День восьмой. Том второй

– Дуракам счастье, – кротко вздохнула в ответ её собеседница.

– Они специально выделывались, – бросила Брайцева. – А Немка, сучка, думает, наверно, что никто не видел, как она глазками перед этой прачкой сверкала.

– Прачка-то прачкой, – рассудительно сказала Надя, – а муж у неё, говорят, новый русский.

– Кто говорит? Тут её никто не знает. Эти слухи могла пустить она сама и никто больше. Муж у неё новый русский… Фигушки, а не новый русский! Тогда бы она поломойкой не работала, а дома бы сидела.

Они удалились. Ирина, остановившаяся за углом, пошла дальше, криво улыбаясь. Она испытала приступ мстительного удовлетворения.

Конечно, кому они такие нужны. Брайцева – крайне неприятная внешне, подлая и вечно всем недовольная. Кому она может понравиться? А Надя хоть и красавица, но у неё на лице написано, какая она вредная и эгоистичная. Вот именно – эгоистичная. Нельзя даже представить себе, как трудно общаться с человеком, который всегда заботится только о себе. И в голове у неё кроме косметики ничего нет.

Только выйдя из спальни, Ирина поняла, почему так разорялась Брайцева: накрывать столы к завтраку заставили аккурат её, хотя именно эта толстая неповоротливая девчонка меньше всего подходила на должность, которая требовала определённой сноровки.

Оля сновала по группе с такой недовольной гримасой на лице, что казалось будто и цветы в горшках, около которых она проходила, съёживались и увядали.

Ирина не смогла удержаться от кривоватой ухмылки. Хорошо было бы, подумала она, если бы Брайцева теперь осталась вечной дежурной, как в своё время была сама Ирина.

Оля почувствовала, что на неё кто-то смотрит, и подняла взгляд. Ирина поспешила скрыться в умывальнике. Ещё не хватало, чтобы та решила, что Ирина сейчас продолжит за неё.

В умывальнике никого не было, только в дальнем углу низко над раковиной склонилась Вика. Она застыла в неудобной напряжённой позе. Перед ней на полу валялся колпачок от зубной пасты и сломанная зубная щётка. Ирина подбежала ближе: лицо девочки было мокрым от слёз.

– Вика, тебя кто-то обидел? – Присела она на корточки, снизу вверх заглядывая в лицо своей маленькой подруге. Она даже не спросила, кто именно и каким образом: это не имело значения. – Ты самое главное не волнуйся, – шёпотом принялась уговаривать она. – Потерпи. Немножечко уже осталось. До обеда. Нас сегодня забирают отсюда, а они все остаются, поэтому они и злятся. Не будешь больше плакать? А то тётя Лена посмотрит, что ты такая плакса и не возьмёт тебя. (Вика недоверчиво посмотрела на неё, тут же перестав плакать) Это я шучу, – поспешно поправилась Ирина. – Но всё равно плакать не надо. Зачем? Уже сегодня вечером у нас будут самые настоящие папа и мама. Хочешь?

– Ага. – Теперь Вика уже улыбалась, но глаза её всё ещё были мокрыми от недавних слёз.

– Вот и хорошо. Видишь какая ты умница.

Ирина подняла глаза и случайно наткнулась взглядом на висящие в ряд полотенца. Подчиняясь внезапному порыву, она отпустила руку Вики, подскочила к вешалкам, сорвала с первых попавшихся крючков несколько полотенец, а потом принялась распахивать двери туалетных кабинок и с остервенением запихивать хрустящую вафельную ткань в унитазы, как можно глубже, чтобы потом сверху ничего не было видно. Закончив, чуть запыхавшаяся, она вернулась к Вике. Та, донельзя испуганная, большими и круглыми глазами выставилась на свою старшую подругу:

– Зачем это ты?

– Низачем, – мрачно бросила Ирина. – Пусть знают. Ур-роды! Только не говори никому, ладно?

– Ага.

Напоследок девочка всё-таки мельком взглянула на себя в зеркало. Синяков с вечера не было – и то было хорошо.

В группе царила довольно напряжённая атмосфера. Ребята, которые в другие дни бегали и кричали, теперь вели себя на удивление тихо; они собирались в крохотные группки по два-три человека, негромко переговаривались между собой и все как один таращились на Ирину с Викой.

Ирина забилась в угол, на своё обычное место, и застыла, опустив глаза в пол. Она страшилась встретиться с кем-нибудь взглядом, а ещё больше боялась увидеть Витю Корнеева. После того, что случилось ночью, она не стала относиться к нему хуже, потому что всё ещё пыталась осознать, как вообще что-то подобное могло произойти. Девочка могла ожидать насилия от кого угодно, от любого мальчишки, но только не от Вити – всё-таки она относилась к нему чуточку лучше, чем к прочим мальчишкам.

Рядом присела на корточки Вика и снизу вверх заглянула в глаза подруге. Ирина тускло улыбнулась.

– Всё в порядке, – одними губами прошептала она. – Уже скоро.

И почувствовала, что по спине у неё пробежали мурашки, словно в группе был сквозняк.

«Уже скоро… Последний день…»

Почему эта мысль всё ещё не может уместиться в её голове?

Людмила Ивановна почему-то не стала учинять разборки по поводу ночного происшествия. Вместо этого перед завтраком она подозвала Ирину к себе.

– Ирочка!

Она тихо подошла к столу и подняла глаза.

– Ирочка, – женщина замолчала, словно не знала, что можно сказать. – У тебя будут очень хорошие родители. Слушайся их. Цени, что они у тебя есть. Твоя мама – она вообще… очень хорошая. Тебе нужно о ней заботиться… А если ты будешь вспоминать наш детский дом, не думай, пожалуйста, ничего плохого. Здесь хорошие дети, только им очень трудно… понимаешь?

– Мне тоже было трудно, – сказала Ирина. – Даже труднее, чем им. А я не стала такой же.

Подчиняясь неожиданному порыву Людмила Ивановна обняла Ирину за плечи и прижала к себе.

– Будь умницей, – прошептала она.

Ирина почувствовала, как у неё на глазах выступают слёзы.

– Буду, – еле слышно пообещала она и постаралась освободиться, но Людмила Ивановна продолжала сжимать её в объятиях, наконец Ирина всё-таки отошла в сторону. Она не хотела плакать на виду у всех.

Начался завтрак.

Девочка уселась на своё привычное место. Когда она увидела, что тарелки на столе расставлены совсем по другому, не так, как их расставляла она сама, девочку даже передёрнуло. Теперь тут всё стало совсем чужим.

За завтраком ей кусок в горло не лез. Ирина размешивала кашу, всеми силами оттягивая тот момент, когда её нужно будет начинать есть, потом отставила тарелку в сторону. Всё это время она исподлобья бросала вокруг настороженные взгляды. Корнеева нигде не было.

Вскоре пришла Ольга Дмитриевна. Пересменка прошла на удивление быстро. Людмила Ивановна, даже не обернувшись в сторону Ирины, вышла из группы, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Ольга Дмитриевна тут же подозвала Ирину к себе. Некоторые из девочек, сидящие поблизости, с напряжённым любопытством принялись наблюдать, что будет дальше.

– Слушай, Соколова, ты же сегодня уже… да?

Ирина широко распахнутыми глазами смотрела на воспитательницу. Женщина дотронулась до её плеча (даже через платье чувствовалось, какие у неё холодные и жёсткие руки)

– Ладно, до свидания. Веди себя хорошо, будь умницей.

Она хотела сказать что-то ещё, но сдержалась, хотела сделать что-то ещё, но только чуть сжала ладонь девочки.

«Наверное, ей не часто приходилось говорить хорошие и тёплые слова, – поняла Ирина, – поэтому она не знает, как это делается».

Ирина вернулась к своему столику, спиной ощущая назойливые взгляды всех присутствующих. Но ей было уже всё равно. Именно сейчас она с отчётливой ясностью ощутила, что уезжает, что это её последний день здесь. Всё вокруг стало настолько чужим, что почти все предметы в группе стали совсем незнакомыми.

Пошли последние часы её детдомовской жизни.

Глава 7

Корнеев заболел. Это стало ясно после того, как в группе появилась Инна Игоревна. Не здороваясь с детьми, как это она делала всегда, женщина прошла в мальчишескую спальню, а уже через минуту вышла оттуда.

– Ничего страшного, – сказала она, – лёгкая простуда. Пусть пока полежит, не трогайте его.