Фантасма. Повести и рассказы

«Писатель» посмотрел на попугая сонными глазами и пообещал ему половину будущего гонорара. Но Феоктист сказал, что если бы гонорар выглядел не в виде денег, а в виде колбасы, то был бы очень доволен таким вознаграждением. И тот пообещал ему 25 кг. «Любительской». Попугай радостно захлопал крыльями, тем самым бурно выражая свою благодарность. Порывался даже расцеловать Самсонова.

Виктор Сергеевич удивлялся, что, так называемые, сыночки за эти три дня ни разу не попадались ему на глаза, за исключением глаз Ромы, которые всё это время он видел, проходя мимо их окна. «Что они там засели, может, прячутся от кого-то?»

Ровно в ноль часов, лёжа в постели, Самсонов думал о том, о сём. Рядом на стуле лежали спасительные таблетки снотворного, так, на всякий случай. Феоктист с закрытым клювом, тихонько напевал что-то грустное на иностранном языке, похожим на китайский. Монотонно урчал старенький холодильник «Саратов». Внизу не спали. Там о чём-то в полголоса возбуждённо говорили. Кто-то шумно шмыгал носом и всхлипывал. «Чего им не спится?» Вскоре Виктор Сергеевич стал разбирать некоторые слова и фразы из их полуночного разговора. Когда попугай перестал гундосить и заснул, Самсонов полностью обратился в слух и начал непроизвольно подслушивать. Человеческое любопытство, – ничего тут не поделаешь.

Снизу доносилось:

– Ваську надо украсть, а то его зарежут и поделят.

Самсонов по голосам определял, кто говорит. «Это Ваня».

– … он наш брат, – продолжал Ваня, – и мы должны его честно разделить между собой. Рома, всхлипывая, лепетал про свой страх при виде крови и предупреждал, что при разделе брата будет сидеть под кроватью, закутавшись с головой под одеялом.

– Когда его будут резать? – прозвучал простуженный голос Аполлона.

– Точно не знаю. Из Японии сказали то ли позавчера, то ли послезавтра на рассвете, на зорьке. Они ему укол сделают. У врачей ножики знаешь, какие острые? Чик-чик и готово. Вот они и оформили его в хирургию, потому, что он золотой. Хитрые. Я же с ним в одной палате лежал, он мне во всём признался.

– Да, столько золота упускать нельзя, – рассудил Аполлон.

– Завтра днём потренируемся, а в ночь пойдем на «дело».

На «дело» Рому решили не брать. Решили привязать его к кровати и закрыть на замок, а то может всю операцию провалить со страху.

По спине Виктора Сергеевича пробежал жутковатый холодок. Подслушанный им диалог ввёл его в жуткое состояние. Стало страшно. Он, дрожа всем телом, сжался в комок. «Кого воровать? Кого будут резать? Какие врачи? Какой золотой брат Вася? Или я схожу с ума или они…»

А братья тем временем продолжали свой разговор:

– Его лучше распилить, ножом будет долго, – рассуждал Ваня.

– Но он будет кличать и плакать, – сквозь слёзы картавил Рома. – Дядька навелху всё услышит.

– При распиле мы ему рот заткнём, не пикнет. Пилу я нашёл, под диваном, удобная, с деревянной рукояткой. Голову-то сразу отпилим, тогда ему нечем будет кричать, – хохотнув, продолжал Ваня.

– Жалко лезать Васю, он ведь живой, – не переставая рыдать, возражал Рома.

– Если не мы, то они это сделают. Пусть лучше мы будем богатыми, с нами тогда здороваться станут. А нашей маме золотую руку оставим, на память, – многозначительно заявил Ваня.

– В холодильник положим, – предложил Аполлон.

– Золото не портится, – пояснил Ваня.

– А может он не золотой, а подделка? – Это был голос Аполлона. – Нет, он сам говорил, что он золотой, я же с ним в одной палате лежал. Васёк – мужик честный. Сказал золотой, значит золотой. Недаром он всех боялся, прятался постоянно. Какие-то люди так и ходили за ним по пятам, по ночам в окна залезали и с ножами подкрадывались к его постели. Это он так рассказывал. Жалко конечно пилить, но если не мы, то хирурги его раз-два и готово. – Достаточно возбуждённо говорил Ваня.

– А мне не жалко. Я раньше плотником работал и когда пилил, жалко не было. Даже интересно Ваську попилить, потому что он не деревянный. Главное, что бы ножовку не затупить, а то мама будит ругаться, – продолжил Аполлон.

– А тебе надо золота? – спросил Ваня.

– Если мизинец дадите, возьму. На облучальное кольцо, – ответил Рома.

– Ладно, дадим большой палец от ноги, тебе и невесте на кольца хватит. Когда свадьба то, – спросил Ваня.

– Когда большим стану, – ответил Рома.

Самсонов обливался холодным потом. В висках стучало, сердце ухало. Не хватало воздуха. Нащупав на стуле таблетки, дрожащими руками стал вырывать их из упаковки. «Садисты, убийцы, головорезы. Нет, это на спектакль не похоже. Они собираются распилить человека. Может быть у меня бред? Бывает же, в бреду слышатся всякие голоса. Может, эти сыночки спят сейчас без задних ног, а я тут потихоньку схожу с ума. Смотри, Феоктист-то вон спит и ничего ему не мерещится. Нет, это я заболел. Разве люди могут всерьёз говорить о таких чудовищных садистских вещах?»

Снотворное начинало действовать, и Виктор Сергеевич уже не вникал в смысл только что подслушанного разговора. Он даже улыбнулся, успокоившись от своего открытия, что он несомненно болен. Ну, а «кровавый заговор», – это не что иное, как слуховые галлюцинации. Сон подбирался незаметно и исцеляюще воздействовал на «больного».

Наконец-то не спящая половина, облегчённо вздохнув, освободилась от заснувшей половины. Не спящий, с большим вниманием стал продолжать слушать разговор, доносившийся снизу. То, что услышал тот Самсонов, этот хорошо помнил. Он не дрожал от страха и не обливался в ужасе холодным потом. Слушал, стоя на коленях, приложив ухо к полу. «Если верить их словам, то как-то надо предотвратить это задуманное преступление. Но как? Пойти в милицию? Но ведь я во сне и мне не поверят. Надо поговорить с Январём, может вдвоём что-нибудь и придумаем.» – Рассуждал Самсонов.

Он вышел на лестницу и увидел там Января. Тот о чём-то мило беседовал с худенькой рыженькой кошечкой.

– Пойдём, поговорить надо, – махнул ему рукой Виктор Сергеевич.

– Подожди Виктор, вот выясню тут некоторые вопросики…. Иди, я сейчас приду. Постучу тогда, – ответил он глазами.

– Только не громко, а то разбудишь того.

– Ладно, – кивнул головой Январь и стал продолжать беседу с рыжей подругой, положив большую лапу на её худенькое плечико.

Самсонов посмотрел на них и с нежностью подумал о Снежане, вспомнил её горячее дыхание, нежную прохладу её тонких изящных пальцев, и сказочную ночь, разбавленную красным, чудодейственным вином.

Разговор внизу прекратился. Было слышно похрапывание и тихий плач Ромы, сопровождаемый одним и тем же словом: «стлашно, стлашно…, ой как стлашно».

«Они сумасшедшие», – размышлял Самсонов, – «самые, что ни на есть. И как могла поверить моя вторая половина, что они являются сыновьями Морозовой? Подслушал бред умалишённых и сразу же прикинулся больным, словно сам такой же. А ведь эти придурки всё могут сделать. Могут и какого-то Васю распилить, запросто. И вообще, от них всё что угодно можно ожидать. Они-то пребывают совсем не во сне, они реально существуют, наяву. Эх, бедный Вася, если ты, конечно, существуешь, знал бы ты, что тебе готовят твои братики. Разбогатеть захотели, придурки. Даже пилу приготовили. Да уж, – аварийные человечки с потерянными рассудками».

В дверь тихо постучал Январь. Открыв, Виктор Сергеевич стал шёпотом рассказывать ему об услышанном заговоре дураков, о предстоящем кровопролитии. Кошачья душа у Января оказалась вполне человечной, он тоже стал ломать себе голову, как спасти выбранную сумасшедшими жертву, – человека по имени Вася.

– Если Васю привезут сюда, его надо выкрасть. Распиливать его они сразу не станут, будут ждать, пока ты куда-нибудь не уйдёшь, – кумекал кот. – Я днём войду к ним в комнату и спрячусь там. Когда они уснут, открою задвижки. Не беспокойся, сил хватит. И вот тогда, тебе, Виктор, надо тихонько выкрасть этого самого золотого Васю. Потом его надо хорошенько припрятать и ждать, пока уберётся эта «троица». Можно было б и в милицию заявить, но я же кот, а котам органы не верят, сам понимаешь, а тебе уж, тем более, ты же во сне блуждаешь. Может тот сможет помочь? – Январь показал на спящего.

– Не знаю, – пожал плечами Самсонов. – Нам главное, что бы он спал в ту самую роковую ночь. Если он не заснёт, то я не проявлюсь, понимаешь, и мы тогда не сможем помочь бедняге ни в чём. Распилят, как пить дать, распилят.

Виктор и Январь до мельчайших деталей разработали план похищения Васи. Но у трёх братанов тоже был план похищения того же самого Васи из-за стен больницы. Если бы Вася знал, что ему готовят эти три придурка, то он, наверняка, со страху удавился бы в своей палате.

Самсонов отварил коту три большие картофелины. Тот дул на горячую картошку, смешно вытянув губы в трубочку, и был похож на склонившуюся над столом некую полуночную таинственность с разноцветными хитроватыми глазами. Слегка колыхалось пламя на фитиле керосиновой лампы. Тень, падавшая от Января, была причудливой и длинноухой. Она висела над ним на потолке, придавая обыкновенному коту некоторое величие и могущество. Этажом ниже, пошмыгивая носом, также продолжал тихонько плакать Рома. За окном поскрипывали сонные деревья, они пробуждались от порыва ночного ветерка и, лениво пошелестев листвой, замирали вновь. Когда старенький холодильник, громыхая, автоматически отключался, то Январь недовольно косился на него, как на одушевлённый предмет. Тень от Феоктиста тоже выглядела внушительно. Можно было подумать, что в клетке сидит не хилый старый и психованный попугай, а могучий горный орёл. Январь спросил:

– Ты хорошо дерёшься?

– Думаю, что нет. Не приходилось как-то…. А зачем это?

– Ну, что ты, Виктор, надо уметь драться. Кто его знает, может завтра придётся, – уплетая картошку, и шевеля усами, сказал кот. – Мои предки когда-то дикими были и для людей были иногда опасны. Теперешние домашние коты им в подмётки не сгодились бы. Что такое домашний кот? – пнут ногой ни за что, или это слово противное «брысь», терпеть не могу его. А вот мой предок не стерпел бы, как вцепился бы в затылок, как запустил бы свои когти под кожу, как вгрызся б в макушку обидчика своими острыми зубами, то считай ему и крышка. Между прочим, я тоже так могу. Продемонстрировать? Подставь голову, я покажу как это делается.

Самсонов испуганно посмотрел на Января, и на всякий случай, отодвинулся от него подальше.

– Шутка. Коты ведь тоже умеют шутить и даже тонко. —

Его глаза хитровато сощурились.

– Я бы не сказал, что шутка тонкая, но где-то, оригинальная, – неохотно согласился Виктор, оказавшись в неловком положении.