День восьмой. Том первый

Они вышли из спальни, и некоторое время вполголоса разговаривали в группе. Ирина со своего места слышала только звуки голосов, а о чём они говорили – это было неясно. Вскоре мягко закрылась дверь и на лестнице послышались удаляющиеся шаги.

Девочка прижалась ухом к стене.

Хлопнула входная дверь.

Ирина с облегчением откинулась на подушку. Незнакомец внушал ей чувство дискомфорта. С тех пор, как он появился в группе, девочка подсознательно всеми фибрами души желала, чтобы он ушёл.

– Проходи, милая. Осторожно, не споткнись, тут темно.

В ярко освещённом проёме двери показалась Людмила Ивановна, которая вела за собой новенькую. Девочка была худенькой и довольно высокой. Ирина смогла заметить и длинные, распущенные по плечам волосы.

Воспитательница подвела девочку к постели и отпустила её руку, чтобы откинуть одеяло; та так и осталась стоять с безвольно опущенной вниз головой, в неестественной позе, как будто собиралась сделать шаг, но так и не сделала.

– Тебе нужно отдохнуть. Вот твоя постель, ложись. Только сначала разденься. Тебе помочь?

Не дожидаясь ответа, Людмила Ивановна принялась расстёгивать тугие пуговицы на промокшей джинсовой куртке.

Тонкий силуэт девочки в темноте казался Ирине хрупким и почти полупрозрачным. Она даже потёрла глаза.

Людмила Ивановна раздела новенькую, уложила её в постель, накрыла одеялом и присела рядом на краешек кровати, участливым голосом шепча что-то такое, что приходит на ум любой матери у постели больного ребёнка и что потом очень трудно вспомнить.

Девочка накрылась одеялом с головой. Это было первое движение, которое она сделала сама.

– Ты не хочешь сказать, как тебя зовут?

– Нет! – Глухо донеслось из-под одеяла.

Ирина подумала, что ослышалась. Но больше говорить было некому. Это была новенькая.

Воспитательница тоже слегка опешила.

– Что? – Наклонилась она.

Голос её дрогнул.

– Уйдите отсюда! Надоели!

Людмила Ивановна порывисто встала. Резкость этого движения выдала её растерянность.

– Ты умеешь говорить?

– Нет, не умею! – съязвила в ответ девочка. – Вы меня оставите в покое или нет?!

– Ну… ладно, спокойной ночи! – Лицо Людмилы Ивановны было освещено наполовину, и Ирина разглядела, как оно при этих словах странно дёрнулось.

Ирина опомнилась от первого удивления и рассердилась. Мало того, что новенькая оказалась не глухонемой, так она ещё и Людмиле Ивановне нагрубила – самой лучшей воспитательнице в детдоме.

«Нет, она плохая! – Решила Ирина, думая о новенькой. – Ещё похуже некоторых. С чего я решила, что она хорошая? Хорошие сюда редко попадают»

Ирина взглянула на часы, увидела, что уже двадцать минут первого. Она повернулась к стене и попыталась уснуть, но сон упорно не шёл к ней.

«Посмотрим, каково тебе завтра будет! – Подумала девочка, сжимая кулаки. – Все вы сначала такие крутые. Ты ещё не знаешь, какие у нас ребята тут. Мигом тебя приструнят! Людмила Ивановна добрая, она ничего не сделает. А вот придёт завтра Ольга Дмитриевна, и сидеть тебе, милочка, в кабинете директора. Чтобы знала, кого и куда посылать. А Андрей Васильевич с такими разговаривать умеет»

Ирине нравилось слово «милочка», которое Ольга Дмитриевна постоянно употребляла по отношению к провинившимся детям.

В наступившей тишине Ирина слышала, как ворочалась в кресле, пытаясь уснуть, воспитательница, как вдалеке за окном проезжали редкие машины, тихо гудел ветер в вентиляционной решётке.

Но ко всем этим привычным ночным звуком, которые давным-давно превратились в фон, вдруг стали примешиваться какие-то ещё, незнакомые, которых она никогда раньше не слышала. Она приподняла голову, оглядываясь, и вдруг поняла, что звуки доносятся с кровати, где лежит новенькая.

«Она же плачет! – в полном смятении подумала Ирина и почувствовала, как густо краснеет. – Какая же я дура! Чуть что – и сразу готова сделать из человека негодяя. На себя бы посмотрела!»

У неё были основания так думать. Ирина не раз слышала, что, когда её саму только привезли в детский дом, хотя ей было всего три года, она несколько раз сильно укусила за палец воспитательницу, разбила какое-то стекло, переломала игрушки, а на обеде перевернула тарелку с горячим супом на того, кто пытался её накормить.

Новенькая девочка плакала, и Ирина беспокойно заворочалась под одеялом. Ей хотелось хоть как-нибудь ободрить новенькую, хотя бы встать с постели, подойти и погладить по голове – ну, а что ещё можно было сделать? Останавливало только то, что в ответ можно было получить ещё более жестокую отповедь, чем несколько минут назад Людмила Ивановна. Но, даже если этого и не случится, на следующей день новенькой будет неловко от того, что Ирина видела её плачущей, и тогда они уже точно не подружатся.

«Ладно, пусть полежит, успокоится. Бедненькая! Как это плохо – плакать, когда точно знаешь, что никто не придёт, плакать только для себя… И что она такого плохого сказала Людмиле Ивановне? Ничего. Только попросила её уйти. И даже на «Вы» назвала. Немножечко грубо, правда. Но как бы я сама говорила, если бы меня незнакомые люди целый день по городу возили? Вообще бы, наверное, начала ругаться. Вот только я говорить не могу, а вот если бы могла…», – Ирина сама не заметила, как уснула…

Зыбкий туман ползал по городским улицам, размазывая по тёмному от ночной свежести асфальту воспалённо-жёлтые круги фонарей. Иногда на бархатной мгле неба проглядывали редкие звёзды, но тут же гасли. Бесконечная ночь медленно и монотонно тянулась по улицам. Под утро из-за дальней многоэтажки по уже светлеющему небу быстро прокатился бледный, изъеденный оспинами кратеров круг луны…

Глава 4

Ирина привыкла вставать самой первой. Ей не нравилось, когда вокруг суета и много людей.

Кто-то досыпал, кто-то, проснувшись, нежился в постели (как будто за несколько минут, проведённых в кровати, можно было отдохнуть), кто-то просто лежал, чтобы не вскакивать первым.

Девочка расправляла простынь, аккуратно стелила одеяло, делала квадратной подушку (это называлось «отбить»; почему-то всех воспитателей раздражало, когда вместо подушек были бесформенные комки), потом тихонько, на цыпочках, выходила из спальни.

Часы над дверью показывали без четверти семь.

Ирине нравились эти тихие утренние минуты, когда вокруг было темно и тихо. Над входом в спальню вод матовой полусферой горел дежурный фонарь, полоска света пробивалась из-под двери из прихожей, где приводила себя в порядок после сна воспитательница. Вообще-то воспитательницам ночью спать не полагалось, но никто не придерживался этого правила. Да и что тут могло случиться? Если ночью в их спальню пробирался кто-нибудь из мальчишеской половины, то поднимался такой визг, что вскакивали все три этажа.

Все игрушки были аккуратно расставлены по своим местам. Солидно блестя в полумраке глянцевыми обложками и переплётами, на полках стояли пёстрые разнокалиберные книжки. Даже не верилось, что вся эта сказочная волшебная атмосфера скоро нарушится, вспыхнет свет и начнётся обычная утренняя сутолока.

Если её видела воспитательница, Ирина кивком головы здоровалась с ней и послушно шла в умывальник, где включала воду, шумно плескалась, но намыливала себе только кончик носа, потом его вытирала и возвращалась обратно. Если же воспитательницы не было, девочка сразу шла к шкафчику с посудой: умываться она не любила.

По традиции расставлять посуду должен был тот, кто утром появлялся в группе первым. Само собой, никому не хотелось возиться с тарелками, чашками и ложками, и все предпочитали разгладить лишнюю складочку у себя на одеяле, поровней положить подушку или подольше почистить зубы, лишь бы появиться в группе после кого-нибудь. А мальчишки все как один вообще считали обязанность сервировать стол ниже своего достоинства.

Ирина всегда поднималась первой, поэтому расставлять посуду как-то незаметно стало её обязанностью. И даже если девочка по каким-либо причинам задерживалась, то все ждали именно её.

В это утро всё было совсем по-другому: Ирина проспала.

Она проснулась от шума голосов. Вскочила. Начала быстро одеваться. Бросила взгляд на часы: десять минут восьмого.

Ирина лихорадочно быстро оделась и принялась застилать постель. Расправлять простынь уже не было времени, пришлось просто накинуть одеяло, покрывало, бросить на место подушку и придать этому слабое подобие порядка.

Заправить её можно будет потом, после завтрака.

Тут и думать не надо: тарелки по столам, конечно, никто не расставил – все ждут Ирину, будто она им обязана каждый день на стол накрывать!