодильнике не оказалось. Потом, заметив в клетке остатки от ливерной, он пришёл в изумление. «Как же он смог её стащить? Может, клетку наловчился открывать?

И надо ж, целый килограмм колбасы заглотил», – размышлял он.

Осмотрев клетку со всех сторон, он удивился ещё больше, – «тут её и человеку не открыть».

– Как же ты умудрился колбасу своровать? – спросил у Феоктиста Самсонов.

– Не воррровал, сам давал.

– А ты оказывается и врун.

– Не врррун, не врррун, сам давал.

– Но ладно, дятел, от тебя правды не добьёшься.

Как оказались остатки колбасы в клетке? – Это для Виктора Сергеевича так и осталось загадкой. «Уж не возвращалась ли хозяйка? Может быть, у неё есть второй ключ?» И решив, что так вполне могло и быть, он не стал зря ломать себе голову на эту тему. Но прожорливость Феоктиста не переставала удивлять Самсонова. – «Надо ж, целый килограмм сожрал. Скажи, ведь никто не поверит».

Виктор Сергеевич переоделся. На улице начинало темнеть, и он включил свет. Сел на стул, но сразу почувствовал, что на этом стуле сидеть не комфортно и потому заменил его на другой. Он вставил чистый лист в машинку и начал печатать: «Виктор Самсонов». (Название пропустил). «Роман – детектив». Ниже – «Крым. Посёлок Планерское». Вернувшись к названию, задумался: «Хотя бы от него оттолкнуться».

– «Крррымский Варрриант», – неожиданно выпалил Феоктист. Автор будущего произведения хотел было отругать его за болтовню, но потом, задумавшись, про себя отметил: «А что, – неплохая мысль».

– «Крымский вариант», говоришь? Так и напечатаем: «Крымский Вариант». Почаще б так подсказывал, я тебя такой бы колбасой кормил…

Попугай быстренько сообразил что к чему и ответил, что он вполне согласен, но попросил показать колбасу. Узнав, что её нет, он напомнил про соловья, которого баснями не кормят. Виктор Сергеевич дал ему честное слово, что завтра с утра непременно купит хорошей колбасы. Феоктист решился поверить на слово и согласился принять участие в создании детектива.

Писатель сначала удивился неестественной словоохотливости попугая, но, вспомнив про вчерашнее «яблочко» и про то, что, как и люди, птицы могут быть вундеркиндами, где-то стал соглашаться с его фантастическими птичьими способностями.

– Пиши, – сосредоточившись, сказал попугай.

Писатель весь обратился в слух и поднял руки над пишущей машинкой, как пианист в ожидании взмаха дирижера.

– Ррровно в полночь человек в черррном вышел из подъезда.

Самсонов ударил в клавиши. – Зазвучали первые тревожные нотки будущего произведения.

– Деррржа пррравую ррруку в карррмане, он затаился в кустах около соседнего дома.

Щёлкала пишущая машинка. Феоктист медленно и разборчиво диктовал текст. Иногда писатель пытался не соглашаться с Феоктистом, но тот начинал обижаться и шумно сопеть носом. Самсонов пообещал, что больше не будет влезать в сюжет, и по возможности не влезал. Старался печатать без ошибок. Феоктист в самом начале детектива вставил кровавое убийство. Убивали долго и упорно, до тех пор, пока жертва не перестала кричать и дышать.

События разворачивались невероятно напряжённо и таинственно. Печатая, Самсонов иногда изумлённо поднимал брови, тем самым, показывая, что он восхищён внезапным поворотом мысли. «Неплохо бы такого башковитого попугайчика заиметь, ведь с ним таких гор можно наворотить». – Мелькнула в голове коммерческая идея.

Часов в двенадцать ночи у писателя стали тяжелеть веки. От невнимательности начали появляться нелепые ошибки.

– На сегодня хватит, – сказал он, позёвывая. – Пора отдыхать. Впереди ещё целый месяц работы.

Феоктист спросил:

– Можно попррробовать на машинке?

Но Виктор Сергеевич отказал, пояснив, что на машинке печатать разрешается только людям. Попугай обиженно отвернулся.

Самсонов съел две конфеты с хлебом, постелил кровать, разделся, выключил свет и, воодушевлённый творческим успехом, юркнул под одеяло. Феоктист, ощутив подступившее одиночество, начал рассказывать какую-то историю, которая приключилась с ним ещё в прошлом веке, а Виктор Сергеевич под монотонный голос попугая, незаметно провалился в сон.

Минут через десять сознание чётко ощутило приближение сновидения. Боясь разбудить спящего, не спящий встал, легко отделившись от спящего, как бы, вышел из него. Постоял, к чему-то прислушиваясь. Подойдя к двери, осторожно открыл её. В комнату вошёл большой белый кот. У порога он немного постоял, осмотрелся, и ленивой походкой проследовал к столу. Не спящий зажёг керосиновую лампу. Январь, крутя головой, озирался, делая вид, что здесь оказался впервые. Самсонов бросил ему кусок хлеба. Тот брезгливо посмотрел на подачку и ловко отфутболил её передней лапой. Потом он запрыгнул на стул и стал приводить в порядок свою усатую морду. Январь лизал алым языком лапу, а потом старательно тёр ею свои пушистые щёки.

Не спящий осторожно поправил одеяло, сползшее со спящего. Затем внимательно посмотрев на свою другую половину, вдруг заметил, что перед ним лежит человек с незнакомым ему лицом. Он хотел, было, его разбудить и прогнать из дома, но передумал: «Я ведь во сне, а во сне, наверное, всякое может быть. Может быть, это я и есть».

Кот удивлённо посмотрел на незнакомца – чудака, который, стоя на коленях, сосредоточенно рассматривал лежащего в постели человека.

– Давай картошку варить, – вдруг услышал Самсонов. Нет, он не услышал, а почувствовал чей-то голос. Испуганно обернувшись, он увидел огромные раскосые кошачьи глаза.

– Спокойно, это я говорю. Не удивляйся, я разговариваю глазами, это куда удобнее, чем болтать языком, – говорил его взгляд. – Не обращай внимания, что при моей речи рот не открывается, скоро привыкнешь. Я, вообще-то, иногда не прочь поболтать с человеками. Так что можешь, смело разговаривать, как бы сам с собой, а потом, как я говорил, привыкнешь.

– Как тебя зовут? – спросили хитроватые кошачьи глаза.

– Виктор Сергеевич Самсонов, – одиноко прозвучал его сдавленный голос.

– Значит Виктор. Меня зовут Январь, – представился кот.

По началу Самсонов ловил себя на том, что разговаривает сам с собой, но с каждым разом, внимательнее всматриваясь в раскосые глаза кота, убеждался, что глаза посылают ему информацию, как бы, говорят понятным, но неслышным для его уха «языком». Такого способа общения человека с котом Виктор Сергеевич никогда не знал и некоторое время в этой «игре» чувствовал себя неуверенно, как новичок.

– Виктор, давай картошки сварим, – предложил Январь. Тому так не хотелось возиться с картошкой, но, ощутив подступивший голод, принялся за приготовление. Промывая клубни, он думал о Снежане, сейчас ему так её не хватало. Вспомнилось сладкое вино, красное и непрозрачное. Захотелось выпить. Захотелось ощутить таинственной прохлады её рук. Захотелось неземной теплоты её тела. Оторвавшись от сладостных мечтаний, Виктор Сергеевич заметил, что кот запросто расхаживает по комнате на задних лапах. Удивился, но, вспомнив про цирк, почему-то спросил:

– Давно научился на задних-то?..

– Да уж давненько. Сначала долго не получалось, равновесие не мог удержать, а теперь вот, как на четырёх, так и на двух. А ты на четырёх можешь?

Самсонов тихонько хихикнул в кулак. Проснулся Феоктист. Потирая крыльями заспанные глаза, обратился к полуночнику:

– Ты с кем разговаррриваешь?

– С котом, – ответил тот, показывая на кота.

– А в кррровати кто? Любовница?