День восьмой. Том первый

Детей не могли обмануть ни постоянные улыбки, ни приветливые жесты, ни вот эти обращения: «Олечка», «Людмила Ивановна» (на «Вы»! ) – по многочисленным мелким признакам, которые просто лезли в глаза, все дети точно знали, что их наставницы испытывают друг к другу взаимную неприязнь, причём виновата была всё-таки большей частью Ольга Дмитриевна. Хотя так же поступала и Людмила Ивановна, наверное, просто как старая женщина недолюбливает молодую.

Однако явно эта вражда до сих пор никогда не выражалась.

Ирина не могла понять, что такого страшного произошло: ну, подумаешь, такого – в спальню пустили переночевать новенькую девочку. Правда, без разрешения Андрея Васильевича… Неужели это так серьёзно? Теперь, наверное, у Людмилы Ивановны настроение испортиться надолго.

Ирина сама чуть не расплакалась от расстройства. И кто сказал, что всё хорошо? Это оказалось на редкость неудачное утро! У Ольги Дмитриевны, скорее всего, не хватит терпения дождаться, пока новенькая проснётся, она разбудит её сама, потом ещё позовёт Андрея Васильевича и начнётся сутолока.

«И всё это обязательно должно было случиться в мой день рождения! – Ирина мрачно черпала ложку за ложкой, не замечая этого. – Не вчера, не позавчера, не три дня назад, ни даже завтра, а именно сегодня!… Как бы Людмилу Ивановну вообще не уволили отсюда. Ольга Дмитриевна за неё ведь заступаться перед директором не будет, наоборот, понаговорит всяких гадостей. А Андрей Васильевич, конечно, Ольгу Дмитриевну будет слушать, она у него на хорошем счету, постоянно нас по музеям водит, на концерты всякие, в кино, в церковь, один раз даже в театре были… Как же он её однажды назвал? „Самый активный педагог“… Фу, слово-то какое паршивое – педагог… С Ольгой Дмитриевной, конечно, интереснее, но Людмила Ивановна всё-таки лучше. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы у неё всё было в порядке?»

Завтрак заканчивался.

Вскоре Ольга Дмитриевна на цыпочках вышла из спальни и аккуратно прикрыла за собой дверь.

«Молодец, не разбудила», – успокоилась Ирина.

– Соколова!

Она была настолько занята своими мыслями, что не сразу поняла, что зовут её. Застигнутая врасплох, девочка большими испуганными глазами воззрилась на воспитательницу.

– Соколова, почему постель неаккуратно заправлена?

Про кровать Ирина совсем забыла. Если бы она умела говорить, то, конечно, сказала бы, что сегодня проспала, что хотела заправить постель чуть попозже, после завтрака; но вместо этого быстро-быстро закивала и села на своё место. Ольга Дмитриевна знала, что ответит её воспитанница, поэтому уже давно смотрела в сторону, занявшись своими делами.

Ирина опустила глаза в стол. И как только Ольга Дмитриевна всё замечает? Вот ведь и вправду, не человек, а робот какой-то!

Глава 7

Ольга Дмитриевна сидела за своим столом и о чём-то напряжённо размышляла. Ирина старалась на неё не смотреть: она точно знала, что воспитательница сочиняет речь для Андрея Васильевича, чтобы тот посильнее отругал Людмилу Ивановну.

Неожиданно воспитательница встала. Одёрнув свою кофту, женщина подняла руки над головой и несколько раз хлопнула в ладоши. Это был её обычный способ привлечь к себе внимание перед каким-нибудь объявлением.

Дети притихли. Ирина запаниковала. Она не был готова, что всё произойдёт настолько быстро. Неужели будут поздравлять прямо сейчас?!

Где-то в области солнечного сплетения привычно возник неприятный холодный комочек страха.

Ирине очень не нравилось общее внимание. Например, в школе, даже если она очень хорошо знала урок и её вызывали к доске, девочка вспыхивала, руки её начинали мелко дрожать, а когда она поворачивалась к доске, то, чувствуя спиной взгляды одноклассников, забывала всё, что только можно было забыть, даже саму тему урока.

Сейчас, только при одной мысли, что воспитательница будет при всех говорить ей всякие приятные слова, Ирина чувствовала, что лицо её начинает гореть.

– Ребята! – Ольга Дмитриевна бросила взгляд на будильник, стоящий перед ней на столе. – Ребята! Через сорок минут мы пойдём на Причастие, подготовьтесь, пожалуйста, к исповеди.

И тут Ирина вспомнила, что сегодня воскресение, а в воскресение Ольга Дмитриевна всегда куда-нибудь водила ребят. И было не понятно, чего Ирина так испугалась: ведь поздравляли всегда на обеде, а не на завтраке.

Девочка с облегчением перевела дыхание. Хоть что-то за сегодняшний день сложилось удачно. Она поставила кружку в пустую тарелку, хотела встать, оглянулась по сторонам и осталась сидеть; пустую посуду пока ещё никто не пошёл относить, а быть первой она не хотела. Зачем лишний раз высовываться?

Мысли потекли ровно и спокойно.

Хорошо, что они сегодня в церковь идут. Это лучше, чем какой-нибудь музей или выставка. Ирина никогда не понимала, как кому-то может нравиться смотреть на картинки. Рисовать – это другое дело. А смотреть на чужие было как-то скучно. И даже, наверное, глупо»

В церкви был батюшка. Каждая встреча с ним становилась для девочки небольшим праздником.

Ирина помнила, как, впервые войдя в храм, ей было лет шесть, чуть не бросилась обратно, настолько была испугана тишиной и большеглазыми тёмными ликами икон, которые смотрели на неё со всех сторон.

У Ирины об этом первом посещении осталось ещё одно воспоминание – ряды подсвечников из жёлтого металла (она была уверена, что это золото) и горящие на подсвечниках свечки, распространяющие вокруг себя очень уютный и домашний запах горящего воска. Иногда свечки потрескивали и плавились. Некоторые от сильного жара, если вокруг горели другие свечки, размякали и чуть отклонялись в сторону, тогда две свечки горели вместе и догорали очень быстро, а, догорев, ярко вспыхивали на несколько секунд и гасли, выпуская из себя тоненькую струю сизоватого дыма.

Всё то время, что Ольга Дмитриевна разговаривала с батюшкой, крепким седобородым стариком в странной жёлтой накидке на плечах, Ирина смотрела на подсвечники и на свечи. И ещё она обратила внимание на священника. Девочка видела его только со спины, он напомнил ей какого-то доброго сказочного чародея. Через несколько минут Ирина осмелела, перестала вместе с другими ребятами жаться к стене и прятаться за подсвечниками, и принялась бродить по храму, тихой неслышной тенью скользя между стоящих людей и с боязливым интересом озираясь по сторонам. Её никто не замечал.

Тогда она впервые увидела икону, которая ей очень понравилась. Понравилась настолько, что, каждый раз, заходя в храм, она шла прежде всего к ней и большую часть времени, которое была в церкви, стояла именно около неё.

На иконе были изображены женщина и младенец. Женщина держала ребёнка на руках и смотрела на него, он тянул руки к ней. Казалось, они всем своим существом стремились друг к другу.

Только позже Ирина узнала, что мальчик – это сам Бог, а женщина – Его мама. На иконе было ещё что-то написано мелкими полупонятными буквами. Тогда Ирина только научилась читать. Она напрягла зрение и с трудом, по складам, прочитала:

– Вла-ди-мир-с-ка-я.

Тогда, в первый раз, она простояла перед иконой очень долго. Потом, уже после Причастия, которое ей совсем не запомнилось, будто ничего и не было, наспех прошла по храму, но ей больше ничего так сильно не понравилось. В памяти остались обрывки впечатлений: какие-то непонятные человеческие фигуры, пугающе тёмные большеглазые, по-аскетически худощавые лики святых. Было даже несколько икон, где тоже были изображены Богородица с младенцем, но все эти иконы были какие-то не такие, как первая.

Потом было многое, но это множество впечатлений, связанных с посещениями церкви, не заслоняли того, что было в первый раз, и как только Ирина заходила в храм, она сразу шла к знакомой иконе.

Иногда думалось, что если бы у неё была мама, то она села бы к ней на колени, обняла бы её так же, как мальчик на иконе обнимает свою маму – и тогда, кажется, счастливее Ирины не было бы никого на свете!

Впрочем, среди детдомовцев желание иметь родителей считалось признаком слабости, поэтому никто никогда не признавался, что хочет жить в семье. Но Ирина была уверена, что ребята притворялись друг перед другом, говоря, что проживут и в детдоме и не хотят, чтобы кто-то ими командовал…

Все зашумели, сдавая тарелки. Грязную посуду носили на первый этаж по очереди. Сегодня «повезло» Серёже Кравцову. Он пытался уместить все тарелки, ложки и кружки на двух подносах. Проще было бы, конечно, уместить всё на трёх, но тогда бегать вниз придётся три раза, а так – только два. Тем более, если кто-нибудь поможет.

«Маша, конечно, кто же ещё. – решила Ирина. – Они всегда друг другу помогают. А что, если, – девочка даже остановилась от этой неожиданной мысли, – а что, если я ему помогу? Он ведь не будет злиться. Хотя, нет. Машка обидится. Она и так в последнее время какая-то дёрганная, а тут ещё я… Тем более, к исповеди приготовиться надо. А осталось всего, – Ирина вгляделась в циферблат стоящего на преподавательском столе будильника, – полчаса»

Надо было торопиться.

Вбежав в спальню, Ирина резко, словно натолкнувшись на невидимую преграду, остановилась. Она – подумать только -совсем забыла о новенькой и лишь теперь вспомнила, увидев, как в аккуратном ряду заправленных кроватей выделяется одна, на которой спит незнакомая девочка.

Кроме Ирины в спальне больше никого не было.

«Интересно, какое у неё лицо? Я, оказывается, очень хочу узнать, какое у неё лицо, – удивилась она сама себе. – Странно, почему это? Красивое, наверное, лицо. Как у Нади. И сама она такая… тоненькая. Выше, чем наши девчонки… Хотя, с чего это я взяла, под одеялом не видно…»

Ирина принялась разглядывать аккуратно висящую на спинке кровати одежду новенькой: джинсы; джинсовую куртку; кофту – кофта очень красивая, пушистая и белая, с розовыми цветами.

Теперь понятно, что их владелица не может быть из детского дома – это точно. Слишком уж хорошая это была одежда, не детдомовская… Значит, девочка всё-таки из семьи. Бедняжка! Теперь Ирине стало понятно, почему она плакала. Любой бы на её месте заплакал, если бы родители погибли.

Откуда Ирина взяла, что родители новенькой девочки погибли? Это было совсем просто. Ирина в одно мгновение «разложила по полочкам» всё, что успела узнать о новенькой и сделала свои выводы.

Бросить её родители не могли, бросают обычно детей, которые не нужны, а если ребёнка не любят, то зачем покупать ему такую красивую и очень дорогую одежду? Например, Валерка Кудинов, когда появился в детдоме, на его одежду смотреть было страшно. А то, что было на Вике даже и одеждой нельзя было назвать. Из другого детского дома девочка сбежать не могла, ни в одном детском доме, уверена была Ирина, ТАК не одевают. Остаётся только одно – её родители внезапно куда-то исчезли. А как они могли внезапно исчезнуть? Только умереть.

И погибли её родители совсем недавно, иначе бы она не была так расстроена. Теперь стало понятно и то, почему она сидела ночью, в парке, на скамейке, одна. Её родители, наверное, перевернулись на машине или случилось что-нибудь такое, а она долго, до ночи, бродила по городу, зашла в парк – вот тут-то её и подобрали. Только вот почему она домой не пошла? Может она из другого города?

Ирина прислушалась к своим ощущениям. Странно, теперь она даже боялась взглянуть в лицо спящей, хотя точно знала, что теперь она – одна из них. Наверное, ей самой было бы очень приятно, если бы она спала, а кто-нибудь стоял рядом и смотрел ей в лицо.

Ирина вернулась к своему месту. Чтобы успеть написать исповедь, кровать она решила застелить потом, после возвращения из церкви,.